Танкисты заторопились к выходу, и вместе с ними двинулся командир. Писем ему ждать было не от кого, но теперь он с нетерпением ждал возвращения Лаврова, чтобы узнать, когда же отправят войска для освобождения пленных из Озаричей.

Но еще более мрачный, чем утром, комбат на предложение старшего лейтенанта укрепить атаку танков стрелками лишь отрицательно покачал головой. Потом молча выслушал подробный план захвата станции и кивнул:

– Молодец, хорошо все продумал. Но справляться придется своей ротой, все соединения распределены вдоль линии наступления, пехотная дивизия атакует на рубеже Плесецкого канала, там из-за обстрела немцами не сумели построить переправу для танков. В общем, там без пехоты не обойтись. Как займешь станцию, уходи к «Коммунисту», там завтра я камня на камне не оставлю от позиций немцев. – Он застонал вдруг и с размаху ударил ладонью по земляной стене. – Должен быть выход, должен! Не можем мы их бросить умирать на болоте! – Словно отвечая на непроговоренный вопрос Соколова, он повернулся к своему ротному и тряхнул в отчаянии парня за плечи. – Весь день всем штабом голову ломали, как их вызволить. Срочную депешу генералу Батову отправили. И тот молчит! Не могу я так, Алексей! Завтра после боя выдвигаемся туда. Я не знаю как, хоть своими ногами по лесу, хоть руками голыми душить охрану будем, но спасти людей надо!

– Я согласен! – заволновался парень. – Мы на танке там за линией фронта проходили, я посмотрю карту, найду путь! У меня там девушка может быть любимая, она живет в Могилевском районе, он соседний с Озаричами. Летчик сказал, что всех жителей туда из соседних районов согнали. Я готов на все, товарищ командир!

Он и правда был так же, как Лавров, готов на любую жертву ради спасения несчастных людей. С комбатом ему было с первой минуты знакомства легко. Тот, огненный и открытый в минуты волнений, рассудительный во время совещаний, казалось, слышал и проговаривал вслух все мысли, что были у Соколова в голове. Вот и сейчас он заглянул в глаза парню и сказал:

– Мы спасем их, обещаю!

Утром перед маршем командир роты лично обошел все экипажи, чтобы убедиться, все ли готово для выступления. Танкисты без привычных шуток и хохота приветствовали командира. Один из них удивил своим видом ротного. Высокий, сутулый, с длинными ногами и руками, без головного убора, он был одет в куцую, не по размеру куртку, из прорех которой пучками торчала вата.

– Что за вид, рядовой? Как фамилия? – Алексей был настроен сурово, не из боя они вышли и не от немцев по лесам скрывались, чтобы выглядеть таким пугалом.

– Рядовой Гуг-гулевич, т-т-товарищ командир, – виновато скороговоркой выкрикнул парень.

За него тут же вступился командир отделения Христо:

– Не ругайтесь, товарищ командир, это Гуля наш. Мой мехвод Гулевич, он после контузии из госпиталя возвращался, его штрафники в карты раздели. Вот насобирали одежу со всех по нитке. Он малахольный немножко, чисто ребенок, мы уже привыкли. Но водитель отличный, с закрытыми глазами танк проведет, где надо.

Соколов покачал головой, разберется позже с этим странным типом. Пора выступать на марш.

Машины выстроились рядами и пошли за головным танком, которым управлял Бабенко. В люках башнеры наблюдали за периметром вокруг, выглядывая, нет ли в небе вражеских штурмовиков, не слышны ли звуки выстрелов из приготовленной немцами засады. На дороге было тихо, раздавалось лишь гудение двигателей, да в ушах звучал шум эфира. Соколов опустился в танк.

– Логунов, примите наблюдение! – Он переключил ларингофон на командирскую частоту. – Всем экипажам прием, говорит командир роты. Командиры взводов, доложите оперативную обстановку.

Мгновенно отозвались башнеры машин с цифрами 078 и 016 на башне.

– Командир взвода Рыжиков, все спокойно, идем по курсу.

– Ноль шестнадцатый, Успенский, идем по курсу. – И тут же Семен пробормотал под нос прямо в эфир: – Ох, не нравится мне эта тишина.

