Это что ж случилось, бормотал я, медленно подходя к останкам. Это кто ж их так…

Я наступил ногой на маленький черный предмет, посмотрел на него и сразу узнал в нем ручку от своего злополучного кейса. И тут до меня дошло, что мое золото не досталось никому и взлетело на воздух. Осознание этого было настолько страшным, настолько чудовищным, что меня вмиг прошиб холодный пот. Лучше бы они благополучно продали его антикварам, подумал я. Столько золота пропало даром!

Я стал шарить глазами под ногами, в надежде найти хотя бы одну монету, но не видел ничего, кроме осколков стекла и покореженных кусочков кузова. Куда ж они подевались? – думал я, опускаясь на колени и заглядывая под днище машины. Испарились, что ли?

Мужчина в длинном пальто лежал рядом с залитым кровью лицом. Доигрался, свинья, подумал я с удовлетворением и остро, до безумства, захотел продолжения драки.

Почти шесть тысяч золотых монет размером с трехкопеечную монету исчезли из изуродованной машины, словно их там никогда и не было! Исчезли почти на моих глазах, в несколько секунд! Да какой бы силы ни был взрыв, но с десяток погнутых, оплавленных монет я обязательно бы нашел. Что ж это получается? Эти четверо негодяев за мгновение до взрыва выкинули дипломат своим сообщникам? Но отчего тогда машина взорвалась? А может быть здесь, в темном и мрачном тупике, их поджидали конкуренты, которые успели вытащить из машины кейс и швырнуть в салон бомбу?

Меня уже стремительно нес поток событий, и я не сопротивлялся ему, а наоборот, окунался все глубже и глубже в водоворот. Нет, подумал я, задыхаясь от волнения и предчувствия большой игры. Надо быть идиотом, чтобы так просто отсюда уйти.

Оглянувшись и убедившись, что машину еще не успели окружить зеваки, что милиция, может быть, появится здесь не так скоро, я присел на корточки у трупа и стал стаскивать с него окровавленное пальто. Это было нетрудно сделать – взрывом труп уже наполовину раздело. Потом я подхватил обмякшее тело под мышки и поволок к бордюру. Я не боялся испачкаться в крови, это как раз было выгодно мне.

Перевалившись через перила, тело плюхнулось в воду реки, и течение тотчас затянуло его под тонкий лед. Следом за ним я отправил в пучину свою "аляску". Затем бегом вернулся к машине и, содрогаясь от брезгливости, надел на себя пальто погибшего. В те минуты я еще сам до конца не понимал, чего я добиваюсь, в какое болото я сам себя затаскиваю. Это был бесшабашный азарт игрока, когда холодный расчет уступает место самым неоправданным и безумным ставкам.

Я уже слышал вой сирены и, путаясь в длинных полах пальто, втиснулся рядом с тем местом, где еще совсем недавно сидел водитель, просунул ноги сквозь рваные дыры в кузове, перегнулся через развороченное сидение, уперся руками в липкий, жирный от крови асфальт и лег в гадкую лужу лицом вниз.

В таком положении, свисая из кабины почти вниз головой, я легко и быстро вошел в роль тяжело раненного человека. Мне действительно было больно – мерзавцы не щадили моей головы, когда били меня ногами. Кровь стучала в висках, отвратительный запах теплого ливера вызывал тошноту, острые края покореженной жести впились в ноги, и я почти натурально застонал.

Рядом скрипнули тормоза. Фары нескольких машин осветили место драмы. Я услышал топот ног и крики. Какой-то идиот стал поливать давно потухшую машину из огнетушителя, и белая вязкая пена брызнула мне в лицо.

Мне уже было невмоготу лежать в такой неестественной позе, но милиционеры и оперативники, суетящиеся вокруг машины, не предпринимали никаких попыток извлечь меня из покореженного кузова. И тогда я горько посочувствовал всем пострадавшим в дорожно-транспортных происшествиях. Наверное, много людей умерло под обломками машин, не дождавшись помощи.

Я уже терял сознание, когда, наконец, двое мужчин в оранжевых спецовках, стали распиливать корпус машины и освобождать мои ноги. Меня выволокли за руки и положили рядом с машиной на асфальт. Я негромко простонал, чтобы спасатели поняли, что я еще не труп. Большого эффекта на окружающих это не произвело, лишь некто сердобольный подложил мне под голову какую-то тряпку.

