Позади мухи был мир полный пыльных занавесок и салфеток над телевизором, но муха хотела туда, на волю, где, полный красок и свежего ветра мир был полон опасностей и вместе с тем восхитительных приключений.

Поднявшись на затёкшие, словно пластмассовые ноги, Ника подошла к окну и открыла форточку, дав мухе возможность покинуть осточертевшее стекло.

Муха, довольно жужжа вылетела, не сказав спасибо, на которое Ника, впрочем, и не надеялась.

Какое-то время она бессмысленно бродила по квартире, заглядывая в ящики и пытаясь найти сама не зная что.  Оставив ни к чему не приведшие поиски, немного посидела на стуле, положив руки, как примерный ученик, на стол. Оставаться тут, в квартире, было бессмысленно – непонятно, чего ждать. Поэтому Ника собралась с силами и, прикрыв поплотнее дверь, спустилась во двор.

Где-то выше по этажам продолжал бубнить магнитофон, гудел поток машин на улице за соседним домом, радио из открытого окна передало сигналы точного времени.

Ну вот, теперь я знаю точное время – подумала она. А дальше что?

Мир вокруг продолжал жить своей спокойной, сумашедше-размеренной жизнью, но у неё было такое ощущение, что теперь в цветовой радуге не хватает одного цвета. Еле сдержавшись, чтобы не зарыдать прямо посреди улицы, Ника кое-как взяла себя в руки и тихо поплелась по направлению к своему дому.

Стой! – родилась спасительная мысль. Масоны! Помогли раз – помогут и другой.

Словно ожив и подпитавшись энергией от этой столь вовремя пришедшей мысли, Ника побежала в сторону лаборатории, куда её привёз недавно рыжий кавказец. Добираться на такси без денег, было невозможно, поэтому запыхавшаяся и усталая Ника добралась до места только через полтора часа. К её огромному разочарованию, на месте прежнего здания, валялись обгорелые обломки материалов, успешно потушенных, но невозможных к восстановлению. Желтая лента, протянутая вокруг развалин, закрывала доступ к месту пожара. Отсутствие людей вокруг дали ей понять, что зеваки уже успели насмотреться на пожарище, и спросить об обитателях этого места было решительно не у кого.

Ещё час занял у неё, чтобы добраться до дома культуры. Маленький, лысый Семён Аркадьевич, как только увидел Нику, обрадовался:

– О! Интересуетесь поэзией?

– Пожалуйста, помогите мне найти Мусу – рыжий такой, кавказец, у вас работал, – взмолилась Ника.

– Ничего он у нас не работал! – перепугался тот. – Так, в кружке участвовал. Его уже и милиция искала. Натворил что-то и на Кавказ уехал. Нету его, милая. Я, что ли за всех ответчик? – он огорчённо махнул рукой и удалился, оставив лишившуюся слов Нику в полном, безвыходном отчаянии.

 До дома она добралась сама не помня как. Просто тихо шла себе и шла, не думая ни о чем, и не обращая никакого внимания на окружающее.

Поднявшись на второй этаж, негромко постучала в дверь, и когда удивлённый сосед открыл дверь, обессиленно произнесла:

– Здрасте, дядь Володя. А запасные ключи у вас?

– Ника, – обрадовался тот. – Ты где была? У меня, конечно. Заходи, чайком тебя угощу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Я как-нибудь потом, дядя Володя. Отдохнуть пойду.

– У тебя всё в порядке? – встревожился тот. – Может, я помочь могу?

– Нет, спасибо. Просто очень устала. Потом расскажу, – грустно улыбнулась Ника.

Она почти успела зайти в свой подъезд, как сильный окрик, заставил её замереть на месте.

– Стоять, виконт! – прокричал женский, почти срывающийся на визг голос.

Ника стремительно оглянулась, адреналин, выброшенный надпочечниками, сделал её быстрее и внимательнее в ту же секунду. Готовая ко всему, она мгновенно оценивала всю информацию, поступающую через все клетки тела в мозг.

– Назад! – продолжал верещать голос.

Черная, смешанных кровей псина довольно носилась по двору, не обращая внимания на хозяйку.

– Не бойтесь его, – встретив взгляд Ники, успокоила её хозяйка. – Он не опасный. Молодой просто.

– Я не боюсь, – тихо ответила Ника и зашла к себе в подъезд.

