А впервые он встретился с этой парой вот как. Когда-то неизвестно зачем судьба забросила его в эту рыбацкую деревушку. Секретарь Платина, этот вонючий подлец, перестарался и предложил всем дружно там пообедать, соблазнив тем, что не мешало бы иногда разнообразить свой рацион – здесь готовили самые свежие дары моря, да еще по старейшим рецептам. Это предложение поступило, когда Чуньюй Баоцэ с еще двумя людьми из головного офиса ехал из аэропорта, и он согласился. О-хо! Лазурная бухта, белый песок, хижины с тростниковой кровлей! Все улочки вымощены черным камнем, от которого звонко отражаются звуки шагов. Побродив с полчаса, они заметили на обочине женщину, штопавшую сети, и старика, дымившего длинной трубкой. Обедали под длинным навесом без стен, под которым были выставлены в сплошной ряд столы. Навес находился рядом с берегом, и его овевал легкий свежий бриз. Раки, приправленные перцем и солью, жареные спинороги, суп из морских ежей. Пока все, отобедав, удовлетворенно вытирали рты, под навес вошла пара – мужчина и женщина. Они тоже пришли обедать. Тут-то всё и началось. Наверное, в новой обстановке – близко к природе – председателю Чуньюй Баоцэ всё вокруг казалось совершенно удивительным. Он старался не обращать внимания на пару, приблизившуюся к соседнему столу, но волей-неволей слышал их голоса. Мужчина был из местных, но в его речи чувствовалась легкая примесь столичного говора. Женщина же говорила ласковым и простодушным тоном на чистейшем путунхуа[5]. Она села лицом на запад, и он смог увидеть ее слегка овальное лицо. Он устремил свой взгляд в море, наблюдая, как волны накатывают на песчаный берег. Платина время от времени вставал из-за стола, чтобы принести добавки или подлить чаю, и наконец приблизился к председателю совета директоров и сообщил ему на ухо, кем были эти новопришедшие. Всю обратную дорогу председатель вспоминал рыбацкую деревушку и ее пейзажи. Погода стояла прекрасная, весна близилась к завершению и ощущался скорый приход лета, сиял синевой морской залив. Вот где можно было вести праздную и беззаботную жизнь – судя по всему, деревня жила в достатке. Он вообразил себя одним из ее жителей-рыбаков, успевшим хлебнуть достаточно невзгод и дожившим до возраста, когда можно наслаждаться солнцем. У него была бы такая же хижина с крышей из тростника, не очень просторная, но весьма уютная, зимой он грелся бы у очага, а летом наслаждался морским бризом, и круглый год мог бы пить обжигающий чай. Какая заманчивая жизнь! В сравнении с этими фантазиями его нынешняя жизнь казалась ему мрачной и беспросветной. Сколько людей смотрели на него сквозь лучи его ослепляющей славы, однако он сам ощущал, что находится в глубокой депрессии. Он страшно позавидовал главе той рыбацкой деревушки и сразу же запомнил его имя.
Вернувшись в штаб-квартиру, Чуньюй Баоцэ сразу же вызвал к себе генерального директора. Этот толстяк всегда ходил с улыбкой до ушей. Он с подобострастием взирал на главу корпорации «Лицзинь», своего начальника и родственника. Обращаясь к председателю совета директоров, он вечно называл его дедом (так оно и было) и всегда получал за это нагоняй. Чуньюй Баоцэ привык, чтобы к нему обращались по должности, но Подтяжкин, расслабившись, часто пренебрегал этим пунктом. Офис председателя совета директоров в штаб-квартире корпорации не слишком соответствовал своему названию, так как совсем не походил на рабочее помещение. Он был расположен в мансарде и занимал огромное пространство, приспособленное для жизни и для развлечений. Помимо столовой, здесь были устроены мини-кинотеатр, бассейн и библиотека. Некоторые интерьерные решения в целом повторяли планировку замка, но были далеко не так тщательно продуманы. Здесь имелся специальный скоростной лифт, которым могли пользоваться только сам хозяин, Подтяжкин и очень ограниченный круг сотрудников. Обычно генеральный директор в корпорации «Лицзинь» – тяжелая и в то же время почетная должность, кто работал, тот знает; это тот, кто всегда на виду, кто принимает на себя лучи славы и на кого сыплются все шишки. Настоящий рулевой корпорации со временем обленился, перестал появляться на людях и отказывался участвовать в управленческой рутине. Как сотрудникам корпорации, так и представителям других организаций становилось всё труднее с ним встретиться. Под предлогом плохого самочувствия он отказывал всем посетителям, иногда даже симулировал прямо перед Подтяжкиным: охал и кряхтел, сгибался в пояснице и массировал себе спину, говорил, что постарел и больше ни на что не годится, что ему недолго осталось и тому подобное. Он шаркал при ходьбе, тяжело вздыхал, прятался в одиночестве в мансарде, а если был в хорошем настроении, то шутил с Подтяжкиным, как бы между делом расспрашивал о делах корпорации и делал несколько сокрушающих ходов в облавных шашках[6]. Подтяжкин обладал прекрасной