— Есть такое, — кивнул я, притягивая его к себе. — Но есть одна вещь, которая до сих пор не даёт мне покоя.

— Какая?

— Если честно, я вот смотрю на тебя и всё никак не возьму в толк, что с тобой произошло шесть лет назад, что ты стал тем, кем являешься сейчас. Не поделишься?

Марк долго не отвечал, и я подумал, что напрасно снова решился заговорить о прошлом, которое больше не имело никакого значения. Однако, когда я уже был готов сменить тему, Марк закурил ещё одну сигарету и заговорил.

***

Со стороны могло показаться, что семейство Прескотт как обычно собралось вечером для того, чтобы непринуждённо побеседовать за чаем. Но в этот раз разговор кардинально отличался от всех тех, что когда-либо слышали стены гостиной. Мистер Прескотт, едва ли стараясь сдерживать свой рвущийся наружу гнев и нисколько не подбирая более сдержанных выражений, втаптывал в грязь своего единственного сына.

— Я давно замечал, что с тобой что-то не так, но мне и в голову не приходило, что ты можешь оказаться психически больной потаскухой!

Марк вжался в диванную подушку и настолько сильно вцепился в свои колени, что его и без того бледные костяшки побелели ещё больше.

— Проклятый педик! Ты не только не побоялся пойти на поводу своих бесстыдных противоестественных желаний, но и опустился до такой наглости, что привёл своего грёбаного любовника в наш дом! В дом, в котором ты вырос и в котором мы старались воспитать тебя как нормального человека! В какой момент ты настолько отбился от рук, что совсем перестал уважать нас с матерью и позволил себе опошлить место, в котором мы столько лет прививали тебе нормы приличия? Неужели мы настолько никчёмные родители, что даже не смогли взрастить в тебе той ничтожной доли порядочности, чтобы ты не раздвигал ноги перед мужиками в семейной гостиной?! Мерзкая шлюха, ты хотя бы мог догадаться снять номер в отеле или продолжать заниматься своими грязными делами в общежитии!

— Дорогой… Наш сын… Я уверена, что он не такой… Марк, скажи, это ведь всё влияние этого несносного Эрика? Он заставлял тебя? Ты можешь нам рассказать, мы найдём на него управу… Мы вылечим тебя, — миссис Прескотт растерянно смотрела то на рассвирепевшего мужа, то на сына, который сидел напротив своих родителей, опустив лицо. По его щекам уже текли крупные капли слёз, но он молчал и лишь мотал головой, отрицая высказанные матерью предположения. Его отец, видя такую реакцию, лишь горько усмехнулся вопросам своей жены:

— Чушь! Сколько, по-твоему, эти извращенцы занимались своими непотребствами за нашей спиной? Не удивлюсь, если этот его любовник не единственный, под кого он ложился.

— Это не так! — Марк сдержанно сносил оскорбления в свой адрес, но более не мог выносить колких высказываний о характере наших с ним взаимоотношений. Он сделал небывалое усилие над собой и поднял голову, чтобы посмотреть отцу в глаза. Его заплаканный взгляд был неожиданно острым. — Я люблю Эрика и это единственный человек, которого я бы хотел видеть рядом с собой в будущем. Я не думаю, что когда-нибудь найдётся девушка, к которой я смогу хоть сколько-то относиться похожим образом.

От этих слов отец Марка окончательно пришёл в ярость. Он вскочил на ноги и резким движением перевернул кофейный столик, на котором стояли нетронутые чашки с чаем. Миссис Прескотт, задыхающаяся в рыданиях, вздрогнула от такой несдержанности своего мужа. Семейный сервиз полетел на пол, и тонкая фарфоровая посуда разлетелась вдребезги, окропляя своим содержимым отполированный паркет.

Перевёрнутого столика и разбитого сервиза не хватило для того, чтобы мистер Прескотт смог успокоиться. Он за шиворот поднял Марка с дивана и, протащив его в прихожую, толкнул в сторону входной двери с такой силой, что молодой человек непременно бы разбил себе лоб, если бы не успел упереться руками в холодный металл.

— Убирайся, чтобы ноги твоей больше не было в моём доме!

— Дорогой, но он ведь наш сын… — где-то позади беспомощно бросила миссис Прескотт.

