– Зря я не спел арию из "Лилового негра", – сказал я Ирине. – А вдруг и у меня появились бы поклонники?

Ирина, прекрасно понимая, в каком я состоянии, повела меня на наш пляж, где в это время уже не было отдыхающих, и только чайки бродили по гальке, выискивая кусочки печенья или яблочные огрызки. Там, у самой воды, где был слышен только тихий всплеск волн, мы распечатали вторую бутылку шампанского.

– Честный бармен, – сказала Ирина, проверяя содержимое своей сумочки. – Ничего не украл. Знаешь, как он узнал номер моего мобильника? Нашел в моей записной книжке телефон Ленки – парикмахерши, моей подружки, ты ее помнишь – позвонил ей и спросил у нее мой телефон.

Слишком храбрая чайка приблизилась к нам и несколько раз клюнула лежащие на гальке гладиолусы. Пробка, вылетевшая из бутылки, спугнула ее. Птица побежала, растопырив крылья, и медленно взмыла в воздух.

– Что-то мне тревожно на душе, – признался я, осторожно, "по стеночке" наполняя пластиковые стаканчики.

– Это потому, что ты разворошил память и как бы заново пережил те страшные выборы.

– Наверное, ты права, – согласился я.

Вот чего я не ожидал от Макса, так это того, что он сдержит слово. На следующий день он предоставил в наше с Ириной распоряжение небольшую прогулочную яхту с двумя латаными парусами и небольшим камбузом, напоминающим железнодорожное купе. На корме стояла коробка с двумя бутылками шампанского, копченым цыпленком и яблоками.

– До вечера яхта ваша! – объявил Макс и с жестом, символизирующим барскую щедрость, вручил мне доверенность.

Я по своим врожденным качествам чаще считаю себя должником других, нежели наоборот, и потому горячо поблагодарил Макса, но по-хозяйски практичная Ирина то ли в шутку, то ли всерьез заявила:

– А почему шампанского так мало? Кажется, речь шла о ящике!

Макс отделался какой-то дежурной шуткой и спешно покинул причал. Мы запрыгнули на палубу, и я занялся парусами.

– Могу представить, сколько он заработал на тебе, – сказала Ирина, провожая удаляющегося Макса взглядом. – В театре был полный аншлаг. И если помножить количество зрителей на цену одного билета, да вычесть типографские расходы…

Пока она подсчитывала, сколько заработал на мне Макс, я вывел яхту из акватории и взял курс в открытое море. Слабый ветер гнал небольшие волны, с которыми наше суденышко справлялось легко, лишь нос, зарываясь в воду, выбивал брызги, и поскрипывали старые снасти. Ирина разделась и села на бушприт, как в седло. Я закрепил румпель и спустился в камбуз, чтобы приготовить нам кофе, но меня отвлек телефонный звонок. Я уже говорил, что на пляже по принципиальным соображениям отключаю мобильник, но в открытом море надо было подчиняться правилам судовождения и все время быть на связи. Я не торопился ответить на вызов, проверяя, насколько мой абонент жаждет услышать мой голос. Наполнил турку водой, поставил ее на конфорку и зажег горелку. Телефон настойчиво пиликал. Ирина, несмотря на то, что находилась наверху, сидела на обдуваемом всеми ветрами бушприте, да вдобавок громко пела "Ветер перемен", услышала трель:

– Кирилл! Мобильник захлебывается! Не слышишь?

Я откинул панель телефона и посмотрел на дисплей. Снова незнакомый номер.

– Здравствуйте, Кирилл! – услышал я "простуженный" голос. – Константин Григорьевич беспокоит вас…

– Батуркин! – вспомнил я, отчего-то испытывая спокойное, едва ли не приятельское отношение к незнакомцу.

– Мне приятно, что вы меня немножко узнали, но странно, что не до конца… Я хотел бы поздравить вас с успехом. Мне докладывали о вашем выступлении. Вот подтверждение того, что в шоу-бизнесе никогда не угадаешь, на что клюнут зрители. Солнце, море и праздность творят со зрителями настоящие чудеса. Они становятся падкими на совершенно нестандартные шоу…

Я положил в турку две ложки кофе с горкой. Подумал, и добавил третью. Хотелось как следует взбодриться.

