– Не болтай ногами, подоконник трясется, – сказал Пилот.

Он застыл перед оконным проемом, прильнув к биноклю. В желтом круге окуляров дрожала зубчатая кирпичная стена, утыканная, словно одуванчиками, плафонами светильников. Из-за стены торчала макушка лохматой пальмы.

Лисица сидела на подоконнике, жевала жвачку, надувала пузыри и заплетала косу. Тень от кипариса, который рос перед домом, скользила по лаченому полу, словно тряпка. Под потолком, вокруг заляпанной краской лампы, летала оса.

– Мне сегодня снились муравьи, – сказала она, глядя на осу.

– Это к деньгам, – предположил Пилот и слегка покрутил колесико наведения резкости.

Внизу, прямо под окнами, крутилась бетономешалка. Несколько рабочих в синих спецовках загружали в носилки раствор. Их загорелые до бронзового отлива плечи и руки были мокрыми от пота.

– Эй, начальник! – крикнул Пилоту один из рабочих и вонзил в кучу песка лопату. – У нас щебенка кончается. Если хозяин хочет, чтобы мы протянули еще две дорожки к бане и мангалу, тогда как минимум «КАМАЗ» щебенки нужен.

– Ну вот, – сказал Пилот, опуская бинокль на подоконник. – Проблем становится все больше, а денег все меньше. Придется сегодня ехать на завод и заказывать щебенку.

– Когда хозяин вернется? – спросила Лисица.

– Через десять дней.

Лисица спрыгнула с подоконника и закружилась по пустой комнате.

– Значит, еще десять дней мы будем жить в этом доме. И каждое утро я буду любоваться из окна видом на море.

Пилот смотрел на дочь так, как смотрят настоящие ценители искусства на шедевр классической живописи.

– Докладывай, что еще про Арбажа узнала, – сказал он строго, чтобы дочь не угадала его чувств.

– Папуля! – певуче произнесла Лисица. Она остановилась посреди комнаты и, поглаживая косу, добавила: – К чему такой менторский тон?

Пилот почувствовал, как комок встал у него в горле. Сейчас Лисица была очень похожа на свою мать. И слова те же, и интонация.

– Во-первых, – стала перечислять девушка, широкими шагами меряя комнату. – По субботам, сразу после обеда, на черной «боре» он приезжает в «Мираж». Это крупнейший в городе ювелирный магазин. В это время посетителей там почти не бывает.

– Охрана? – коротко спросил Пилот.

– Два амбала размером с шифоньер каждый. Они становятся на входе у дверей.

– Что именно он покупает? Золото? Бриллианты?

– Стекла в магазине тонированные, но я заметила, что он несколько раз сделал вот так… – и Лисица приподняла руку, как если бы она держала за хвост кильку, намереваясь ее съесть.

– Смотрел на свет, как брюлики играют, – догадался Пилот. – Сколько у нас осталось денег?

Лисица фыркнула и сжала губки.

– До вчерашнего вечера у нас было двенадцать тысяч триста баксов. И сейчас было бы столько же, если бы тебе не приперло пригласить какую-то общипанную курицу в ресторан. Ну и вкус у тебя, папуля! Я как увидела ее золотые зубы и крашенные на ногах ногти, так чуть от стыда не умерла!

– Хватит болтать, – нахмурившись, проворчал Пилот и с деланной озабоченностью стал отряхивать рубашку от несуществующей пыли. – Мала еще судить о таких вещах… Отсчитай десять тысяч и упакуй в пленку.

Лисица усмехнулась и пожала плечами: мала так мала. Пилот, скрывая свое смущение, взялся за бинокль и опять стал рассматривать особняк, окруженный кирпичным забором с белыми плафонами.

– Второе, – говорил он, не отрываясь от окуляров, – сходи на рынок и купи килограмм бижутерии: колечки, сережки, браслеты – в общем, всякое блестящее барахло. А я схожу в бюро торжественных событий.

– Ты никак жениться надумал, папуля?

– Жениться! – проворчал Пилот. – Лимузин нам нужен. Без лимузина он на тебя даже не глянет. И подумай, что тебе надеть. Ты должна выглядеть безупречно.

– Я всегда выгляжу безупречно, – самоуверенно произнесла Лисица и, подойдя к окну, взглянула на свое отражение. – Меня волнует другое. А он не узнает тебя?

