Однако жестокая правда была в том, что изо дня в день нити, связывающие ее с Драко, истончались: его комната, не претерпевая серьезных визуальных изменений, все равно менялась, подстраиваясь под новую хозяйку. Это прослеживалось хотя бы даже в том, как теперь была заправлена его кровать. Или же ощущалось по тому, как запах ее геля для душа вытеснял собой аромат свежести и цитрусов. Следы его пребывания в этом месте стремительно стирались, и Гермиона понимала это, посему хотела кричать во все горло, срывая связки.

Хотя, по правде говоря, состояние его комнаты сейчас беспокоило ее в последнюю очередь: уже завтра утром она навсегда покинет стены Хогвартса и вернется в Лондон, чтобы строить дальнейшую жизнь. Но удастся ли ей двигаться дальше, если она не в силах отвести взгляд от прошлого? Пожалуй, ответ на этот вопрос был более чем очевиден.

«Последний день», — повторяла она про себя, лежа в его постели в кромешной темноте.

Какой сейчас час? Гермиона не имела ни малейшего представления: день для нее смешался с ночью. Ложась спать, она всегда плотно зашторивала окна и гасила свет, поэтому даже по наступлении утра в спальне царила непроглядная темнота. Быть может, это глупо, но порой в такие моменты она тешила себя иллюзиями о том, что Драко лежит рядом. Нужно лишь протянуть руку, и она коснется его кожи, после чего он повернется и сгребет ее в охапку, прижимая к своей груди. Однако стоило Гермионе чересчур увлечься и попытаться найти его на ощупь, как жестокая реальность обрушивалась на ее голову непосильным грузом: рядом не было ничего, кроме холодной простыни.

Но даже после всех тех слез, что она пролила из-за этого, Гермиона все равно из раза в раз возвращалась к пустым грезам, ведь это было единственным, что доставляло ей пускай и мимолетную, но все же радость. Мир, сотканный из фантазий, стал ее убежищем, в которое она сбегала от суровой реальности.

Перевернувшись на бок, Гермиона поправила задравшуюся футболку, взятую из гардероба Драко, и натянула одеяло до подбородка. Прикрыв глаза, она уже готова была вновь предаться мечтаниям, как вдруг услышала приглушенные шаги, доносящиеся из гостиной.

«Должно быть, показалось», — подумала она, когда шум ненадолго стих.

Однако мгновением позже шаги возобновились. Судя по звуку, кто-то поднимался по винтовой лестнице, держа путь на второй этаж.

Когда проникнувший в покои старост человек прошел по коридору и открыл дверь соседней комнаты, Гермиона тут же приподнялась на локтях и с замиранием сердца уставилась прямо перед собой, не видя, однако, ничего, кроме темноты. Надежда, зародившаяся в ее груди, была похожа на крохотных росток, взошедший на мертвой земле.

Тот, кто сумел войти в башню, должен был знать пароль. За исключением тех, кто жил здесь, этой информацией располагала лишь директор МакГонагалл, но с трудом верилось в то, что это могла быть она. Так неужели…

Дверь в комнату открылась, и Гермиона, щурясь от проникшего света, отвернулась, толком не сумев разглядеть того, кто стоял на пороге.

— Мерлин, да здесь же как в склепе, — выразила негодование Джинни, шагая навстречу мраку, в котором с трудом проглядывались находящиеся в помещении предметы.

Услышав ее голос, Гермиона разочарованно опустилась обратно на подушку, мысленно коря себя за то, что посмела тешиться пустыми надеждами. Тот самый росток в груди в одночасье завял, толком не успев расцвести. Впрочем, он был идеальным дополнением ее внутреннего мира: такой же мертвый и блеклый.

Неожиданно комната наполнилась ярким светом июньского солнца, и Гермиона тут же прикрыла лицо руками. Казалось, кто-то плеснул ей в лицо кислотой.

— Так-то лучше, — будучи довольной собой, произнесла Джинни и убрала палочку, которую ранее использовала, чтобы раздвинуть плотные шторы, не пропускающие в спальню солнечные лучи.

— Что ты здесь делаешь? — буркнула Гермиона, потирая руками слезящиеся глаза. — И откуда ты знаешь пароль?

— Сова на хвосте принесла.

