– Если ты спустишь демонов, он сдохнет!

Демон втянулся в свору. Лицо девчонки превратилось в маску злобы.

«Как ты до этого докатился? Ты стал таким же ублюдком, как Златопыт, нет, хуже – как Ураган, державший в заложниках тощего мальчишку!»

Рейнар снова двинулся вперед вместе со своим отрядом. На сей раз ведьма не протестовала. Еще совсем немного, и…

Он не сразу понял, что заставило его заорать так громко, что стрелки растерянно опустили ружья. Левую руку снова пронзила неистовая боль, почти как в тот самый день. Ублюдок Латерфольт укусил его, вложив в это последние силы, и едва не добрался до вен. Рейнар невольно отбросил хинна от себя. Тот упал на землю и пополз на четвереньках. Стрелки нацелились на него.

– Нет! Не его! Убейте ее! – взревел Рейнар.

Тьма взметнулась перед Шаркой, как щит, пока воздух наполнялся громом от выстрелов и густым дымом. За неплотной завесой мрака, дымом и слезами Рейнар видел, как мечется нечеткий силуэт девчонки. Она успела отвернуться, но затем вздрогнула – один раз, второй, третий. Тьма задрожала и побледнела: большинство пуль так и не достигли цели, но, судя по судорогам ведьмы, несколько раз ее все же задело.

Пока стрелки перезаряжали ружья, Рейнар, вытягивая шею, пытался рассмотреть хоть что-то за завесой белого дыма. Шарка стояла к нему спиной, согнувшись и тяжело дыша. Затем медленно и как-то величественно повернулась, вытянув к нему правую руку. Ее веснушчатое лицо было покрыто кровью, но глаза горели, яркие, как глаза ее проклятых псов.

– Нет, – прошептал Рейнар, но было поздно.

Демоны взметнулись прямо из пустоты вокруг своей хозяйки, и черная волна со множеством горящих белых глаз полетела на стрелков.

Время замедлилось, но Свора, как грозовая туча, надвигалась так неумолимо, что Рейнар даже не попытался отступить. Сзади один за другим зазвенели вопли предсмертного ужаса; кто-то тщетно пытался стрелять в волну мрака. Рейнар ощутил кожей, как за его спиной самые быстрые из демонов уже вцепились в глотки стрелков, как крошечные капли чужой крови оседают на волосах…

И не было ничего, кроме этого замедленного кошмара, этой тьмы, медленно пожиравшей его. То, как он представлял себе умирание, оказалось чепухой. Жизнь со всеми ее горестями, потрясениями и редкими мгновениями счастья не пролетела перед его глазами. Никаких лиц любимых людей, никаких Эфолы, Тернорта, даже Морры; никакого света… Ничего, кроме тьмы…

Рейнар закрыл глаза и позволил себе опуститься на колени. Затылок приятно обдувал ветер. Мгновение перед тем, как бездонная пасть поглотила его, растянулось на вечность.

Сиротки собрались вокруг Шарки, у ног которой неподвижно лежал бледный Латерфольт. Она все уговаривала себя коснуться его и осмотреть, но тело не подчинялось, словно не было уверено, что сможет совладать с правдой.

Поэтому, словно оцепенев, Шарка просто пялилась на Рейнара. Герцог – то, что от него осталось, – все так же неподвижно сидел на коленях с опущенной головой в окружении трупов солдат. Его собственное тело никак не желало заваливаться наземь. Никто не решался приблизиться к нему и воронке. Разорванные, перекрученные, словно пропущенные через мясорубку останки – такая смерть казалась чудовищной даже для грифонов Редриха. И это единственное уцелевшее тело – что будет с ним? Разорвет ли его в клочья или развеет по ветру горстью праха? Что она с ним сделала?

– Латерф! – прогремел словно издалека рык Хроуста. Краем глаза Шарка увидела, как гетман опускается к телу егермейстера и подхватывает безвольную голову под затылок.

– Принц пал! – раздались горестные стоны, и Сиротки – мутные причитающие пятна – столпились вокруг Хроуста и Латерфольта.

– Не пал, черт вас дери! – надрывался Хроуст. – Чего встали? Лекаря! Живо!

– Мой гетман, – прошептала Шарка. Дрожащий палец указывал на Рейнара. Сиротки и даже Хроуст умолкли.