Её любимая квартира за время отсутствия словно уменьшилась в размерах и состарилась. Будто, очутившись в детстве, она встретилась с любимыми игрушками и поняла, что давно переросла их, и они, столь любимые ранее, теперь совсем не интересны. На всех поверхностях успел организоваться слой пыли, цветы, не выдержав отсутствия воды, обессиленно пожухли, довершая и без того не слишком праздничную картину.

– Ну вот я и дома, – громко сказала Ника.

Она посидела некоторое время на стуле, просто держа руки на коленях и стараясь ни о чем не думать.

Родным, до боли знакомым звонком её, словно из тупого сна, вырвал заливающийся телефон.

– Бу-бу-бу-бу, Виконт пал, – сообщили в трубке.

– Чего??? – постепенно приходя в себя, не поняла Ника.

– Это Викентий Павлович, из отдела кадров. Вероника Александровна, вы почему на работу не ходите? У вас отгул по собственному желанию?

***

– Девушка, я говорю, вы выходите?! –  толкая её животом, повторила грузная тётка, всю дорогу пихавшая её сумкой и с неприязнью оглядывая Нику при каждом касании. Людей в автобусе было, как сельдей в банке, и судя по запаху, стоящему в салоне, тут использовался тот же рассол.

– Да, да, выхожу, – поспешно ответила Ника, пытаясь сосредоточиться и преодолеть задумчивую рассеянность.

– Как пьяные все, честное слово. Как будто все напились и опохмелиться не могут, – злобно бурчала тётка якобы себе под нос, а на самом деле предназначая сказанное именно ей. – Не пойми, кто в автобусе ездит.

Представляю, что бы она сказала, если бы увидела меня на Лексусе, – подумала Ника.

Осторожно держась за поручень, вышла из автобуса, подпихиваемая злобно торопящейся тёткой.

Про Лексус теперь можно навсегда забыть. Машина пропала, и уже, наверное, разобранная по деталям, служила другим владельцам. А может, далеко в горах радовала местного начальника полиции.

Впрочем, Ника довольно быстро научилась заново пользоваться общественным транспортом. Это было конечно серьёзное понижение статуса, особенно это чувствовалось в такие дни как сегодня, с тёткой. Но она быстро привыкла.

Неожиданно труднее было привыкнуть опять ходить на работу. И вроде бы коллектив остался прежний, и сложности не стали сложнее, но изменилось что-то в ней самой, с трудом справляющейся с обыденным распорядком. Каждое утро Ника отправлялась на работу с таким чувством, с каким, наверное, заставляли себя идти трудиться рабочие на фабриках до революции.

Ничего героического в её бумажной работе не было, но каждый день приходилось идти на работу, как на подвиг. Собрав себя воедино и заставляя двигаться волевым решением.

Жить было на что-то нужно, хлеб да коммуналка сами себя оплатить не могли.

Первый месяц был, конечно, самым тяжёлым. Словно сомнамбула, или, говоря по-простому, лунатик, она часто ловила себя на том, что передвигается как-бы во сне, мало обращая внимание на окружающих и зачастую игнорируя даже светофоры на пешеходных переходах, к немалой злости тормозящих в пол водителей.

Прежде весёлая, бурлящая жизнь по какой-то неведомой причине казалась невозможно пресной, словно суп без соли. Наверно, что-то подобное чувствуют бывшие наркоманы, лишенные привычного и прежде столь необходимого удовольствия.

Как ребёнок, посмотревший в кинотеатре волшебное, приключенческое кино и выйдя из темноты кинотеатра, не верящий в окончательное и бесповоротное возвращение в реальность, Ника какое-то время пыталась заставить себя думать, как бы и что совершить, чтобы изменить сложившуюся ситуацию, но выхода, впрочем, как и идей, не было никаких.

Под лежачий камень вода не течёт – частенько думала она. А особенно под лежащий в пустыне камень. Всё закончилось, и обратной дороги нет. И надо жить дальше. Как-то занять себя.

Навестила пару раз находящуюся в лечебнице Клару, скрытую под личиной мадам Элеоноры. Но говорить с ней было решительно не о чем. Человек Клара был простой и дальше кухни в своей жизни не удалялась. Зато теперь, судя по всему, она была по-настоящему счастлива. Хорошее питание и размеренный образ жизни оказал на неё воистину благотворное влияние, и улыбчивая и довольная, женщина большую часть времени проводила в больничном саду, сооружая из пряжи бесконечные носки.