– Что ж, судя по выражению твоего лица, – сказала Джой, – мне кажется, пришло время рассказать о нем все.

Ферма Ферзехоф, октябрь 1939 года

Письмо Карла, спрятанное Магдой в Библии, стало для нее источником постоянной тревоги. Каждое утро, просыпаясь, Магда думала, что, возможно, именно сегодня она должна показать его матери. Умываясь над фаянсовым тазом, причесывая волосы и заплетая их в длинные светлые косички, которые свисали по обе стороны от овального лица, надевая теплые чулки, темно-синюю юбку и белую блузку – форму, которую носили «Юные девы», – она мысленно протестовала против наставлений брата уничтожить письмо и никому о нем не рассказывать. Одним тем, что она сохранила его, Магда подрывала доверие Карла. Показав письмо родителям, она совершила бы двойное предательство.

Магда знала: матери очень хотелось узнать, что было в письме. Каждое утро за завтраком она с выжидающим видом наклонялась вперед, приоткрывала рот, чтобы задать вопрос, но так ничего и не говорила. Магда понимала это и чувствовала себя виноватой из-за того, что расстраивает ее. Если бы она была честной, то позволила бы матери прочитать письмо и объяснить ей, что имел в виду Карл. Почему кровь Кальманов на их руках? Они ведь не умерли… а просто переехали? Но потом она вспоминала о наставлении брата никому ничего не рассказывать и принимала решение не показывать письмо.

Ситуация усложнялась тем, что Магда знала: мать наверняка попытается найти письмо. Эта запутанная игра в прятки была ей хорошо знакома. Всякий раз, когда Магда пыталась что-то спрятать от матери, та начинала поиски. Магда научилась предугадывать действия матери и оставляла куски ткани на прикроватной тумбочке или ящике письменного стола. Возвращаясь из школы, она проверяла их, и если они оказывались сдвинуты, значит, ее секрет пытались раскрыть. В школе с ней учился один мальчик по имени Отто. Он был примерно на год старше Магды, и она ему очень нравилась. Отто писал ей любовные письма, которые оставлял на школьной парте. Магда приносила домой эти письма и втайне ото всех читала, а затем прятала. Эти письма одновременно пугали и восхищали ее. Магде было приятно, что кто-то ее любит, но ей не нравилось, как эта любовь выражалась. Отто писал, что хочет обнять ее и «потрогать в самых потаенных местах» – одна мысль об этом вызывала у нее страх и отвращение. Логичнее всего было бы уничтожить эти записки, но Магда все равно хранила их: они помогали ей насладиться тем чувством власти, которое она имела над Отто. Поэтому она заворачивала их в листы газеты, отогнув один из уголков, и прятала в самом нижнем ящике комода под стопкой ночных рубашек. Как-то днем, вернувшись домой из школы, Магда обнаружила, что ее вещи лежат немного в другом порядке, а загнутый уголок газетного конверта разглажен. Мысль о том, что мать читала эти непристойные записки, была ужасной и постыдной. Но, вместо того чтобы ругаться с матерью, Магда решила найти более надежный тайник и стала прятать письма под шкафом для одежды – за сломанной половицей.

Однажды, темным вечером в конце октября, после школы, Магда сидела за кухонным столом и ритмично стучала ногами по стулу, наблюдая за тем, как мать варит большую кастрюлю тернового джема.

– Лотта любила этот джем, – сказала Магда.

Мать, разгоряченная готовкой, с недовольным видом откинула с лица прядь светлых волос.

– Это ведь джем из терна, не так ли? – поинтересовалась Магда.

– Что? – спросила мать.

– Джем… он из терна?

– Да, Магда. В этом году я собрала большой урожай, поэтому и готовлю джем.

– Мамочка…

– Да, Магда…

– Мамочка… пожалуйста, расскажи мне, почему Лотта и доктор Кальман уехали из деревни?

– Ох, ради бога! – сердито воскликнула мать. – Зачем тебе нужно это знать?

– Потому что она моя подруга, – просто ответила Магда.

– Была твоей подругой. – Мать взяла ложку и стала вынимать из плодов терна косточки, складывая их на большую тарелку.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Магда.

