Многие путешественники, до и после Уэйли, вели нас за собой по дороге в Иерусалим; и, надо признать, в странствиях самых скептичных из них были целеустремленность, желание увидеть красоту или понять историческую значимость посещаемых мест – этого слишком не хватает в дорожных впечатлениях молодого ирландца. Мы прекрасно видим, что он пользуется любой возможностью поразвлечься, в то же время умея – повторюсь – оценить и живописные развалины, и любопытную надпись, как, впрочем, и хорошенькую девушку, но в глубине души он лелеет мысль об огромном куше, ожидающем его в Дублине. Он и сам говорит нам об этом со своей обычной откровенностью. Среди всевозможных чувств, вызванных увиденным впервые Иерусалимом, никакое другое не показалось ему настолько важным, чтобы сообщить нам о нем, как «радостная перспектива завершить вскоре свою экспедицию и вернуться, наконец, в Ирландию». В жизни Уэйли вояж в Иерусалим было лишь происшествием, подобным сотни других, одним из сотни безумств, которое из-за врожденной потребности «удивлять свет» и невероятной жажды приключений увлекло его. И конечно же, те несколько страниц рассказа, где говорится о событиях, не посвященных знаменитому путешествию, – если бы он захотел изложить их подробнее – дали бы материал для книги бесконечно более интересной, нежели та, что извлечена недавно на свет Эдвардом Сюлливаном.
Эти несколько страниц находятся в двух главах, из которых одна является предисловием к книге, а другая ее эпилогом. Первая рассказывает о юности Уэйли, вторая перечисляет события, произошедшие с ним по возвращении в Европу, в особенности во время его пребывания в Париже в самые трагические годы Революции.
Наиболее точное представление о первой главе может дать, как мне кажется, сравнение с главой из «Жиль Бласа» или из «Родрика Рендома» Смоллетта, но при условии, что они будут изложены, как и история Уэйли, тем необыкновенно правдивым тоном – одновременно хвастливым и стыдливым, – тоном человека, горящего желанием похвастаться и в то же время вынужденного признать, что еще большие хитрецы, чем он, водили его за нос. Вначале он рассказывает, что, когда ему было шестнадцать лет, его мать для завершения образования сына отправила свое чадо во Францию под присмотром наставника, рекомендованного ей как человека, заслуживающего полного доверия. На следующий день по прибытии в Париж наставник предлагает своему воспитаннику сходить с ним в театр, но воспитанник «по некоторым причинам» предпочитает остаться в гостинице. Вернувшись в полночь из театра, воспитатель застает Уэйли «в очень скверной компании». И бедный ребенок с ужасом ожидает выговора, который, как он предполагает, последует завтра утром. Как же был он счастлив, когда наставник, делая внушение, журит его лишь за то, что мальчик создал себе такие хлопоты «из-за пустяка». Эта широта души, – говорит он нам, – «быстро примирила меня с характером моего воспитателя, и с тех пор у нас были наилучшие отношения».
Из Парижа приятели отправились в Ош, где воспитатель когда-то жил, и который был представлен им своему воспитаннику как тот город Франции, где можно лучше всего «изучить французский язык и усовершенствоваться в искусстве верховой езды, фехтовании и танцах». Так что Уэйли снял в Оше62 «изящный дом», но – для большего разнообразия – он также снял и другие, в Котре, Баньере и Тарбе. «Все эти дома находились всего в нескольких лье один от другого, и я позаботился, чтобы в каждом хозяйкой стола была фаворитка. Мой наставник, со своей стороны, захотел последовать моему примеру, и взял под свое покровительство красавицу, с которой и посещал мои дома по очереди. И хотя наши вкусы и наклонности относительно прекрасного пола совершенно совпадали, я заметил, что мы лучше понимаем друг друга издалека, нежели вблизи, и с этого момента его визит в один из моих домов служил для меня сигналом перебираться в другой».