Потом подъехали телевизионщики из "Дорожного патруля". Ассистенты налаживали освещение, оператор снимал меня с разных позиций. Это продолжалось еще минут пятнадцать. Только потом ко мне подпустили врачей.

В машине "Скорой помощи" я по-настоящему потерял сознание.

Сначала я подумал, что это автомобильные фары несутся на меня. Вскрикнул, дернулся, попытался закрыться от них руками, и почувствовал острую боль на локтевом сгибе. Женщина в белом зашипела на меня, успокаивая, как на младенца, и прижала руку к холодной клеенке.

Фары превратились в большие затуманенные очки. Глаза человека в марлевой повязке рассматривали мой лоб, нос и губы.

– Очнулся, – сказала женщина.

– В рубашке родились, Михаил Цончик, – сказал мужчина и выпрямился, унося с собой свои страшные очки.

Я не понимал, о чем они говорят. Сон, который мне бредился, еще наползал прозрачным слоем на реальность, и я с трудом различал, где есть что. Где-то родился Михаил Цончик. А кто это? Фамилия какая-то редкая. Поэт или художник? Но при чем здесь рубашка?

– Вы помните, что с вами случилось? – спросил мужчина, помахав перед моим носом едко пахнущей ваткой. Когда я скривился, он скрутил ватку и послал белый шарик куда-то под стол, на котором я лежал.

– Взрыв, – с трудом разлепил я губы, прислушался к своим ощущениям и добавил: – Голова кружится.

– Небольшое сотрясение мозга, – тотчас поставил диагноз врач. – Несколько ушибов. Жить будете, не переживайте.

– Счастливчик, – подчеркнула мое привилегированное положение женщина и выдернула из моей руки иглу капельницы.

– А что… А где остальные? – спросил я.

Женщина молча взглянула на мужчину, предоставляя ему право сказать мне тяжелое известие. Врач, сунув волосатые руки в карманы халата, нависал надо мной, как скульптура Петра над Москва-рекой.

– Спасти никого не удалось, – ответил он. – Кто они вам были – родные, друзья?

Я отрицательно покачал головой и только тогда почувствовал на голове повязку, которая закрывала большую часть лица. Врач взглянул на женщину, и она поднялась со стула и тихо вышла.

– Вам не трудно говорить? – спросил мужчина. – Вы можете ответить на несколько вопросов?

– Могу, – якобы делая над собой усилие, произнес я.

– Хорошо, – ответил врач и тоже вышел. Через минуту дверь снова открылась, и ко мне подошел маленький, аккуратно причесанный, с идеально-ровным пробором молодой человек. Он был в темном костюме, поверх которого, как плащ, был накинул белый халат. Человек держал в руках папку. Лицо его было красивым и приветливым. Мне почему-то захотелось назвать его "товарищ секретарь райкома ВЛКСМ".

– Здравствуйте, Михаил Игоревич, – сказал человек, присаживаясь рядом со мной и участливо, как сын у постели больной матери, обвил мою ладонь своими. – Как самочувствие? Идет на поправку? Врач говорит, что вы легко отделались. Это чудо. За это надо благодарить Бога…

Они нашли в пальто какие-то документы убитого и приняли меня за него, понял я. Это очень хорошо. Это так хорошо, что хуже не бывает.

– Моя фамилия Егоров. Я сотрудник отдела по борьбе с терроризмом, – представился комсомольский активист, пытливо глядя мне в глаза, чтобы угадать мою реакцию. Но мне нетрудно было скрыть свою реакцию под маской бинтов. – Я вынужден задать вам несколько вопросов.

Он выждал такую длинную паузу, что мне нестерпимо захотелось выпростать из-под простыни ногу и пнуть его.

– Скажите пожалуйста, – наконец ожил и задвигался Егоров. – Водитель машины или кто-нибудь из числа пассажиров были вам знакомы?

– Нет, – ответил я.

– А как вы оказались в машине?

– Остановил попутку. Попросил подвезти, – произнес я медленно.

– Откуда и куда? – быстро послал очередной вопрос Егоров.