И Резанцев продолжал неутомимо бродить по Южной России, где пешком, а где подсаживаясь на попутную телегу или в лодку. Преодолевая пустынное бурое пространство под бескрайним небом. Но Россия огромна: казалось, что неба нет – только бездонная пустота над головой, нет и горизонта – он тает в далекой дымке, есть лишь бесконечная, верста за верстой уходящая вдаль пустыня, покрытая выжженной солнцем травой.

Немногочисленные жалкие деревушки, каждая с покосившейся церковкой, только усиливают ощущение безлюдности этой огромной равнины, самой своей пустотой подавляющей в человеке волю, – здесь не найти холмов, на которые можно взобраться или хотя бы дать уму пищу для воображения.

Молодой человек мок под дождем и пекся на солнце, иногда укрывался от шквальных порывов ветра, опустошающих степь, – казалось, тут можно наблюдать все погодные явления разом и все ненастные. В качестве развлечения можно, конечно, было полюбоваться, как ветер гоняет туда-сюда комки травы под названием «перекати-поле».

Наконец, вверх по течению Сала, Виктор вступил в земли калмыков. Большей частью , в стороне от реки и озер это голая, мертвая равнина, в ней нет корма — ни колючки для верблюда, ни зайца или козы для охотника, только шары перекати-поля, прыгая большими скачками, проносятся по черным пескам, подгоняемые визгливым ветром. Как правило, на изрытом буераками плато неподалеку от водоема стояло, как стопочки на столе, несколько кибиток и рядом с ними паслись, жуя жесткую траву лошади, верблюды и овцы.

Кибитка представляла собой плетень из редких жердей, обтянутый войлоком. Желательно белым. Посреди - очаг, где на рогатках висит котел с варевом. Вонь- на любителя. Дым подымается вверх и уходит в верхнее отверстие. Тут же располагались и смуглые и грязные узкоглазые туземцы. Как правило в котлах варился чай с бараньим жиром и солью. Зажевать подобный чай можно было сушеной кобылятиной.

Здесь легенда изменилась, Шелленберга сменил Гудориан из белорусского Брест-Литовска. Но все равно обрусевший немец. Рассказы же о смелых батырах -Мстителях, храбром нукере-пауке носящимся со своим липким арканом среди скал Большого Кавказа и борьбе злобных духов Чужого и Хищника по-прежнему шли на "ура". Кроме того, пользуясь представившимися возможностями Виктор пытался научиться ездить на коне. Пока не слишком получалось. Ничего, ещё научится!

— Люди говорят, упал с лошади – подымайся и скачи дальше, не то на всю жизнь оробеешь и будешь седла бояться, - так утешали неумеху любопытные зрители.

И бэушное огниво Резанцев себе приобрел и пока тщетно пытался освоить этот мудреный девайс. Умеют им пользоваться все, даже мальчишки, - получится и у него.

Глава 3.

Где-то через две недели после начала своего трудного пути Виктор решил, что уже достаточно углубился в земли калмыков. А здесь наблюдался некоторый вакуум власти. Так как царское правительство, опасаясь проявлений сепаратизма, недавно ликвидировало титул калмыцкого хана и в значительной части сломала структуры местной племенной иерархии. Даже ламы находились под подозрением, как проводники воли далекого Тибета.

Претенденты на белую кошму, охотно обменяли призрачный титул хана на вполне реальные поместья с русскими крепостными рабами. Править должны были в здешних степях проверенные царские чиновники, но дело забуксовало. "Хотели как лучше, а получилось как всегда." У калмыков не было городов и крупных стационарных пунктов и назначенные Петербургом чиновники отнюдь не рвались кочевать по пустыням. Нет, "калмыцкими делами" они собирались управлять из далекой, но удобной Астрахани.

Описываемое время было для калмыков временем разброда, шатания и великих сомнений. Выйти из потопа Пугачевщины им, конечно, удалось если и не сухими, то близко к тому, однако к старым добрым образцам жизнь не вернулась и вернуться упорно не желала. Рыбка задом не плывет. Единственным островком стабильности была военная служба, – конных стрелков на все кампании России степняки, что крещеные ставропольские, что степные «бурханщики», выставляли исправно и служба их оценивалась Империей по-прежнему высоко, а вот на гражданке ни на какую стабильность и намека не было...