Мимоходом автор описывает нескольких особ, с коими ему довелось повстречаться в продолжение более, чем годичного пребывания в Пиренеях: епископа Тарбского, некоего графа де В…, принца и принцессу де Роган63. Последние, прослышав о его богатстве, были не прочь отдать одну из своих дочерей ему в жены, но мать Уэйли воспротивилась женитьбе по причине различия религий: я забыл упомянуть, что Уэйли был протестантом и принадлежал к одной из английских фамилий, перебравшихся в Ирландию при Кромвеле64, а его отец приобрел даже примечательное прозвище «поджигателя часовен». Так что молодой человек, приговоренный к безбрачию, поспешил соблазнить юную благородную особу, кузину графа де В…, и сия новая интрига заставила его поспешно покинуть свои четыре дома в Пиренеях: аббат, дававший ему уроки французского языка, открыл все родителям девушки, и Уэйли публично отхлестал названного аббата на бульваре в Оше, что стоило повесе тюремного заточения. По счастью, обнаружилось, что его жертва являлась фальшивым аббатом, и Уэйли, отсидев несколько недель в заключении, смог отбыть в Марсель, а затем в Лион, где любезные и в высшей степени «благовоспитанные» молодые дамы и господа выиграли у него после попойки невероятную сумму денег. Восхитительная легкость, с которой он расставался с деньгами, принесла ему вскоре европейскую славу, поскольку известно, что два знатных иностранца нарочно приехали из Спа в Лион предложить ему партию в карты. Затем, уже в Париже, он познакомился с очаровательной молодой женщиной, чей муж имел должность при дворе, и эта женщина после недели таинственных встреч вытянула из него пятьсот фунтов стерлингов. Но как можно анализировать рассказ, вся прелесть которого заключена в живописной тонкости оттенков, в поразительной точности описываемых характеров и в постоянном смешении галантных анекдотов с «социологическими» рассуждениями о парижских и провинциальных нравах в последние годы старого режима?
Совсем иной тон повествования в последней главе, где Уэйли рассказывает о своем пребывании в Париже после возвращения из Иерусалима, между 1791 и 1793 годами. Ирландец продолжает совершать – и в том признается нам – множество экстравагантных поступков, более или менее скандальных, но теперь говорит о них с важностью человека, которого до сих пор обкрадывали и обманывали, и полагающего, что отныне он приобрел право отплатить миру тем же. У него появились и новые обязанности. Он еще не женат, но живет супружеской жизнью с молодой женщиной «утонченного вкуса и с добрым сердцем», мисс Кортни, и, кажется, он очень любит ее, так же, как и своих детей от нее. Теперь для них он должен добывать деньги всеми возможными способами. Это чувство, соединенное с естественным развитием его склонности к морализаторству, которую наш искатель приключений всегда хранил в глубине души, придает последним страницам его повествования суровое и сдержанное, немного меланхолическое достоинство, делающее чтение одновременно очень непривычным и очень приятным.
При чтении последней части воспоминаний Уэйли создается отчетливое впечатление, что никогда Париж не был таким веселым, легкомысленным и падким до всевозможных развлечений, как во времена самых острых кризисов Революции. Хотя, возможно, это впечатление возникает благодаря особенностям характера рассказчика; и не удивительно, что такой человек, как он, сумевший потерять деньги, играя в фараон на развалинах иерусалимского храма, нашел способ поправить свое состояние, финансируя игорный дом в Пале-Рояле, в бывшем министерстве юстиции на улице Валуа, в то же самое время, когда проходил процесс над Людовиком XVI. Но Уэйли не только вводит нас в этот притон, где каждую ночь за зеленым сукном встречаются самые известные представители соперничающих партий – в Париже буквально на каждом шагу случай предоставляет ему возможность сыграть в карты, напиться в веселой компании или же целомудренно отклонить авансы какой-нибудь молоденькой обворожительной красотки, будь то аристократка или горожанка, роялистка или санкюлотка. Очевидно, первым следствием революционной горячки было не оживление, а, скорее, высвобождение, устремление на свет божий развращенности, произведенной во французских нравах сотней лет лености и «вольнодумства». Выходя после партии в бассет из Ганноверского Домика, Уэйли становится свидетелем возвращения королевской семьи после драмы в Варенне65; в Кафе де Фуа в перерыве между двумя партиями в фаро он узнает подробные обстоятельства казни Людовика XVI.
