— Ладно.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Чин был уже в десяти ярдах от дороги, когда наконец увидел его — валун высотой до колена лежал возле заборного столба у края поля. Парень устремился к нему, как койот, не сводящий глаз со своей жертвы. «Тоннель найдешь за камнем, — сказала жена фермера, подавая ему завязанный в полотенце рис и ростки соевых бобов. — Ищи большой камень возле столба».

Чин перелез через забор и, раздвигая сухие ветки кустов, стал пробираться сквозь заросли. Он прошагал с дюжину шагов или около того и увидел впереди пожухлую траву, свисающую над темным отверстием, которое по мере приближения к нему становилось все шире. В конце концов Чин вышел на небольшую поляну перед входом в тоннель. Но непонятно было, тот ли это тоннель, о котором говорил Хёк.

Парень нерешительно вошел в него, вытянув перед собой руки, — там было настолько темно, что Чин не мог понять, что впереди: стена, в которую он вот-вот врежется, или свободное пространство. Он чутко прислушивался. Ноздри трепетали, улавливая едва ощутимый воздушный поток, который нес в себе влажный, мшистый запах земли и мочи. До Чина доносились шарканье ног, какое-то бормотание и приглушенный храп, резко оборвавшийся всхлипом. Чин осторожно вытянул вперед ногу, прощупывая дорогу, прежде чем наступить.

Ему удалось сделать несколько шагов, а потом раздался крик, и его правая нога соскользнула с чего-то мягкого — чьей-то руки или ноги, упругой и податливой. Чин отскочил, пытаясь разглядеть, на кого же наступил, но ничего не увидел, а только слышал, как ворочаются в темноте тела. Сколько же людей здесь лежало вповалку, храпело и дышало испарениями в этой вечной ночи? Кто были эти люди?

— Ау! — крикнул он и замер.

Ответа не последовало, но парень продолжил напряженно прислушиваться. Где-то в глубине тоннеля были слышны и другие звуки, и вскоре стало ясно, что это шаги: кто-то быстро приближался к нему. Внезапно появились люди, и один налетел прямо на Чина, так что его голова врезалась парню в грудь.

— Осторожнее! — вскрикнул Чин и, сощурившись, всмотрелся в темноту, пытаясь разглядеть людей.

Перед ним бок о бок стояли два человека.

— Ты чего тут? — Это был голос подростка, а не взрослого мужчины.

— Я вас не видел, не мог разглядеть, — ответил Чин, прикидывая примерный возраст парнишки.

— Это новенький, — сказал второй подросток, стоявший слева от того, кто врезался в Чина. — Не узнаю его голоса.

— Я только пришел сюда, — произнес Чин. — Кто вы?

— Мы братья. Он Вонхо, а я Минхо, и мы идем искать работу, — ответил парнишка, а потом добавил: — А ты, значит, тут новенький, да? У тебя есть какая-нибудь еда с собой?

Чин пощупал пальцами маленький узелок с рисом и ростками, который дала ему Бию и который был привязан у него на поясе рядом с перчатками.

— Нет.

— Мы могли бы купить ее у тебя, аджосси, — предложил Вонхо — младший из братьев — и положил свою ладонь Чину на руку.

— У меня ничего нет.

— Наша маленькая сестренка умирает. Мы собираемся найти какую-нибудь работу и принести ей немного поесть, но на сегодня у нее ничего нет. Она уже несколько дней не ела. Ты уверен, что тебе нечем поделиться? Мы все возместим. — Вонхо говорил с восточным акцентом. Судя по всему, парень был из прибрежного района Хонвон. Какой же долгий путь он проделал, чтобы оказаться здесь, в Китае!

Чин заколебался, не зная, что сказать.

— Пожалуйста, брат!

Эта вкрадчивая мольба напоминала знакомую песню «воробышков», которые могли наговорить чего угодно ради корки или куска мякиша. Если проявишь неосторожность и посмотришь на них или остановишься и заговоришь, они вцепятся так, что не вырвешься.

— Я был бы рад, но у меня ничего нет, — в конце концов пробормотал Чин.

Он знал, что мальчишка не видит его узелка с провизией, но на всякий случай прикрыл его рукой. У него и самого еды было в обрез, не говоря уж о том, чтобы накормить ею ораву ребятишек. К тому же они запросто могли врать.

