И почти сразу, очень кстати после невольного интервью с бароном де Гриммом, Николай Петрович увидел идущего ему навстречу двоюродного брата Александра Куракина, одного из ближайших друзей великого князя Павла Петровича.
– Я только что услышал от барона Гримма, что императрица просила его сопровождать нас с Сергеем за границу, – кинулся Николай к Борису, – а куда – не знаю, ведь мы же на государевой службе.
– Секрета нет, поезжайте в Лейден, это портовый город в дельте Рейна, там есть музей древности, ты ведь увлекаешься древней историей, посмотришь, там открыт дом-музей Рембрандта, полюбуешься картинами великого художника, имеется позднеготическая церковь Синт-Питерскерк, да еще и мрачная тюрьма Гравенстен, созданная в это же время. А главное – там хороший университет, основанный еще в XVI веке, лекции читают и ведут занятия лучшие профессора Европы, я там слушал лекции около полутора лет. Лейден – это что-то вроде колонии русских аристократов. Вместе со мной там были князь Гагарин, граф Шереметев, сейчас туда поехали два князя Волконских, князь Голицын, собираются туда поехать мой брат Алексей Куракин, князь Юсупов, граф Сиверс, граф Нарышкин… Раньше учились в Лейпциге, а последние десять лет все потянулись в Лейден. Кто-то из наблюдателей подсчитал, что за эти годы в Лейдене перебывало свыше двадцати молодых аристократов.
– А почему отвергли Лейпциг?
– В Лейпциге господствовал грубый и бестактный майор Бокум, а в Лейдене – тактичный и благоразумный Карл Салдерн, брат известного дипломата, которого мы хорошо знаем в Петербурге.
– Тогда, кстати уж, скажи и о предметах, которые там преподают.
– Ты знаешь, Николай, я увлекся юридическими вопросами, подобных тем возникает с десяток чуть ли не каждый денъ, а когда мы займем какое-то место в отечественной иерархии, все закрутится. В Лейдене – каждый день латинский и математика, четыре раза в неделю философия, физика, естественная история, естественное право, история, кроме того, языки французский, немецкий и итальянский, наконец, музыка и фехтование. А преподаватели – настоящие ученые, ты познакомишься с ними, профессор Пестель, профессор Жак Николай Алламан… Я и до сих пор поддерживаю с ними отношения.
Николай в знак согласия кивнул на прощание и задумался о непростой биографии своего двоюродного брата. Александр Куракин всего на два года старше его, а уже столько любопытного и неожиданного в его судьбе. Принадлежит к древнейшему княжескому роду, в его роду были и стольники, и бояре, и храбрые воины, честно служившие своим царям.
Отец Александра, Борис Александрович, женился на княгине Елене Степановне, дочери фельдмаршала Апраксина, в детстве записали его в лейб-гвардии Семеновский полк сержантом, в 11 лет он – подпоручик, потом из Москвы мальчика отправили в Петербург под опеку дяди-министра и воспитателя великого князя Павла Петровича Никиты Ивановича Панина, естественно, Александр стал товарищем по совместным играм с великим князем, а затем и другом. И в ходе игры и встреч познакомился с ближайшими друзьями великого князя. Его учителями были лучшие знатоки французского, латинского, немецкого, а для познания русского языка читал Псалтырь, «достаточный к научению российского штиля», выписывал слова, а непонятное ему тут же растолковывали. А в 14 лет его отправили в Альбертинскую коллегию, в Киль, где он слушал лекции и одновременно служил в русском посольстве в Копенгагене, за что получил датский орден, потом два года путешествовал по Германии, а в 1769 году вернулся в Петербург, влез в долги, совершил что-то непутевое и отправлен был в Лейден доучиваться. В письмах, как говорили в светских кулуарах, ему постоянно приходилось в чем-то раскаиваться, просить разрешения вернуться в Петербург, но Никите Ивановичу Панину в ответных посланиях приходилось уговаривать его, чтобы он оставался в Лейдене и хорошо учился. Более трех лет провел Александр в Лейдене. Потом вместе с Н.П. Шереметевым проехали по Голландии, побывали в Англии, Париже, Лионе, в городах Южной Франции. Только недавно вернулся он в Петербург. «Сколько познаний имел я случай приобрести в Лейдене, – не раз слышали от него в императорских дворцах, – до этого времени я жил лишь для себя, забывая цель моего Создателя, забывая цели доброго гражданина, наконец даже обязанности признательного сына…» А теперь он непременно станет просвещенным гражданином, полезным для своего отечества. Во время учебы и путешествия по европейским странам Александр Куракин писал письма великому князю, рассказывая об увиденных достопримечательностях. Вернувшись из-за границы, Александр Куракин вместе с графом А.К. Разумовским и Н.И. Салтыковым составили при великом князе Павле Петровиче дружеский кружок. Ставили французские пьесы, вели с великим князем Павлом бесконечные разговоры. Граф Николай Румянцев, также находясь в свите великого князя, видел, как был статен, ловок и остроумен красавец князь Александр Куракин, о котором все говорили, что у него большое будущее.
