– Ау ев ав ау!

– Ну да, обезьяна, и что? Что он съест тебя, что ли? Что же ты трусишка-то такой, Лёш?

Он протянул мне багор, и я ухватился за него. Ему вытянуть меня было тяжело, поэтому я сам, перехватывая руками по багру, вылез на берег. Потом он выудил мой рюкзак. Надо сказать, что наш с рюкзаком вид был весьма плачевен. Но я на время забыл о грязи, так как начал разглядывать своего спасителя с его собакой, с ними явно было что-то не то… Собака отбежала ещё дальше и заскулила. Тогда человек повернулся к ней и с укоризной сказал:

– Лёшка, мне стыдно за тебя. Он же не боится нас? Хотя тоже, первый раз в жизни видит. Подойди и поздоровайся.

Лёшка нехотя подбежал ко мне, встал на задние лапы и протянул мне переднюю. Я её слегка пожал, стараясь не испачкать. Потом мне протянул лапу (тьфу ты, лапу, руку!) человек. Не испачкать руку человеку при пожатии было невозможно, и я как мог стряхнув грязь с рук, сжал кулак, чтобы удариться с ним костяшками. Он сначала замешкался, не понимая, что значит этот странный жест, но быстро сообразил и толкнул мой кулак своим. Когда его ладонь ещё была разжата, я обратил внимание, что крайние фаланги его пальцев – чёрные, блестят и слегка загнуты внутрь. Протезы что-ли? Он кивнул на собаку:

– Маленький ещё, пугается. Не видал вашего брата пока, ты первый. Пойдём, помоешься.

Я хотел поблагодарить его за багор и уже было открыл рот…. Да так и остался стоять с открытым. Из-под вполне себе так человеческого лба на меня смотрели собачьи глаза. Смотрели совершенно собачьим, печальным взглядом.

– Ну да – усмехнулся он, а взгляд из «собачье-печального» сразу превратился в «собачье-весёлый» – Ты угадал. Слыхал, что тут собаки живут?

– А… э…. Слыхал…. Но….

– Уж больно на вашего брата похож, да?

– Ну, чё-то да, как-то….

– Вот, смотри. Чтобы у тебя сомнений не было.

Он задрал штанину и показал свою… заднюю (точнее, нижнюю) лапу. На коленке кости как-то неестественно торчали вперёд, кожа при сгибе натягивалась, как на барабане, а на заднем сгибе – наоборот болталась складками. Лапа была тонкой и мускулистой и как положено лапе – покрыта шерстью. Он снял ботинок и показал мне вполне нормальную собачью лапу. Потом он закатал рукав поношенного пиджака и показал переднюю лапу. Впрочем, на лапу это не было похоже, рука как рука. Кисть была вполне нормальной, если не считать крайних фаланг пальцев, которые были не фалангами, а когтями. Видоизменёнными, с подушечками на внутренних концах. Ну может, рука была чуть тоньше нашей….

– Пёс я, пёс, не сомневайся. Родился вот таким.

Он показал на Лёшку.

– Потом колени выворачиваются, вырастают пальцы, морда распрямляется…. Ну а морду мы бреем. Не ходить же по улице в шерсти! Ладно, пойдём, а то замёрзнешь тут, не май месяц.

Месяц был, вообще-то, как раз май, но тепло, однако не было. И надо было как-то высушиться. Мы вошли в микрорайон. Район состоял из двух и трехэтажных кирпичных домов, похожих на хрущёвские. Мне всегда нравились такие районы, как-то спокойно в них, просто. Но здесь было особенно хорошо. И тем более мне было хорошо, что с собаками я всегда ладил лучше, чем с обезьяноидами (про людей худого не скажу, нормальный человек, он в принципе ничем не хуже собаки).

Навстречу нам из-за угла вышла девушка в длинном, сильно потёртом и выцветшем платье. Её голову украшала длинная, вьющаяся… шерсть. Интересно, она тоже бреется? По лицу – не скажешь. Да и вообще, лицо как лицо, глаза только немного скруглены, ну и вместо волос шерсть….

– Привет, Наташ!

– Привет, дядь Валер! Здравствуйте! – это она мне.

– Бодрый день!

– Бодрый?

– Конечно, бодрый. Солнышко вон, пригревает, я вот искупался уже.

– Да, я уж вижу! Как водичка?

– Да ничё, мягкая. Жидкая почти. Скользкая только. Я вот раздумывал, купаться мне, или нет и если честно, вообще-то уже надумал не купаться, да вот водичка местная сильнее меня оказалась.

– Да, она у нас такая, с характером. А вы первый раз здесь?

