Грустная поэма Очки с диоптрией огромной, И тремор рук с утра давно. Халат расцветки очень скромной. На стенке старое панно. Его когда-то создавала: Цветы увидела во сне. Всё ведь могла, всё успевала. Была со всеми наравне. И как случилось с ней всё это? Она попала в интернат! Общенье есть, всегда согрета. Сосед напротив глуховат. С утра весёлые подружки, Чуть слеповаты, но бодры, С чайком несут большие кружки, Конфеткой спрятанной щедры. Дом престарелых – заведенье, Для доживающих приют. Здесь нет домашнего варенья Иль изредка его несут. Приходит ночь, душа страдает. И память не даёт уснуть. Она любимых вспоминает. Внутри обида, но чуть-чуть. Она всё ясно понимает, У каждого из них дела. Её никто не навещает. Ведь старость – это кабала. Дряхлеет тело, всё не можешь. А зеркало давно не врёт. И забываешь, где положишь. Как часто в сторону ведёт. Ах, эта ночь! Как долго длится. Забрезжил розовый рассвет. Ей нужно всё-таки крепиться: «Вставай, ненужный раритет!» Начало дня, уклад казённый. Не понимает: зачем жить? Обед сестричкой принесённый. Всё это стало тяготить. И вот однажды, средь недели, Она услышала слова: «Там к вам пришли!» И заблестели её потухшие глаза! Деревенька Белого поморья Чаек крик разбудит на рассвете. Запах моря проникает в грудь. На великах с утра гоняют дети, Не позабыв трещотку натянуть. Деревенька Белого поморья Притаилась, спряталась в залив. Сотни две имеешь ты подворий, Самобытность жизни сохранив. Каждый день – отливы и приливы. Обнажаясь, камни берегов Смотрят на торосы молчаливо, На старанья местных рыбаков. Деревенька, выстояв невзгоды, Продолжает радовать людей. Здесь турой питают корнеплоды, А тропинки строят из камней. Покровитель есть у деревеньки. Боголепов – светлый, добрый дух. У церквушки прежней, на ступеньке, Чуть прищурясь, смотрит на белух. Княжегубы – скромные твердыни, Сохранили память тех времен. В каждом доме есть свои святыни. Кто рожден поморьем – тот силён! Март
Капель бубнила в середине марта, Ворчала на закрытое окно. Не родилось весеннего азарта, С сосульками ночными заодно. И пухлые сугробы не сдаются, Как тесто, поднимаются, растут. Над ветхими заборами смеются, Своим огромным весом разнесут. Мороз пока рисуется ночами, А днём уходит аккуратно в тень. Дневное солнышко преследует слезами Зимнюю жестокую мигрень. Деревья в ожидании начала Питают почки зелёным молоком. Сапфирами весь купол закидало. Всё ярче стало в небе голубом. Посвящается Кандалакше – городу у Белого моря Глазами фонарей встречает город нас И ноздри раздувает эстакадные. Здесь порт морской глядит на всех анфас. И папиросы труб дымят КАЗкадные. Шершавая река из каменных волос Весной дерзит и брызгает слюною. Вдоль берегов деревья с тонких кос, Сплетённые мохнатою травою. «Япония», захваченная в плен, Пристроилась на Белом побережье, Пронизана системой тропных вен, Ведущих к лабиринтам и надеждам. Как белым покрывалом, здесь снега Укутывают город, согревают. И, ожидая лета, берега Свои ладони настежь открывают. Упорно не заходит солнце тут, Висит над летним морем, улыбаясь. Как каравеллы, яхты проплывут, В коротких волнах ласково купаясь. Здесь, как предупреждение, стоит «Стальной кулак» на постаменте гордо. Внимательно, пронзительно следит Новолуние Надоело луне улыбаться, Красоваться в безмолвии вечном, Стала спешно в ночи собираться, О пути вспоминая, о Млечном. Все пожитки нехитрые разом Покидала в заветную сумку. Подмигнула серебряным глазом. Как же рада исполнить задумку! И пошла по молочной дорожке. Только ноша тянула обратно. Копошились звёзды в лукошке, Тесно было им там и отвратно. Мрачно стало на небе, тоскливо. И поэты в запое давно. На планете в ночи молчаливо. Хмуро как-то земное окно. Новолуние вновь народится. Тонкий месяц проснётся опять. Узким глазом в Землю вглядится, Вечный путь будет вновь освещать. Заиграет мелодией флейты Новолунной качели игрок. Торопитесь, алхимики, зрейте. Вновь вернётся луны кругляшок. |
