– Рабыней, хотите сказать, – шиплю я. Бедный Себастьян. Он винил себя за то, что я не помню своих родителей, а на самом деле это леди Эшлинг управляла им с помощью магии контролёра. Ну конечно, так и было. Возможно, именно поэтому я записала те имена на бумажках. Должно быть, я догадывалась, какие у неё намерения. – Где вы нашли меня? Что стало с моей семьёй?

Она пожимает плечами:

– Ты была моей первой служанкой. Это было очень давно, и с этим старым разумом я почти ничего не могу припомнить.

Быстро заглянув ей в голову, я убеждаюсь, что она говорит правду. Она так долго продлевала жизнь мне и другим своим слугам – и себе тоже – с помощью дара вестника жизни. А благодаря магии хранителя молодости наши тела и умы оставались молодыми и легко подчинялись чужой воле. Даже отнятые воспоминания пришлись кстати, потому что я не чувствую, что на самом деле прожила столько лет. Но есть ещё что-то, что мне никак не получается ухватить. Она что-то скрывает, даже от меня.

Возможно, мне хотя бы удастся выудить из неё что-нибудь о контролёре. Для начала будет достаточно имени или описания внешности.

– В вашем Саду был контролёр. Кто это был? Как его звали?

Леди Эшлинг улыбается, обнажив кривые зубы и яркие дёсны:

«Ты пожалеешь, если когда-нибудь узнаешь».

Мысль леди Эшлинг бьёт меня со страшной силой, я словно получила пощёчину. Я бегу из камеры и выдыхаю, только когда за мной закрывается дверь.

– Симона! – Себастьян кладёт тёплую ладонь мне на плечо, чтобы поддержать. Слова леди всё ещё звенят у меня в ушах. «Ты пожалеешь…»

Пожалею о чём? И почему?

Я дрожу, кто-то накидывает мне на плечи плед. Недоуменное гудение других сознаний звенит у меня в ушах, и я крепко зажмуриваюсь. Я не так хорошо, как прежде, контролирую свой дар. Кто-то выводит меня из удушающей каменной тюрьмы – Себастьян, должно быть, – и, ощутив на лице тёплый ветерок, я открываю глаза и дышу глубоко.

Себастьян рядом переминается с ноги на ногу, Джемма стоит у него за спиной, положив тяжёлые руки ему на плечи.

– Что она сказала? – спросил он.

– Ничего хорошего. – Я сжимаю и разжимаю кулаки. – Она ничего не скажет ни про мою семью, ни про деревню, ни даже про контролёра – сказала только, что я пожалею, если когда-нибудь что-либо о них узнаю.

– Звучит как угроза, – сказала Джемма, встревоженно оглянувшись на тюрьму. – Нам пора уезжать отсюда. Недалеко есть гостиница и таверна, там мы сможем пообедать. Думаю, вам обоим нужно поесть. – Она заталкивает нас обратно в карету, с каждым шагом принимая всё более решительный вид. – Я тут подумала, Симона, – говорит она, – мы не можем допустить, чтобы леди Эшлинг одержала верх. Где-то же должны сохраниться упоминания о твоей деревне. – Она останавливается перед каретой и смотрит на нас обоих. – Как насчёт того, чтобы самим поехать в Архивы Париллы? Я понимаю, вчерашние библиотекари не оправдали ожиданий, но если мы хорошо попросим главу Архивов разрешить нам провести собственное расследование, вряд ли у них будет возможность указать нам на дверь.

Крошечная искра надежды вспыхивает в моей груди, но мне страшно разжигать её сильнее.

– Вы на самом деле думаете, что они нас впустят?

– Симона, ты последняя из пленников леди Эшлинг. Все остальные нашли свой дом, а твоё прошлое до сих пор загадка. Минимум это должно их заинтересовать. А если рыться в документах мы будем сами, то всё, что им нужно сделать, – это предоставить нам доступ. Мы можем даже предложить помыть посуду или ещё как-то помочь им по хозяйству, чтобы отработать этот доступ, если потребуется.

У Себастьяна загораются глаза:

– Стоит попробовать.

Я киваю:

– Хорошо. Поехали в Архивы.

Мы садимся в карету, Джемма и Себастьян в восторге от нашего нового плана. Но я слишком напугана, чтобы позволить себе надеяться. Мы отъезжаем, а я снова оглядываюсь на тюрьму – и содрогаюсь. Леди Эшлинг что-то скрывает о моём прошлом. Что-то важное. И это не сулит ничего хорошего.

Когда мы приезжаем в гостиницу, Джемма сажает нас в таверне на краю длинного деревянного стола с дымящимися тарелками тушёной говядины.

– Я только поговорю с хозяином и проверю, как там лошадь. Вернусь через несколько минут. – И она быстро уходит.

Здесь столько любопытных умов. Мужчины и женщины из всех трёх провинций, все со своей историей. Раньше я бы впустила их всех к себе в голову – так было нужно леди, чтобы шпионить как можно тщательнее, – но сейчас я прилагаю все усилия, чтобы сдержать этот поток.

Я не так уж хорошо владею своей магией, нужно больше тренироваться. Но это так утомительно – быть одной намного проще. Сейчас я не могу позволить себе эту роскошь, и к тому времени, когда наши тарелки наполовину пустеют, от натуги я уже выжата как лимон.

Себастьян вытирает рот салфеткой и отодвигает тарелку.

– По крайней мере, леди на самом деле лишилась магии, – говорит он. – Это хорошая новость. – Он готов уцепиться за что угодно, лишь бы не впадать в панику из-за контролёра.

Я пытаюсь улыбнуться:

– Да. Но она говорила странные вещи. И всё это какая-то бессмыслица. Я не понимаю, почему она уверена, что я пожалею, если когда-нибудь узнаю, кто этот контролёр.

Себастьян невольно содрогается:

– Может, это значит, что для этого тебе придётся подобраться к нему слишком близко и ты не успеешь убежать.

У меня внутри поднимается неприятное чувство. Возможно, Себастьян недалёк от истины.

– А это значит, что он может использовать меня так же, как она.

– А об этом действительно придётся пожалеть.

Я гоняю по тарелке кусок картофелины. Есть ещё кое-что, о чём я должна сказать Себастьяну, но, надеюсь, для него это окажется хорошей новостью, не тревожной.

– Пока я была там, леди рассказала кое-что о тебе.

Себастьян замирает, каждый его мускул напряжён. Я кладу ладонь ему на руку:

– Не волнуйся, в этом нет ничего плохого. Это она забрала мои воспоминания о прошлом, а не ты.

Он сдвигает брови:

– Ты о чём?

– Когда она тебя поймала, то использовала твою магию, чтобы стереть годы жизни из моей памяти. Она сказала, что из-за этих воспоминаний я ей не подчинялась. По своей воле ты забрал только те воспоминания, о которых я тебя просила, – плохие: о заданиях, на которые она меня отправляла. Ты не виноват, что я не могу вспомнить свою семью.

Лицо Себастьяна светлеет, его мысли успокаиваются. Я никогда и не подозревала, какое сильное чувство вины он испытывал до настоящего момента.

– Я всегда боялся, что всё испортил. Что случайно стёр слишком много, когда ты попросила помочь.

Я не могу не улыбнуться, глядя, как он счастлив:

– Нет, это всё она. – Я приканчиваю остатки своего обеда и отодвигаю тарелку. – Твоей сестре не пора уже вернуться? – Я хмурюсь, пытаясь отыскать сознание Джеммы. Моё сердце пропускает удар, когда я не чувствую её мыслей поблизости.

– Может, хозяин гостиницы занят. Сегодня днём здесь много народу, – говорит Себастьян. Он смотрит мне в глаза – и бледнеет. – Симона, что случилось?

Я сжимаю руки, мои колени дрожат под столом:

– Наверное, ничего. Но я не слышу её мыслей.

Себастьян поднимается из-за стола:

– Что?

Некоторые странники отрываются от еды и пялятся на нас. Но мне всё равно, как и Себастьяну. Прежний беспощадный ужас бежит по нашим жилам. Я пытаюсь успокоить нас обоих:

– Наверное, она пошла на другую сторону улицы. Туда, где я её уже не слышу. Может, она в конюшне. Она говорила, что собирается проверить лошадь. – Слова выплёскиваются у меня изо рта, пока мы бежим в том направлении, куда ушла Джемма.

«Бедные детки».

«Пусть эти беспризорники держатся подальше от моей поклажи».

«Их никто не учил, что нельзя бегать в помещении?»

Я прилагаю все усилия, чтобы отгородиться от мыслей странников, пока мы не оказываемся на улице. День тёплый и светлый, но это нас не успокаивает. Мы идём по каменной дорожке мимо зарослей травы и высоких деревьев по направлению к конюшне. Какой-то человек направляется к гостинице, он едва замечает нас, проходя мимо. Но я заглядываю ему в голову, просто на всякий случай. Он думает только о том, как хочет есть, и ещё злится на свою лошадь. Я с облегчением выдыхаю.