— Этот больной на голову пидор больше не мой сын, — снова обращаясь к Марку, мистер Прескотт охрипшим голосом повторил: — Проваливай.

— Отец…

— Проваливай!

***

У меня пересохло в горле.

— Как они узнали?

— Помнишь День благодарения, когда мы учились на втором курсе [национальный праздник в США, отмечается в четвёртый четверг ноября]? Родители тогда уехали на выходные к нашим родственникам, а я остался дома из-за того, что мне нужно было доделать проект.

Я кивнул. Это был один из тех немногочисленных праздников, который нам удалось отметить вместе. Тогда я пришёл к Марку домой, и мы провели одну из самых незабываемых ночей, даже не успев добраться до его комнаты.

Улыбнувшись, Марк произнёс:

— Кажется, в тот вечер свидетелем того, что мы вытворяли, стала не только несъеденная индейка.

Я напряг память. Я отлично помнил, как праздничное блюдо осталось нетронутым. Более того, живые птицы вполне себе могли бы позавидовать тому, как уже запечённая индейка спикировала со стола в гостиной, вдруг научившись летать. Толком ничего не замечая перед собой, мы с Марком смахнули её со столешницы, решив воспользоваться столом вовсе не по назначению.

Когда-то Марк стеснялся обсуждать наш секс, считая, что всё, что происходило в постели (или не совсем в ней), должно было оставаться там и не заслуживало каких-либо упоминаний вслух. Однако спустя годы его абсолютно перестало что-либо смущать, поэтому он спокойно продолжил:

— Когда ты повалил меня на стол, ты оказался спиной к двери, а я отлично видел её за твоим плечом. В один момент мне показалось, что дверь кто-то приоткрыл, но я решил, что это было всего лишь наваждением. В конце концов ты всегда трахался с таким напором, что из меня чуть душа не вылетала, не говоря уже о том, чтобы я мог ясно мыслить и здраво анализировать происходящее вокруг.

Я пропустил его лестную оценку моим навыкам мимо ушей и, нахмурившись, припомнил:

— Тогда мне тоже показалось, что я слышал что-то. Будто бы мотор подъезжающей машины, но я подумал, что она в итоге проехала мимо дома. Кто-то слишком громко стонал мне на ухо, знаешь ли.

Марк расплылся в улыбке и дотронулся губами до моей щеки.

— Выходит, мы оба идиоты, которые не доверяют своей интуиции.

— Не думаю, что что-то могло бы сложиться иначе, будь мы более внимательны, — как когда-то я запустил руку в огненные волосы Марка и прижал его к своей груди. — Рано или поздно твои родители должны были узнать о нас. Момент, правда, вышел не очень подходящим.

— Согласен, — пробормотал Марк в мою футболку. — Родители тогда внезапно решили вернуться раньше времени, поскольку передумали оставаться на ночь в слишком шумном доме тёти Виктории. Если я не ошибаюсь, у неё было аж четыре кошки, которые редко давали гостям спокойно спать. Но некоторый другой сценарий всё же был возможен.

— Какой же?

— Ну, мой слетевший с катушек отец мог ворваться в комнату и выставить тебя вон с голой задницей без штанов, — рассмеялся Марк.

— Да что ты говоришь. Хоть я и не был с ним лично знаком, полагаю, что у этого доброго самаритянина был такой шок от впервые увиденного мужского секса, что он за милую душу припустил назад к четырём котам тётушки Виктории так быстро, как только мог.

— И то верно.

Мы замолчали на какое-то время. Марк сидел, прижавшись к моей груди и кончиками пальцев вырисовывал на моём плече какие-то узоры, а я обнимал его за крепкую талию. Всё было так, будто и не было шести лет разлуки и нам никогда не приходилось расставаться друг с другом.

Могло показаться, что я был наивным идиотом, который наступает на старые грабли, вновь связываясь с человеком, который ранее уже предавал меня и вполне мог сделать это снова. Но после рассказов Марка у меня не оставалось никаких сомнений в том, что у всего, что происходило с нашими взаимоотношениями после осени второго курса, были свои скрытые причины, и, как бы сильно Марк тогда не изменился, открещиваясь от меня, на это повлияли внешние обстоятельства.