Кто есть кто, что кому положено и так далее, было отныне решительно непонятно. Улусы дробились, знать враждовала, командировочные русские приставы ничего в происходящем не понимали и за скромную мзду закрывали на все глаза, – короче говоря, хаос был первостатейный и беднягам, даже не слишком понимавшим, что такое происходит, приходилось трудно.

Знать писала доносы друг на друга во все инстанции, в Астрахань, в Москву или в Санкт-Петербург, но ответов не было. У царя Павла Петровича было полно и других забот, чем разбираться с упорядочиванием жизни азиатских дикарей. Всадников дают на войну с французами - и ладно. А так, пусть живут как хотят.

Так что в калмыцких степях Резанцеву ничего не грозило. Пока он тут не примелькался. Глаз и уст царевых везде достаточно. И Виктор арендовал лошадь и примкнул к каравану до Астрахани. Пусть задница станет квадратной и онемеет от тряски в седле, но хотя бы чугунные ноги немного отдохнут. К тому же смена занятий - лучший отдых. А пехом дальше тащится было просто опасно. Так как местность к востоку становилось все более голой и бесплодной. Не земли, а «соль смертная, горше полыни, страшнее засухи». Редкие колодцы с водой находились на больших промежутках. Удобных для конника, но не для пешехода. Приходилось соответствовать.

Еще через две недели, проведенных на пыльных дорогах, калмыцкий караван зашел в древний ногайский Хаджитархан. Ныне - русскую Астрахань. Выгоднейшее географическое положение делало этот город в устье Волги идеальным перевалочным пунктом торговли Запада с Востоком и Севера с Югом.

К тому же, белая рыба и черная икра во все времена тоже были белой рыбой и черной икрой, так что местная казна никогда не пустовала. В тоже самое время город Астрахань сам по себе – жуткая дыра. Окружающая его местность плоская, как в Нидерландах, и жителям пришлось обвести город большой дамбой, чтобы Волга не смыла его в Каспийское море или еще куда-нибудь. Береговая линия здесь меняется постоянно, как блуждающее русло Миссисипи.

Как и следовало ожидать, климат тут был нездоровый: холера так и витала в воздухе, и поэтому, все мочили лицо и руки уксусом, как будто от этого может быть какой-то прок. Но в Астрахани имелась одна хорошая вещь – женщины. По мере продвижения к Каспию люди становятся более худыми, напоминая скорее азиатов, чем настоящих русских, и некоторые из этих смуглых девчонок, с их большими глазами, прямым носом и пухлыми губками произвели на нашего молодого парня прекрасное впечатление.

Тут снова в полный рост встал вопрос с документами. Нет, а в самом деле, зачем их проверять? Но чтобы не отведать хорошего кнута с пряниками, Виктору пришлось, пользуясь летним временем, разместится в шалашах рыбаков и в порту искать выходы на контрабандистов и персидских купцов.

Скоро нашего молодого человека свели с одним из таких "персидских купцов". Хотя это и был армянин Хачик Мовсесов, подданный заморского шаха персидского. Хачик прославился в Астрахани не только как купец, но и как игрок в бильярд, а также благодаря своей эксцентричной привычке бриться левой рукой и без зеркала, расхаживая при этом по веранде, выставляя себя на всеобщее обозрение.

Ему было тридцать два, судя по внешности, этот скот был здоровяком: этакие массивные плечи, облаченные в шикарного кроя европейский сюртук (дорогой, похоже). Дородный, если не сказать толстый, с мясистым улыбчивым лицом и превосходными белыми зубами, сверкающими на фоне смуглой кожи. Волосы и баки у купца были иссиня-черные и курчавились, а в походке его, вопреки массивной туше, читалась присущая жителям Востока вычурная грация. Любитель бананов, как пить дать, и из тех, что богаты к тому же.

Вопреки опасениям парня, купец сделал вид, что поверил в очередную легенду Виктора: