Наконец Суджа повернулась к умме и взглянула на нее. Она впервые увидела мать словно со стороны, глазами постороннего человека или прохожего на улице. Перед ней была хорошо одетая женщина с яркими глазами и полными щечками. Ей можно было бы дать любой возраст. Только легкая полнота вокруг шеи, на запястьях и щиколотках могла выдать ее годы. Но спину она держала прямо, и это придавало ей царственный вид. Суджа испытала прилив любви и восхищения.
— О, умма, ты такая красивая! — воскликнула она.
Мать вскинула бровь.
— Ты это заметила только что? Я такая, как и всегда, — сказала мать и повернулась к двери. — Пойдем. И не забудь захватить сушеных анчоусов и мисо к завтрашнему ужину. — Она выудила несколько банкнот из сумочки и протянула их дочери.
Суджа с сомнением смотрела на деньги. Мать потрясла банкнотами.
— Хорошо, умма, — сказала Суджа, поджав губы, и нехотя положила деньги к себе в сумку. — Сегодня вечером я подзадержусь, но заскочу до закрытия рынка.
— Почему ты подзадержишься?
— Надо подготовиться к экзамену по истории, а у нас с Миран один учебник на двоих. Поэтому я буду заниматься вместе с ней.
— Миран? — оживилась мать, и ее голос сделался выше. Ей всегда нравилось слушать про подруг Суджи. — Давно я ее не видела.
— Она была занята, — лаконично ответила Суджа.
Мать пристально посмотрела на нее.
— Что с тобой? Ты хорошо выспалась? — Она взяла дочь за подбородок и приподняла ее лицо. — У тебя такие мешки под глазами! — Они стояли друг против друга и словно смотрели на собственное отражение в зеркале.
Заглянув в материнские глаза и снова испытав сильные эмоции, Суджа часто заморгала, чтобы не дать слезам покатиться из глаз.
— Все хорошо, умма, — заверила она. — Я высплюсь сегодня. — Девушка обняла мать и держала ее в объятиях очень крепко.
На улице Суджа взяла мать под руку. Они шли к метро, и люди обгоняли их на тротуаре. Это был обычный рабочий день, как любой другой, только сегодня в рюкзаке Суджи не было книжек. Вместо них там лежало несколько смен одежды, немного денег, аккуратно сложенных и завернутых в лист бумаги, и узелок с едой. Всю неделю Суджа продумывала, что из вещей взять с собой, перебирала памятные, подаренные родителями сувениры, ящики с одеждой и подсчитывала, сколько взять еды. В конце концов она решила подойти к выбору прагматично и упаковала в рюкзак пакет с рисовыми шариками, вареные яйца и прочую провизию, прихватив на память только одну маленькую фотографию родителей. Убедив себя, что все равно скоро вернется домой, она сунула эту единственную фотографию между слоями одежды во внутренний кармашек и застегнула его.
Рюкзак был туго набит, но весил меньше, чем обычно, когда в нем лежали книги. И тем не менее он оттягивал плечи. В нем было все, что потребуется для выживания на протяжении следующих нескольких дней. Суджа понятия не имела, на какое время ей потребуется растянуть этот запас провизии. Когда они подошли к метро, девушка сбавила шаг и теперь плелась еле-еле, надеясь растянуть последние секунды, проведенные с матерью. Время бежало так быстро — как они могли так скоро очутиться здесь? Умма, как всегда, вела себя прагматично, поэтому начала терять терпение:
— Что с тобой сегодня? Мы опоздаем. Поторопись!
— Хорошо, — пробормотала Суджа, но так и не прибавила шагу.
Мать ни о чем не подозревала и, конечно, не должна и не могла ничего знать о замыслах Суджи. Это была ее самая большая тайна от родителей, и последствия ее были ужасны. Мама всю жизнь потратила на то, чтобы обеспечить Судже безопасную и счастливую жизнь, а сейчас ее дочь собиралась солгать ей и бросить ради того, чтобы отправиться по следам Чина. Она предавала маму ради мужчины, которого повстречала всего два года назад. Суджа с горечью посмотрела на мать — предательство тяжким бременем легло на сердце девушки.
Умма же взглянула на дочь добрым и пристальным взглядом, почувствовав, как может почувствовать только мать, перемены в своем ребенке.
— Что не так? — спросила она с тревогой в голосе. — Ты хочешь мне что-нибудь сказать?