– Да. А к вам вообще можно во второй раз попасть?

Глаза у девушки стали совсем по-собачьи грустными, и она их опустила вниз.

– Иногда бывает. Вообще, такие как вы и в первый-то раз редко попадаете к нам. – она опять вскинула голову – И здорово, что вы к нам попали!

Последнюю фразу она как будто пролаяла, и по-моему даже завиляла хвостом, хотя хвостов я не заметил ни у неё, ни у моего спутника, дяди Валеры.

– Ладно, Наташ, хватит человека забалтывать, простынет не ровён час. Давай, скидывай грязь здесь, потом шлангом помоем. Рюкзак тоже здесь оставь, никто его не тронет. У нас такое не принято.

Я разделся до трусов, и оставляя на лестнице мокрые следы – пошёл на второй этаж, за своим спутником. Зайдя в квартиру, я сразу залез в ванну и открыл душ. Да, в этом месте всё было по-другому, всё иначе, чем у нас. Даже вода. У нас вода в лучшем случае не пахнет ничем, а в худшие времена могла и хлоркой отдавать. Местная вода из душа пахла рекой и солнцем. Ярким, жёлтым солнцем над прозрачной и голубой, как небо рекой…. Всё как у нас и всё другое.

Когда я, обернувшись полотенцем, вышел из ванной, дядя Валера уже ждал меня за столом. На столе стояли тарелки с перловой кашей и тушёнкой, а для меня стояла ещё и тарелочка с редиской и щавелем. Как и у нас, в красном углу весели иконы…. А на другой стене – портрет Андропова. Очень странно было его тут встретить, но мало ли? Может, тут был какой-то отдел, подведомственный ему…. Мало ли у него отделов было…. Висели и другие фотографии, рассматривать которые не было сил. Я замотался простынёй, и прочтя молитву, мы уселись за стол. И только сев за стол, я понял, как я устал. Вообще, усталость для меня – почти норма, но бывает, что только когда с тебя сняли нагрузку – ты понимаешь, что устал. А начав есть, я понял, что голоден. Тем более, что каша была просто невероятно вкусной. Я понял, что именно такой каша и должна быть, что когда-то и у нас была такая каша, но что-то случилось, и всё пошло не так. И каша начала терять вкус и вода – запах.

– Что, вкусно? – Спросил пёс.

– Да, очень! И вода у вас хорошо пахнет…

– Кушай, кушай. И запоминай вкус. Как тебя звать-то?

– Вася.

– А меня – Валера.

– Дядя Валера?

– Для местных – дядя, а тебе – Валера. Мне так приятнее.

– Мне тоже.

И мы замолчали. Я впервые сидел за столом с псом и сидел с ним на равных, а не как хозяин. Я чувствовал, как с каждой минутой мне становится всё легче и легче дышать. Здесь даже воздух был другим и с каждым вдохом и выдохом из меня выходил смрад, которым я дышал с рождения и считал его воздухом. А ведь тут рядом должно быть Курьяново, отстойники….

– Валера, а всё-таки, где мы находимся?

– В Москве, в Белоречье.

– Я почти 40 лет живу в Москве и не слышал про такой район. Здесь ведь район Печатники, если на карту смотреть?

– Если на вашу карту – то да, Печатники, а если на нашу – то Белоречье. Здесь пространство и время… ну, как бы разветвляются что ли. Изгиб дают. И по какой развилке пойдёт человек или зверь – во многом зависит от его восприятия мира. Ну и от устройства души, что ли. И наши души, кстати, различаются. Да ты и сам это заметишь, если не заметил ещё. Но и у вас, обезьян, тоже души разные.

– Как и у вас?

– Нет, у нас такой разницы нет. Например, каждый из нас может попасть в ваш мир, но мы стараемся не попадать к вам. Тяжело нам в вашем мире.

– Нам тоже.

– В нашем или в своём?

– В своём. В вашем я отдыхаю.

– Отдохни, отдохни. Я вижу, как ты устал. Так вот, любой из нас может попасть к вам, но из вас – далеко не все могут попасть к нам. И даже из тех кто попадает сюда – далеко не каждый может попасть сюда снова.

Валера вздохнул.

– Да, тебе довелось сюда попасть, но мала вероятность, что ты попадёшь сюда снова. Хотя мне бы очень хотелось, чтобы ты пришёл сюда ещё. – Валера улыбнулся.

– Но есть и такие, которых мне не хотелось бы тут видеть совсем. Слава Богу, такие и не могут сюда попасть. Да и мало кто из них этого хочет – раз-два и обчёлся. Я не хочу о них говорить, как, впрочем, и они обо мне.