– Вряд ли, – ответил Пилот, рассматривая панораму побережья, утопающего в пышной зелени. – Последний раз мы виделись, когда я еще служил в дивизии. Арбаж в это время возглавлял квартирно-эксплуатационную часть в гарнизоне. Проще говоря, он распределял квартиры офицерам. Таких просителей, как я, у него каждый день бывало по несколько дюжин. Деньги, которые он брал в качестве взяток, в двух сейфах не умещались…

– Насчет двух сейфов, ты, конечно, преувеличил, – решила Лисица, продолжая любоваться своим отражением в стекле и кокетливо склоняя голову то в одну, то в другую сторону.

– Преуменьшил, – поправил Пилот. – Преуменьшил, дорогая моя! Взятки – это так, мелочь на карманные расходы. Арбаж продал тридцать или сорок квартир, построенных немцами в центре города для офицерских семей, потом купил «хрущевки» на окраине и раздал их очередникам. Нам с тобой, например, он выдал ордер на сырой подвал, в котором мы прожили несколько лет. Ты часто болела, но пока я служил, никаких перспектив получить приличную квартиру у меня не было. Арбаж, подонок, заработал на той афере больше миллиона баксов. А ты говоришь, преувеличил… С тортиком что решила?

– С тортиком проблемы, – поразмыслив, ответила Лисица. – Гипс слишком быстро застывает, ты его вряд ли донесешь. Глина, наоборот, слишком вязкая. Алебастр еще хуже.

– Кажется, у тебя есть знакомый ортодонт? Вот и поинтересуйся у него, из какого материала готовятся слепки для зубных протезов.

– Тортик я приготовлю, это не проблема, – махнула рукой Лисица. – Но как ты заставишь Арбажа вляпаться в него физиономией?

– Есть несколько идей, – ответил Пилот, но какие именно это идеи, говорить не стал. Он положил бинокль на подоконник и стал тереть глаза.

Лисица внимательно рассматривала затылок отца.

– Папуля, а может тебе подкраситься?

– Это еще зачем? – удивился Пилот, оборачиваясь.

– Чтобы седины не было видно.

Пилот провел рукой по голове и посмотрел на ладонь, будто седина могла оставить следы.

– Глупости, – ответил он. – Седина украшает мужчину.

Гере казалось, что шпиль антенны так сильно раскачивается, что сейчас начнет сбивать самолеты, парящие в небе. Он опирался спиной на скрещенную буквой «Х» металлическую конструкцию, и при этом левой рукой трогал вытяжной парашют, прижатый к ранцу резинкой, а другой закреплял у рта микрофон.

– «Омлет»! – скрежетал в наушнике гнусавый голос Клима. – Я «Ритуал»! Готовность номер один…

Толстая проволока, на которой держался микрофон, никак не хотела принимать контур лица, она сопротивлялась, будто Гера заталкивал змею в горячую кастрюлю.

– Эй, «Омлет»! – напомнил о себе Клим. – Не слышу ответа!

Внизу, нежась в сизой дымке, раскинулся теплый южный город. Из-за узких улочек, которые тянулись от центра ломаными линиями, и красных черепичных крыш, он напоминал свалку битой керамической посуды. Вокруг него горбатились террасы, холмы и горы. Покрытые лесами, они напоминали морские волны, которые по какой-то чудодейственной силе вдруг замерли, притихли, но пройдет еще секунда-другая, как все снова придет в движение, и волны, ударяя друг друга, швырнут в небо свежие брызги, и они засверкают в лучах солнца как миллиарды бриллиантов…

– Да, «Ритуал», я слышу…

– Объявляю минутную готовность!

В наушнике что-то зашуршало, затем послышались звуки похоронного марша. Клим никогда не изменял своим привычкам. Он был жутким консерватором, когда дело касалось хобби. Похоронный марш перед стартом – ритуал был столь же обязательным, как и добрая пьянка после финиша.

Гера перевел взгляд себе под ноги. На телевышку, судорожно цепляясь за перекладины лестницы, карабкался дежурный техник. Он методично поднимал лицо вверх, и при этом его рот раскрывался. Наверное, он что-то кричал, но Гера ничего не слышал – ветер сносил слова, как дым из трубки морского волка, стоящего в шторм на носу судна.