– Хм! – хмыкает брат, – Подстилка! Мы уже забыли про это!

– Ну, – киваю я, – Значит, эта лёжка – ранне-весенняя.

Подстилка состоит из прошлогодней соломы вейника, которую медведь сгрёб поблизости.

– Хм! – опять хмыкает Игорь, – Смотри! Солома сбита в валик по противоположной от ствола ёлки, стороне лёжки. Он лежал, прижимаясь к стволу дерева спиной!

– Ага! – соглашаюсь я, – Точно… Ладно. Пиши дальше… Толщина подстилки – пять-шесть сантиметров.

Два медвежьих помёта лежат в трёх метрах от края лёжки.

– Теперь – помёты… Пиши. Первый… лизихитоновый. Второй… рыбный, однородный, промытый дождями.

– Рыбный? – удивляется Игорь, – Сейчас, какая рыба?!

– Да, рыбный! – подтверждаю я, – Но, старый. Рыбы весной нет… Значит – это не весенняя лёжка! Это, вообще – поздне-осенняя лёжка! Запиши.

На стволе ели, под которой расположена медвежья лёжка, красуется задир.

– Запиши, задир! – диктую я, – Высота сорок четыре сантиметра.

– Так низко! – прикидывает Игорь, – Я думаю, он его – лёжа на лёжке и сделал.

– Ну! – соглашаюсь я, всматриваясь в задир, – Скорее всего.

– Смотри, – Игорь трогает пальцами грубые бляшки елового ствола, на которые налипли медвежьи волосы, – Они почти белые!

– Ну, – соглашаюсь я, – Значит, медведь был – такой светлый.

– А вот! Нормальный задир! С другой стороны ствола!

Я поднимаюсь, к Игорю…

– Ага! Пиши: высота задира сто девяносто семь сантиметров.

– Практически, два метра! Это – другое дело!

Сегодня нам, поодиночке, встретились четыре ствола с прошлогодними и даже, позапрошлогодними задирами. Каждый из них, мы тщательно замеряем и описываем…

– Саш! Ещё ствол с метками!

– Ага! – я вынимаю из кармана рулетку.

– Пиши. Ствол номер… какой, там, номер?

– Семьдесят четыре.

– Так. Пиши! Ель. Номер семьдесят четыре. Диаметр сорок четыре. Прошлогодний задир. Ободрана с высоты двести тридцати четырёх сантиметров и до корней.

По глухим закоулкам Борта – массовые покопки!

– Хм! – хмыкает Игорь, – Медвежий угол! Здесь медведи постоянно кормятся!

– Угу.

Мы приступаем к подсчёту покопок в одном из закоулков…

– Последняя… тоже симплокарпус! – я поднимаюсь на ноги, – Сколько там?

– Сто девяносто две покопки!

– Круто! – киваю я…

– Помёт! Саш! – вскоре говорит Игорь.

Все, находимые нами, помёты я вкладываю в полиэтиленовые пакетики и снабжаю бумажной биркой с номером. И складываю их в ведро. В простое, оцинкованное ведро. В дневничке записываем номер помёта и оставляем “окошко” для последующей записи состава помёта…

– Пиши! Помёт номер тридцать. Давность – один день. Иссине-чёрный снаружи, тёмно-зелёный внутри. Для состава окошко оставь.

– Ага…

– О! Лёжка!

– Ага. Пиши! Размеры… сто на сто пятнадцать. Сделана на взгорке, на месте разбитого, трухлявого пня. Без подстилки.

Тёмный хвойник протянулся справа и чуть выше нас по склону сопки. На ходу, я поворачиваю голову вправо, к Игорю и дальше, через него, на светлом фоне прошлогодней травы, между пихтами, мне в глаза бросается продолговатое, тёмное пятно. Метрах в тридцати – сорока.

– Медведь!

Игорь тоже поворачивает голову к лесу.

– Нет. Не похоже…

Мы возвращаемся на пару шагов назад.

– Ну! Точно, медведь!

– Ага! Лежит.

Зверь лежит на склоне, к нам левым боком, головой от нас. Я смотрю на горб его холки…

– Спит!.. О! Голову поднимает!

Медведь слышит наши голоса. Он сонно поднимает голову и поворачивает её на нас. Спокойно поднимается на ноги и шагает от нас, под кроны пихт. Четыре шага – и его нет…

– Ну, конечно, спит! – Игорь смотрит на свои часы, – Тринадцать часов, времени! У них – полуденная дремота…

Вскоре, я нахожу очередную медвежью лёжку. Она сделана на бугре, между стволами растущих вместе, трёх молодых елей.

– Помёты! – прищуривается Игорь, – Значит, лёжка – ночная.