Голова Рейнара дернулась и медленно поднялась, открывая лицо без единой царапины. Взгляд мутных, но живых глаз пошарил по толпе и с недоумением остановился на Шарке.

Шарка и Морра стояли перед разрушенной стеной одного из домов, которые поглотило море. Хроуст разрешил Шарке уничтожить ее: толку от стены все равно не было. За баронессой и Хранительницей по-прежнему наблюдал Тарра, а вдали, на набережной, толпились дети и зеваки.

Шарка сосредоточилась, выставив руки перед лицом ладонями вперед, – и раскаленная волна с неистовой яростью ударилась о стену, раскрошив ее на мелкие кусочки. С набережной донеслись радостные вопли. Шарка обернулась и помахала зрителям, которых это привело в неописуемый восторг. Через парапет перемахнул человек и решительно направился к ним. Узнав Фубара, Шарка заулыбалась. Давно уже пора, черт побери, где его носило?

Тарра перегородил ему путь:

– Ну что, тебе все неймется?

Но Фубар упрямо рвался к Шарке и Морре, хоть егерь и удерживал его:

– Мне нужно поговорить с Хранительницей! Я хочу сопровождать ее на битву!

– Это не тебе решать! Да что не так с тобой, господи!

– Шарка, скажи ему! – взмолился Фубар. – Скажи егермейстеру! Я докажу свою верность Сироткам и тебе!

– Для тебя я – егермейстер! И я говорю, чтобы ты заткнулся!

Морра схватила Шарку за рукав, заставляя отвернуться от Тарры и Фубара, между которыми, как и было запланировано, началась перепалка, и вынудила посмотреть на себя.

– Не делай этого, не езди с ними, – быстро заговорила она, пока внимание Тарры было приковано к Фубару. – Хроуст втягивает тебя в войну, как Редрих втянул Свортека!

– Свортек сам этого хотел.

– Я говорю тебе, Шарка, – продолжала баронесса сквозь ругань мужчин. – Просто услышь меня…

– Нет. – Голос Шарки был тверд, как никогда раньше. – Пожалуйста, перестань. Я видела…

– Что ты видела? Очередной дурацкий сон?

Шарка упрямо смотрела на нее. Тарра пихнул Фубара в плечо, отгоняя прочь, и Морра не выдержала:

– Что ты можешь знать – ты, деревенщина, шлюха? Ты даже читать и писать не умеешь, откуда тебе знать, чего хотел Свортек?!

Злость отразилась на лице Шарки: наверное, давненько никто не напоминал ей о прошлом, которое подмяли под себя парады Хроуста и обожание таворцев. Вокруг зажглись в воздухе тусклые жемчужные глаза.

– Что, убьешь меня? – ехидно спросила Морра.

– Ты лежала в траве и плакала, глядя на мертвого птенца, – сказала вдруг Шарка. – Свортек сказал: «Оно и к лучшему, что твой ребенок умер». Это мне тоже приснилось?

– Как… Что… – Морра ошарашенно шлепала губами, не в силах собраться.

– Свортек сам отдал ему Нить. Латерф пообещал остановить войну, и обещание сдержал.

– Ложь! – Морра сорвалась на визг. – Свортек вернулся с головой Латерфольта, и на нем не было ни царапины!

– Я все это видела.

Шарка взвизгнула и отпрянула: Морра швырнула ей в лицо пригорошню песка. Баронесса не успела отдернуть собственную руку, не успела ни о чем подумать. Слова, которые она готовила, умерли, встретившись с невозмутимостью Шарки. Сзади раздался топот множества ног и ругань Тарры:

– Ах ты сука! Как ты смеешь!

– Ты ничего не знаешь! – заорала Морра так, что в ушах зазвенело. Шарка продрала забитые песком глаза. Тарра скрутил баронессу, заведя руки ей за спину, но она все еще боролась, пока вокруг собирались встревоженные таворцы. – Я делаю это для тебя, идиотка! Шарка!

Ее увели под улюлюканье толпы…

Морра встряхнула головой, прогоняя воспоминание, назойливо преследовавшее ее с самого начала битвы. Какой теперь толк ковыряться в прошлом? «Признай, Морра: ты не смогла. У тебя был последний шанс в тот день перед битвой, и он выскользнул у тебя из рук, как твоя свобода, как расположение Шарки, как много что еще…»