интуицией и никогда не поддавался на уловки начальника. Он был беззаветно предан главе корпорации, и преданность его происходила, с одной стороны, из восхищения этим человеком, с другой – из его зависимого характера, а еще больше – из малодушия. Он понимал, что ничто не укроется от проницательного взгляда хозяина, с которым, как с задремавшим львом, лучше не шутить. Никто не осмелился бы соревноваться с ним в мудрости и расчетливости – это было равносильно смерти. Подтяжкин пытался в свое время определить его физические силы так же, как оценивают интеллект; он никогда не верил этой показной вялости, потому что своими глазами видел, как этот человек резво нырял в воду: он резвился и плескался в бассейне, как морской змей или кит. Купался хозяин в чем мать родила, а выйдя из воды, перекусывал и с озабоченным видом жевал кубинскую сигару. Он вообще-то не курил, скорее, просто дурачился. Небрежно набросив на плечи банный халат, он ходил туда-сюда или сидел на складном стуле; обсуждая дела с подчиненными, он вел себя абсолютно непринужденно. Даже когда Подтяжкин впервые пришел к нему вместе со своим замом, женщиной, председатель совета директоров вел себя абсолютно так же, как всегда, чем немало удивил гендиректора. Заметив, что заместительница уставилась в пол и страшно смущается, Подтяжкин сам протянул руку и запахнул на начальнике халат, едва не ругнувшись: «Старый дурак!» Но в душе он понимал, что этот человек далеко не дурак, что он сохраняет ясный разум, просто слишком увлекся или слишком расслабился. Никто никогда не осмеливался самовольно беспокоить начальника в мансарде, не считая исключительных случаев. Хозяин терпеть не мог телефон и пользовался им от силы пару раз в год. Если ему кто-то был нужен, он нажимал на красную кнопку под крышкой своего стола, и тогда приходил секретарь Платина, выслушивал его распоряжения и передавал куда нужно. Подтяжкин обратил внимание, что Чуньюй Баоцэ одевается аккуратно, лишь покидая штаб-квартиру, тогда у него безукоризненно причесаны волосы и ходит он приосанившись. Обычно он перемещался между штаб-квартирой и замком Айюэбао, но делал это не ежедневно. По наблюдениям Подтяжкина, с тех пор, как всеми делами в замке стала заведовать Куколка, хозяин стал чаще проводить время дома. Замок перестал быть пустой скорлупой и снова обрел внутреннее наполнение – теперь его можно было без преувеличения назвать сердцем корпорации «Лицзинь».
В этот раз, явившись к Чуньюй Баоцэ, Подтяжкин заметил кое-что необычное. Хозяин был рассеян, поглощен собственными мыслями и как будто немного нервничал, но делал вид, что всё как всегда и он просто хочет поболтать. В этот раз гендиректор застал его не за принятием ванны и не на массаже, а в кабинете со стеллажами, заполненными книгами, и с искусной работы книжным шкафом в европейском стиле, в котором были расставлены фолианты в коричневых кожаных переплетах с золотым тиснением. Посторонний при виде этих книг сильно удивился бы, поскольку на каждом корешке было напечатано: Чуньюй Баоцэ. А рядом был и сам великий автор: вьющиеся волосы, направленные слегка вовнутрь зубы, возраст чуть меньше шестидесяти, скорбное выражение лица. Подтяжкин отлично знал происхождение этих книг: хозяин, пребывая в добром настроении, увлеченно рассказывал о том о сем, сидевшая рядом стенографистка, шурша ручкой по бумаге, всё записывала, а затем передавала в секретариат, подкидывая работенку тамошнему начальнику по прозвищу Колодкин. Секретариат распределял все записи по категориям: «Учения», «События», «Размышления», – и дополнял, превращая в объемные сочинения. Поначалу Подтяжкин никак не мог понять, что означает прозвище «Колодкин», а когда понял, восхитился, насколько оно удачно подобрано: если собрать огромное нагромождение текстов в толстенный том, то, конечно же, получалась недюжинная колода! Он в полной мере познал ораторский талант хозяина. Хоть обычно тот был ленив, вял и немногословен, в хорошем настроении он прямо-таки разливался словесной рекой. Конечно, когда он злился, то становился еще более красноречив, но даже ругался не так, как другие: то изумлял книжными оборотами, то применял устрашающе грубые ругательства. Он был человеком невероятно начитанным, мог экспромтом цитировать книги и шокировать непристойными выражениями. В моменты воодушевления он начинал нести такую чепуху, что окружающие рты раскрывали от изумления. К примеру, однажды на Новый год он пошутил, что в корпорации нужно устроить соревнования «кто лучше пускает газы» и хорошенько наградить победителя. Больше всего Подтяжкин любил беседовать возле джакузи: они с хозяином усаживались на раскладные стульчики, пили чай или вино и чувствовали себя раскованно. В хорошем настроении хозяин, бывало, отпускал шуточки в адрес большого пуза Подтяжкина, добавляя, что оно, наверное, мешает любовным утехам.