– Ты не можешь дружить с… евреями, – раздраженно ответила мать. – Прости, но так теперь обстоят дела.

– Почему? – удивилась Магда. – Это же нечестно. Расскажи мне… ты знаешь, что с ними случилось?

– Ты правда хочешь это знать? – Мать в ярости развернулась и, сложив руки на груди, тяжело опустилась на стул напротив дочери.

– Да, – ответила Магда, взволнованная тем, что сейчас услышит правду.

– Как-то раз я зашла в деревенский галантерейный магазин, – начала мать, – хотела купить там ткань тебе на новое платье и поднесла к свету кусок светло-розового хлопка… Ты ведь знаешь, как там темно, а я должна была убедиться, какой у нее в действительности цвет… и подойдет ли он тебе.

Магда кивнула.

– И в этот момент я увидела, что на площадь вышел доктор Кальман со своей женой Эстер и детьми, Лоттой и ее младшим братом Эзрой. Они несли вещи. За несколько дней до этого я встретила Эстер. Помню, она была очень тихой, как будто… огорченной чем-то. Я попыталась разговорить ее, но она не стала со мной общаться. Я хотела выйти на площадь и спросить, куда они собираются, но герр Вольфхарт, владелец магазина, взял меня за руку и сказал: «Не надо».

– Почему они решили уехать? – спросила Магда.

Голубые глаза Кете наполнились слезами.

– Некоторые жители деревни плевали в них – это были молодые ребята из гитлерюгенда. Знаешь, тот мальчик, Отто, был одним из них.

Магда покраснела, вспомнив о письмах.

– Они толкали их, – продолжала Кете. – Помню, я еще подумала: почему эти мальчишки не в школе? Если честно, то они совсем распоясались. Знаешь, они стали доносить… на жителей деревни, которые, по их мнению, недостаточно патриотично настроены.

Глаза Магды удивленно округлились:

– Правда?

– О да, – подтвердила мать. – Среди нас есть шпионы, Магда. И эти шпионы – еще дети. Они даже донесли на одного из твоих учителей. Сказали, что он недостаточно уважает фюрера, можешь себе представить? Когда я была ребенком, мы должны были уважать учителей. А теперь всем заправляют эти юнцы.

Слезы покатились по лицу Кете, она нервно теребила край своего фартука.

– Но все-таки что же случилось с доктором Кальманом? – тихо спросила Магда.

– Я видела, как знакомые мне люди, с которыми мы вместе ходим в церковь, кричали на них, оскорбляли. Они орали: «Вам здесь не место, убирайтесь! Проваливайте к таким же, как вы!» Я была потрясена. Я считала этих женщин своими подругами, но то, как они обращались с Кальманами, со своим доктором, хорошим человеком, с его женой и детьми, это было отвратительно. Когда мальчишки снова стали кричать и плеваться в них, я сказала герру Вольфхарту: «Мальчики должны вести себя более почтительно. Ведь доктор Кальман – уважаемый человек и профессионал своего дела». Моя рука сжала дверную ручку, я уже собралась выйти на площадь, высказать мальчишкам все, что я о них думаю, и урезонить остальных, но герр Вольфхарт подошел и запер передо мной дверь. «Фрау Майер, не вмешивайтесь, – прошептал он. – Боюсь, теперь вы уже ничего не сможете для них сделать. Пусть уезжают из деревни… Надеюсь, в другом месте их жизнь будет спокойнее».

Слезы по-прежнему текли по раскрасневшимся щекам Кете, и она небрежно стерла их краем передника.

– Я подвела их, – сказала она. – Возможно, я могла не допустить всего этого, но испугалась.

Мать встала и повернулась, чтобы помешать джем.

– Я благодарю Бога за то, что твой брат Карл уехал в Англию, – сказала она. – Ты помнишь мальчика по имени Клаус, который жил в соседней деревне и был очень набожным католиком? Он попытался дать отпор гитлерюгенду. Обвинял их в том, что они ведут себя не по-христиански, предлагал искупить свои грехи. Так вот, его забрали. И больше никто не видел ни его самого, ни его родителей, ни его брата…

Кете обернулась и прислонилась к плите, глядя заплаканными глазами на дочь.