Но больше всего Николая Румянцева занимали дружеские отношения Мельхиора Гримма и Екатерины II. Как она влиятельна в мире! Дидро и Гримм – не простые люди, своим умом и искусством они завоевали пол-Европы, но почему ей удается быть полновластной с ними? Деньги? В это трудно поверить…
В оставшееся до отъезда за границу время Николай Румянцев попробовал разобраться в этих сложных отношениях. Прежде всего – философ и энциклопедист Дени Дидро. Он приехал по приглашению императрицы, которая хорошо знала книги Вольтера, французских энциклопедистов, в том числе и книги Дидро.
Николай Румянцев пытался распутать тяжелый узел противоречий, который он чуть ли не каждый день наблюдал во время своей придворной жизни. Императрица, которая не сомневается в том, что все ее приказания будут подобострастно выполнены, справедливы они или не очень, всегда ссылается на Вольтера, энциклопедистов, Дидро, которые были противниками абсолютной монархии. Императрица недавно пригласила Жана Лерона Д’Аламбера, почетного члена Петербургской академии наук, быть воспитателем великого князя, купила его библиотеку, писала ему ласковые письма, а он решительно отказался: он – математик, философ-просветитель, а не наставник великого князя, цесаревича, будущего самодержца. Точно так же отказались и другие французские энциклопедисты. Согласился приехать Дени Дидро, писатель, философ-просветитель, основатель и редактор «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел», которая начала выходить больше двадцати лет тому назад. Сюда он привез жизнелюбивый роман «Жак-фаталист», он – против абсолютной монархии, он – за просвещенную монархию. Пять месяцев он прожил в Петербурге, участвовал во всех эрмитажных встречах, подолгу спорил с императрицей, только что стал почетным членом Петербургской академии наук. Спорил-спорил с императрицей, но ее не переспоришь, каждый остался при своих убеждениях.
От раздумий Николая Петровича отвлекла встреча с матушкой, Екатериной Михайловной, которую он очень любил. Грело душу ее постоянное беспокойство за судьбу своих сыновей, особенно его и Сергея. Брат очень рано начал писать стихи, очень много читал, как и он, много говорил о французской поэзии, называл имена даже тех, кого Николай не знал. Николай уже мечтал о дипломатической карьере, как у дяди, Дмитрия Михайловича Голицына, посла России в Вене.
– Французский писатель Дени Дидро скоро возвращается в Париж, – наставляла Екатерина Михайловна, – ты бы, Николай, расспросил его о Париже, о Людовике XV, о наследнике его, о книгах, об «Энциклопедии», вдруг вам понадобятся эти знания, вдруг вам придется бывать в королевских дворцах, а там молчаливых не любят.
– Я не раз, матушка, говорил с ним, расспрашивал его и о творческих замыслах, о том, что издано, о его публицистических статьях, в которых он непримиримо относится к абсолютизму, об извращениях в религиозной жизни, о власти церкви…
– Видишь, куда тебя занесло… – Екатерина Михайловна не раз уже, прислушиваясь к разговорам сыновей, замечала глубокую тягу ко всему новому, непривычному для придворной жизни Петербурга.