Суджа посмотрела на мать блестящими от слез глазами:
— Просто я… я устала.
— Ты не просто устала. — Умма пыталась заглянуть в лицо дочери. — Что-то не так. Расскажи мне.
Суджа покачала головой, изо всех сил стараясь сохранить самообладание.
— Есть некоторые политические моменты в университете, и они меня изматывают, — выпалила она. — Мы с Кёнбок не разговариваем.
Мама немного успокоилась.
— А… Вы с этой девочкой обе такие упрямые. Не позволяй этому так себя угнетать. Через недельку или около того все уляжется, а потом, я уверена, вы сможете поговорить.
— Я знаю, — неуверенно кивнула Суджа.
Мать обняла ее:
— Вот увидишь. Вы с ней и не через такое уже проходили.
— Ты права, — мягко сказала Суджа. Ее сердце готово было разорваться, когда она крепко обняла маму. Девушка прижимала ее к себе и вдыхала цветочный запах ее пудры и аромат шампуня. Ей хотелось запечатлеть в памяти каждую мелочь, связанную с матерью. — Спасибо тебе, умма, за все. Я люблю тебя!
— О, солнышко, я тоже тебя люблю! — Мать поцеловала дочь в щеку. — Учись сегодня усердно и увидимся вечером.
— Да, — ответила Суджа, с тоской глядя на мать. — Не забудь, я сегодня приду поздно.
Мать кивнула. Суджа смотрела, как она спускается по ступенькам и как ее бордовое пальто мелькает в толпе пассажиров, пока те наконец совсем не заслонили ее. Суджа не могла отвести взгляда от тоннеля метро и думала о том, что произойдет сегодня вечером, когда умма и аппа поймут, что она не вернулась домой. Они будут ужасно волноваться, когда догадаются, что ее не было у Миран, и опустошены, когда узнают, что Суджа пропала. Из-за ее исчезновения отца будут серьезно осуждать и допрашивать в газете «Нодон», а мать столкнется с тем же со стороны членов Партии у себя в университете. Но самые сильные страдания они испытают, когда по вечерам в пустой квартире их будет терзать ужас и замешательство оттого, что их дочь присоединилась к легионам сгинувших.
«Мне так жаль, умма и аппа! Очень, очень жаль!» — По щекам Суджи покатились слезы.
Пара по истории Чосона начиналась через тридцать пять минут, но Суджа туда не собиралась. Она села в метро и, вместо того чтобы ехать в центр Пхеньяна, поехала на вокзал, как и проинструктировал ее посредник. Лицо девушки покрылось красными пятнами от недавних слез. Она сидела, обнимая рюкзак, и ее голова качалась, когда поезд подпрыгивал и трясся на стыках рельсов.
Суджа сосредоточилась на следующем важном этапе пути и повторяла инструкции посредника, которые держала в памяти. Он велел ей доехать до Донгянга — перевалочной станции для товарных и пассажирских поездов. «Тебе надо подняться на платформу девять и сесть на товарный поезд. В это время вахтеры меняются, поэтому охраны поблизости не будет», — сказал он.
В вагоне оставалось совсем немного людей, когда состав наконец подъехал к Донгянгу. Две пожилые дамы взяли большие сумки со связанными ручками, понесли их к двери и встали за мужчиной в светлом пиджаке, который тоже собрался выходить. Суджа вышла за ними, а потом поднялась по лестнице и осмотрелась. Ей никогда не приходилось бывать в здешних местах.
Наверху тетушки помогли друг другу взвалить на спины тюки и заковыляли к выходу на улицу. Суджа пошла к железнодорожным платформам и стала искать девятую. Товарные поезда стояли в дальнем конце станции, как и говорил посредник. Восьмичасовой поезд тоже находился здесь. Было семь сорок пять утра — она приехала как раз вовремя. Суджа направилась к поезду и нацелилась на товарный вагон с открытой дверью, стоявший примерно в сорока футах от нее. Девушка поспешила туда и вдруг услышала окрик:
— Эй, куда собралась?
Суджа застыла на месте, ее сердце бешено забилось. Обернувшись, она увидела сразу за поездами в конце станции двоих охранников. Один из них сидел на корточках с миской дымящейся лапши, второй стоял с миской в руке, а на плече у него висела винтовка. Суджу сковал страх, и она вцепилась в сумку с камерой, лихорадочно соображая, что бы им сказать. Медленно, дрожащей рукой девушка подняла вверх фотоаппарат.