– Мне тоже, товарищ сержант, как бы немцы засаду не устроили, – поддержал его Соколов, который тоже нервничал из-за безмолвия вокруг. – Усилить наблюдение, оружие привести в боевой порядок. Через пять километров начинается первая линия обороны, минное поле. Построение в два ряда по моему приказу.

Стоило танкам вытянуться в две линии перед минными полями, где саперы трудились всю ночь, расчищая проходы и устанавливая вешки для их обозначения, как вдалеке загрохотала канонада артиллерии – заиграл «сталинский орган», как и обещал Лавров. Батальон начал наступление вместе с остальными частями танковой бригады, вытянув линию атаки на несколько десятков километров, чтобы прорвать оборону вермахта и танковым клином, словно острым ножом, вспороть систему из минных полей, фортификаций и огневых укреплений.

Охрана на вышках и крыше станции тоже заметила русские «Т-34» и принялась поливать машины пулеметными очередями. Соколов нервничал, ведь надо успеть пройти эти сотни метров до стальных конструкций с густыми обмотками из проволоки как можно быстрее, пока противник не применил что-нибудь помощнее, чем пулеметы. Но мехводам приходилось вести машину на пониженной передаче, ювелирно придерживаясь линий узких проходов, чтобы не нарваться на мину, которая может вывести танк из строя, а значит, создаст затор на пути у тех, кто идет позади. Лишь один водитель провел свой «Т-34» довольно лихо, не снижая скорости, попадая ровно в колею между сучками для ориентира. Соколов прильнул к панораме: 031, танк Христо. А управляет им так лихо тот самый недотепа Гулевич, который возмутил командира своим внешним видом. Старший лейтенант прижал ларингофон к горлу:

– Тридцать первый, говорит восемнадцатый. Сбавь обороты, не надо будоражить остальных.

Хоть и приятно было Соколову смотреть, как ровно выводит водитель тяжелую бронированную технику, но он понимал, что может найтись желающий повторить маневр за лихачом. А вот опыта для управления может не хватить. И ценой удали будет подорвавшийся на мине танк.

– Так точно, товарищ командир, – отчеканил Яков, и тут же его машина замедлила ход.

Да и остальные экипажи тоже растеряли шутливость, в эфире царило молчание. Даже говорун Успенский молча вдавил лицо в панораму, через зеленый триплекс следя, чтобы танк не сбился на опасном участке с маршрута.

Метр и еще один в напряженном молчании, только лязгают гусеницы, монотонно гудят двигатели, мехводы двигают рычагами, словно ничего не происходит. Будто танки идут обычной проходкой, а не под нарастающим шквальным огнем из фашистских пуль. Немцы поливали все сильнее и сильнее, пули с визгом отлетали, чиркали, высекали искры от бронированных бортов. Конечно, пулеметы бессильны пробить броню, но как же трудно сохранять внутреннее спокойствие, когда в лицо несется рой из смертоносных снарядов. Они, будто густой град, оранжевый и страшный, выбивают жуткую дробь по железным бокам танка. Хорошо, что рота подобралась сильная, опытная, как обещал Лавров. Никто не закричал, не запетлял в испуге по колее между мин, не остановил от шока мерное движение танков.

Опасный участок, когда танки шли друг за другом на открытом участке местности без возможности маневрирования, наконец закончился.

– Логунов, ориентир – пулемет на крыше станции. Рыжиков, вышка по левому флангу, Успенский, пост на правом фланге. Снять охрану! – Пришло время остудить пыл немцев.

Почти одновременно прозвучали все три огневых залпа из пушек «тридцатьчетверок». Логунов взял прицел низковато и снес вместе с пулеметом и стрелком часть крыши. Доски и тело между ними рухнули за почти двухметровый забор, да так, что немец распластался кровавой лепешкой на белом снегу. А на крыше забалансировал расчет из двух человек, спешно устанавливая на нижние станки два длинноносых тяжелых ПТР schwere Panzerbüchse 41. Опасный противник для танков на таком расстоянии. До забора осталось всего лишь метров триста, и пуля, выпущенная из тяжелого противотанкового ружья, пробивает бронированный лист толщиной до сорока миллиметров, а значит, меткий стрелок сможет даже в лобовой броне «Т-34» пробить отверстие и ранить экипаж.