– Ну! – соглашаюсь я, – Пиши! Помёт номер тридцать шесть. Давность – свежий, сегодняшний.

– Значит и лёжка – сегодняшняя, ночная! – вычисляет Игорь.

– Да, – киваю я.

Моё ведро – полное! Мы чуть спускаемся по склону Борта, к ближайшей воде. Здесь, я разворачиваю “полевую лабораторию”.

– Игорь, дописывай составы! – прошу я, заглядывая на клочок бумаги, из пакетика с помётом, – Посмотри, там, помёт номер тридцать.

– Нашёл.

– Пиши. Состав: симплокарпус девяносто восемь процентов; гомогенат травы, скорее всего, крапива – два процента…

– Так… Бирка номер тридцать семь. Найди помёт.

– Нашёл.

– Так. Его состав: Симплокарпус – семьдесят процентов объёма, гомогенат травы, крапива семь процентов. Шерсть и косточки полёвок – три процента…

– Хм! Этот медведь мышкует?! – уточняет Игорь.

– Ну, да! – отзываюсь я, – Вот! Конкретное подтверждение!..

– Помёт номер сорок пять. Симплокарпус сорок процентов, соссюрея – тридцать, крапива пять… Игорь, глянь! Что это такое?

Брат встаёт и сделав шаг, заглядывает мне через плечо: “Аааа… Это лягушачья икра”.

– Что?! – я удивлённо поднимаю на него глаза.

– Саш, я ж тебе говорю: “Икра дальневосточной лягушки”! – объясняет мне Игорь, – В экскрементах лисиц, она – обычное дело. Ты не смотри, что сейчас это – комочек чёрных ядрышек! Брось его в воду – и через пару часов, оболочка каждой яйцеклетки набухнет, и ты увидишь самую обыкновенную кладку лягушки.

Я, с сомнением, рассматриваю комочек чёрной крупы…

– Нууу! Это – ещё что! – смеётся Игорь, – Ты бы – моё лицо, видел! В лаборатории… Под вечер, уходя с работы, я на ночь, как обычно, закладываю в стеклянные, лабораторные стаканы очередную порцию экскрементов и заливаю их водой, чтобы размачивались. Утром, гляжу, а один из моих стаканов – полный лягушачьей икры! Зима за окном, сугробы белые… Я, грешным делом, подумал, что надо мной подшутили Басарукин с Вороновым! Выложил кладку на лист фильтровальной бумаги… На утро, на бумаге – комочек чёрной крупы! Вечером, бросаю этот комочек в стакан с водой. Утром прихожу – стакан опять полный лягушачьей икры! Удивительная вещь!

– Даааа, – тяну я, – Век живи – век учись…

– А, хочешь более глобальную мысль? – задумывается брат, – Ты представь, как эта штука, живуча! В моём случае – лисица могла съесть кладку лягушки только весной. Правильно?

– Ну, – киваю я, – Лягушки квокчат только весной.

– Я же, приступил к анализу этого лисьего экскремента – в марте. Посчитай!

– Через… одиннадцать месяцев!

– Вот! Одиннадцать месяцев этот экскремент пролежал в сухом состоянии, в экспедиционных сборах! Вывод?

– Икра лягушки функционирует через год абсолютного высыхания, как свежая! – прищуриваюсь я.

– Вот!

– Удивительно…

Раздумывая о лягушачьей икре в медвежьем помёте, я пару минут верчу в руках свою авторучку…

На сегодня – всё! За сегодняшний день, мы обработали двадцать медвежьих помётов. Двадцать штук за один день! Это круто! Довольные, мы поворачиваем вдоль подножия Борта, обратно…

Вскоре, далеко впереди, мы замечаем чёрную точку. Игорь поднимает к глазам бинокль: “Медведь, Саш! Будем подкрадываться?”.

Оптика моего фоторужья увеличивает не хуже, чем восьмикратный бинокль. В моём кадре, посреди мари, заполненной жёлто-белой стеной соломы прошлогоднего тростника, пасётся крупный медведь. Чёрная фигура зверя контрастно выделяется на окружающем фоне.

– Конечно, давай!.. Опять, через лесок?

– Ага! Хорошо! – прикидывает Игорь, – Справа зайти попробуем.

– Стук-щёлк! – я делаю первый кадр, издалека и мы трогаемся вперёд…

Вот и колок пихтарника. Он, подковой выгнут в сторону Борта. Игорь остаётся на ближайшем конце “подковы”. Я оставляю ему своё ружьё и с фоторужьём наперевес, крадусь к дальнему окончанию этой подковы…

Прикрываясь густыми пихточками подроста, я всё ближе подбираюсь к зверю…

– А, что делается вокруг, на просторах проплешины?