– Спасибо… – машинально бормотал я. – Спасибо за теплые слова… Но мне кажется, что я не тщеславен, и то, что вы называете успехом, меня вовсе не волнует. Я просто оказал небольшую услугу своему товарищу…

– Мне импонирует ваша скромность, и потому с еще большим удовольствием я делаю вам предложение: выступить еще несколько раз.

– Нет, выступать я больше не буду, – отказался я без каких бы то ни было сомнений. – Я не артист. К тому же у меня отпуск…

– Погодите, не спешите отказываться! – перебил меня Батуркин. – За несколько дней вы заработаете весьма приличные деньги. Успех гарантирован. Несколько газет опубликовали восторженные отклики о вашем выступлении, народ хочет видеть и слушать вас… Не воспользоваться такой ситуацией – величайшая глупость…

– Это невозможно! – на этот раз я перебил Батуркина. – Поймите же, что это не мое дело. Я частный сыщик. Я не хочу этим заниматься… И… и… вообще, мне неприятно стоять на сцене, понимаете?! Не хочу! Точка.

– Зря, – потускневшим голосом ответил Батуркин. – Зря… Мы с вами сделали бы необыкновенное шоу. Я уже продумал звуковое сопровождение. Актеры пантомимы воспроизводили бы ваш рассказ жестами и мимикой… Тени на экране, игра цветов и другие визуальные эффекты… Вложений минимум, а прибыль огромная. Зря…

Я пожелал Батуркину успехов на поприще шоу-бизнеса и дал отбой как раз в то мгновение, когда кофейная пена устремилась вверх и едва не выплеснулась.

– Кто звонил? – полюбопытствовала Ирина, когда я поднес ей чашечку, с которой ветер срывал ароматный пар.

– Из автомагазина. Просили приехать и забрать тормозные колодки…

Ирина взяла у меня чашечку и подняла на меня глаза, чтобы поблагодарить. Я очень редко говорил Ирине неправду, всякая ложь давалась мне нелегко и, несмотря на то, что она всегда преследовала благую цель, испытывал мучительные угрызения совести. Взгляд моей подруги был чист и светел, как летнее небо, и толику недоверия я воспринял бы как должное и заслуженное мною, но Ирина верила мне безоглядно, как ребенок своему доброму и заботливому родителю… Спасибо волне, в которую яхта глубоко зарылась носом, что вызвало целый фонтан обрушившихся на нас брызг. Мы одновременно закричали. У Ирины кофе стал соленым, а я, вовремя не сняв с себя "сценический" костюм, вымок до нитки.

Вообще, мы отдыхали очень прилично, сдерживая себя разве что во взаимном сближении друг к другу. Мы будто дали обет и усердно делали вид, что расслаблены и равнодушны, и нет никакого искушения, и нет преодоления, а наше единение и романтическая обстановка располагают вовсе не к всплеску чувств и страсти, а к беззаботной и легкой приятельской болтовне.

От набережной к ее дому мы шли пешком, и я несколько раз уловил не совсем обычные взгляды прохожих. Две девицы несколько мгновений пялились на меня так, как если бы пытались вспомнить, где меня видели, потом в их глазах вспыхнуло озарение. Они немедленно принялись шушукаться, продолжая поливать меня светом своих радостных глаз. Потом повстречалась зрелая дама, которая показывала на меня рукой и что-то шептала своему сыну, поглощавшему мороженое. Я понял, что эти люди были на моем выступлении. Должен сказать, что я пережил одно из самых неприятных чувств, какие когда-либо рождались в моей душе. Возможно, я испытал бы нечто похожее, если бы прошелся по набережной голым. Я напрягся, неосознанно стараясь выглядеть, двигаться и вообще вести себя так, чтобы не разочаровать людей, которые считали меня незаурядной личностью, осененную славой. Ирина почувствовала мое напряжение, она заметила обращенный ко мне интерес женщин, но растолковала его по-своему, не без присутствия ревности:

– Теперь ты понимаешь, что значит быть стильно одетым? У девушек шейные позвонки трещат, так они на тебя пялятся.

Моя милая не преминула заметить, что моя привлекательность – это ее заслуга. Мы расстались в ее подъезде, завершив чудный день целомудренным поцелуем.