В ответ на это Гермиона скептически фыркнула, параллельно размышляя над тем, как Джинни на самом деле смогла раздобыть эту информацию. На ум приходило лишь несколько вариантов: выпутала у МакГонагалл, надавив той на жалось, либо же запомнила, когда приходила мириться в начале декабря. Если честно, в первый вариант верилось куда охотнее, ведь директор, вне всякого сомнения, была обеспокоена эмоциональным состоянием Гермионы, поэтому без лишних уговоров сообщила бы пароль той, кто разделял ее переживания и мог повлиять на ситуацию в лучшую сторону.

— Я пришла проведать тебя, — мгновением позже огласила Джинни причину своего визита. — Ты не пришла на завтрак, как, впрочем, и на вчерашний ужин.

— Вчера мне не хотелось есть, а сегодня… Я не знала, что уже утро, — вяло отозвалась Гермиона, бездумно глядя на темно-зеленый балдахин, возвышающейся над кроватью.

В последнее время она и впрямь нередко выпадала из жизни. Особенно часто это происходило в выходные, когда статус примерной ученицы и старосты не обязывал ее выбираться из кровати и заниматься делами. В остальные же дни Гермиона все-таки сгребала в кучу остатки сил и, проделывая над собой усилие, покидала башню, чтобы уделить время учебе и сопутствующим мелочам. Наверное, начни она пропускать занятия, и преподаватели тотчас же забили бы тревогу. А лишнее внимание, вызванное их обеспокоенностью, уж точно было последним в списке того, с чем ей сейчас хотелось иметь дело.

— Разумеется, ты не знала, — не упустила возможности съязвить Джинни и указала рукой на теперь уже расштореное окно, — у тебя же здесь круглосуточно темно.

Однако ответа не последовало.

Наблюдая за тем, как ее подруга, словно загипнотизированная, смотрит в никуда, Джинни тяжело вздохнула и опустилась на край кровати, кладя принесенный сверток с выпечкой на рядом стоящую тумбочку.

— Дорогая, я понимаю, через что тебе приходится проходить, но ведь так нельзя, — попыталась донести до нее свои мысли Джинни. Она как никто другой переживала за подругу, которая с каждым днем все больше и больше закрывалась от окружающих, с головой погружаясь в собственное горе. По правде говоря, она боялась, что однажды Гермиона просто-напросто захлебнется в нем и пойдет ко дну. И вот тогда-то пытаться помочь ей будет уже поздно.

После этих слов Гермиона тут же прикрыла глаза и, с головой накрывшись одеялом, легла в позу эмбриона. Она всегда делала так, когда хотела скрыться от внешнего мира и всех тех бед, что поджидали ее в нем.

Гермиону задели слова Джинни. Та не знала, через что она проходит. Никто не знал. И именно поэтому никто не имел права говорить ей, как можно и как нельзя вести себя, оказавшись в такой ситуации.

Да, Джинни за свою жизнь пережила немалые потрясения, но каждый человек индивидуален, поэтому невозможно со стопроцентной уверенностью заявлять о том, что ты понимаешь, через что он проходит. Это, черт возьми, не так. Для кого-то разом лишиться всего может быть не так ощутимо, как для другого потерпеть небольшую неудачу. Как известно, что для одного пустяк, то для другого серьезная проблема, связывающая по рукам и ногам и вытягивающая все соки.

Гермиона понимала, что Джинни однозначно не хотела задеть ее своими словами, поэтому, превозмогая обиду, постаралась взять себя в руки и успокоиться, дабы не пороть горячку. Может, сейчас она и предпочитала находиться в одиночестве, но ей все же не хотелось потерять близкую подругу из-за глупой ссоры.

Неожиданно Джинни сорвала с нее пуховое одеяло, тем самым лишая своеобразного укрытия.

— Мерлин… — недовольно протянула Гермиона, слепо шаря по кровати в поисках отнятого предмета.

— А вот и не угадала.

Стоило Гермионе накрыть голову одной из подушек, не теряя шанса уйти от неприятного разговора, как вдруг Джинни принялась щекотать ее.

— Хватит, пожалуйста, — брыкаясь из стороны в сторону, выпалила она сквозь смех, поневоле вырвавшийся из горла. В действительности же ничего веселого Гермиона в этой ситуации не видела. Напротив, с каждой секундой она все больше раздражалась, с трудом сдерживаясь, чтобы не отчитать подругу за это неуместное ребячество.