— Брат, товарищ, поделись хоть чем-нибудь на день или два, — клянчил Вонхо и тянул его за руку.

Чин с отвращением стряхнул с себя руку мальчишки и отступил от него подальше.

— Отстань! — рявкнул он и закрыл узелок рукой.

Протиснувшись между подростками, Чин зашагал дальше, в глубь тоннеля, надеясь на то, что они за ним не пойдут.

Должно быть, по его тону они поняли, что им ничего не перепадет, и не стали увязываться за ним. Чин почувствовал облегчение и легкий укол вины. Дома, в Янгдоке, он всегда давал попрошайкам на вокзале какие-нибудь остатки, но сейчас был в таком положении, что приходилось отбиваться от паршивцев, чтобы сберечь крохи еды для себя. Чин опустил голову — он безумно устал и хотел только одного: закрыть глаза и заснуть.

В конце концов парень рухнул на холодную землю, чувствуя, как ему в живот упирается мешочек с рисом. Запустив руку под куртку, он нащупал его и, вытащив пригоршню ростков, отправил их в рот. Из тонких стебельков по языку растеклась жидкость. Чин положил в рот немного холодного риса и жевал засохшие зерна до тех пор, пока они не превратились в жидкую кашицу и крахмал не растворился, оставив во рту кисло-сладкое послевкусие.

На какое-то мгновение ему показалось, что он чувствует сладковатый запах яблок, гниющих на земле. Чин закрыл глаза и вспомнил осенние дни в Янгдоке, когда он и его друзья еще учились в начальной школе и забирались в сады на холме, где подбирали яблоки, оставшиеся после сбора урожая. Когда солнце заходило, они принимались ползать в траве в поисках трофеев и всегда находили яблоки — слегка битые, с мятыми боками и червоточинами. Чин помнил, как зернистая, рыхлая мякоть превращалась во рту в пюре, и они съедали всё полностью вместе с сердцевиной и возвращались домой с набитыми животами.

Это было незадолго до того, как вокруг сада вырос забор с колючей проволокой и появились охранники, следившие за урожаем и за тем, чтобы после сбора его отправляли прямо в Пхеньян. «О, Чосон!» Чин помотал головой. Прошлое предлагало ему свои богатства даже после того, как он от них отказался.

Последний раз Чин ел яблоко пополам с Суджей в комнате общежития. Ему вспомнилось, как она наблюдала за ним, пока он резал яблоко на восемь частей и подавал ей кусочек за кусочком. Чин отдал ей первый кусочек, ей же достался и последний, но от него она отказалась.

«Нет, это тебе», — сказала тогда Суджа.

«Я хочу, чтобы ты его взяла», — возразил он, прикидывая по привычке, как бы подольше растянуть удовольствие от этого прекрасного яблока.

«Но это твоя долька — ешь, Чин! Ты же знаешь, мы можем взять еще».

«Но этого более чем достаточно», — улыбнулся он.

Суджа недоуменно сморщила лоб и протянула последнюю дольку Чину:

«Правда? Ешь столько, сколько хочется. Достанем еще. — Потом выражение ее лица изменилось. Она смягчилась: — Наверное, достать яблоки в Янгдоке было тяжело?»

У Чина покраснела шея, пока он соображал, что ответить. В Янгдоке тяжело доставались не только яблоки, но ему не хотелось посвящать в это Суджу. Ему не хотелось рассказывать ей, что его семье приходилось выживать за счет постоянно сокращавшихся государственных пайков, когда в их регионе случился голод. Не хотелось говорить и о том, что его мать, как многие другие аджумма в их краях, собирала сосновый луб, чтобы готовить из него кашу. Дошло до того, что стало сложно найти сосну с неободранной корой. От стыда он опустил глаза. В такие моменты Чин вспоминал, насколько широка пропасть между ним и Суджей. Она никогда не узнает — не сможет узнать, какие лишения ему пришлось претерпеть в жизни.

Чин вздохнул, собравшись с мыслями, и озорно взглянул на нее, подняв брови.

«У нас было много яблок, — сказал он. — В детстве я мог съесть не одну дюжину за один присест. Мы их собирали».

«Правда?»

«Соревновались, кто больше съест, — засмеялся он. — Возле дома моего друга был большой сад, и мы перелезали через забор и собирали яблоки».