Чем? Как он будет выглядеть, когда испугается? Как будет выглядеть, когда поверит ей?
Она слышала, как он покашлял внизу. По кухонному полу проехались ножки стула. Теперь он сядет и будет смотреть на дверь в подвал, оценивая свою работу.
К чему ограничиваться подвалом? Почему бы не заколотить все окна, спальни, входную дверь? Замкнутым пространством управлять легче.
Мэгги вспомнила яблоко – как оно упало на пол и покатилось. Такая мелочь.
– Давай поиграем, – предложила она. – У кого первой получится убедить его, что в доме живёт призрак.
– Здорово, – Кейт вскинула голову. К щекам снова прилила кровь. – А давай.
Они говорили тихо. Мэгги не слышала его внизу, но чувствовала, как он сидит за столом, дышит.
– А та, у кого получится…
– Нет, – сказала Кейт. – Давай вместе. Не хочу одна.
Точнее, не хочет попасться одна, не хочет одна влипнуть в неприятности.
– Ладно.
– Тогда хорошо, – улыбнулась Кейт. – Здорово.
– Хорошо, – Мэгги снова взглянула на острые росчерки веток на фоне неба. – У меня есть пара мыслишек.
Вот бы заставить его усомниться в себе хоть на секунду.
Тем вечером мать легла первой. Они затихли у себя в тёмной спальне и ждали, когда отец дочитает Библию и уйдёт из кухни.
Его шаги удалялись. Теперь дождаться, когда он ляжет. Когда окончательно воцарятся темнота и тишина.
Тогда Кейт метнулась босиком на другой конец комнаты и пять раз стукнула канделябром по расшатанной половице. Этот трюк они уже опробовали днём, когда за ними никто не следил. У стука именно по этой половице имелся необычный эффект – полый звук словно доносился с кухни.
На пятый удар Мэгги высунулась с кровати и постучала по полу своим канделябром: раз, два, три, четыре, пять. Когда она закончила, Кейт уже вспорхнула обратно в кровать.
Видимо, родители ещё не уснули, потому что шаги и голоса раздались почти немедленно. Сёстры закрыли глаза, задышали ровно и не шевельнулись, когда дверь открылась и отец прошептал матери:
– Они спят.
Мэгги чуяла, как он стоит и не уходит – тёмный силуэт на пороге. Представляла себе его выражение лица, напряжённый подбородок.
Когда он спустился, Кейт зажала рот, чтобы не рассмеяться, а потом прошептала: «Давай ещё разок», но Мэгги возразила. Рано. Ради дела стоит малость потерпеть.
Снизу то доносились, то затихали голоса родителей.
– …Может, какая-нибудь птица…
– …Дом старый, что тут только не…
– …Девочки всего лишь…
– …Девочки могли даже…
– …В спальне девочек, надо…
Девочки – девочки – девочки.
На следующий день отец поднялся с инструментами к ним: вскрывал половицы, двигал кровать, простукивал стены молотком. Они притворялись, что ночью ничего не слышали.
– Сегодня вам лучше лечь с нами, – мать волновалась, но явно была и довольна. – Я-то слышала, как грохотало. Так, что в стенах отдавалось.
– «Грохотало» – скажешь тоже, – ответил отец.
– Лучше сходи и проверь на чердаке.
Отец помолчал, разглядывая молоток в руке.
– Схожу.
– И сходи.
– Я же сказал: схожу.
– А я расспрошу об этом Уикменов, – предложила мать.
– Может, если бы Уикмены время от времени ремонтировали дом, – проворчал он, – мы бы мирно спали по ночам.
Мать хмыкнула.
– Да Джеймс Уикмен не отличит молоток от собственной…
– Хватит, – оборвал отец. – Ни к чему разносить сплетни про какой-то там шум в старом доме.
– Я буду рассказывать, кому захочу.
Джон посмотрел на жену, потом на дочерей. Мэгги не отвела глаза.
– И запугаешь девочек, – сказал он.
На следующую ночь они постучали по десять раз каждая, уже погромче. На другую – хлопнула дверь и опрокинулся стул. Рано поутру – медленный и тихий стук по полу палкой, которую они нашли в лесу.
Теперь они лежали в постели и думали, что бы такое пустить в ход на этот раз, может, опять канделябры?
– Но только три раза, – сказала Кейт. – И всё. Сразу перед тем, как они уснут, я стукну три раза по половице в углу, а потом заскочу на кровать, и они никогда…
– Ну не знаю, – Мэгги перевернулась на бок, вгляделась в очертания лица Кейт в лунном свете. – Если всё время делать одно и то же, быстро станет скучно. Ведь настоящий призрак не стал бы повторяться, правильно?
– Стал бы. Призраки только и делают, что повторяются. Без конца ходят одной и той же дорогой в доме, где они скончались, и всё такое.
В спальне стоял холод. Сама Мэгги уже согрелась под грудой простыней и одеял, но голова всё равно мёрзла – уши, кончик носа. Так и хотелось спуститься и разжечь огонь в камине, посидеть перед ним.
– Это кто тебе рассказал? – спросила она у Кейт.
– Не знаю. Я думала, это все и так знают. И ты должна знать после того, как видела…
– Нет. – Мэгги перевернулась на спину и уставилась в потолок, на котором плясали зыбкие тени деревьев. – Не сегодня. Иначе будет скучно.
Кейт ещё какое-то время канючила, но обычно она быстро засыпала, стоило закрыть глаза. Вскоре Мэгги уже слушала её медленное размеренное дыхание.
Она и сама погрузилась в полудрёму, когда услышала – или ей померещилось – три тихих стука в углу.
– Кэти, прекрати, – пробормотала она.
Протянула руку – сестра рядом, тёплая ото сна, лежит неподвижно. «Что-то не так, – подумала Мэгги, что-то не сходится». Но её разум уже отключался, и она не смогла удержать мысль. Та вернулась наутро, когда взгляд Мэгги упал на пустой угол. Она проснулась раньше всех, в доме ещё стояла тишина. Кейт спала. Но Мэгги не чувствовала себя в одиночестве.
– Эй? – прошептала она в тихой комнате, но ответа, конечно, не последовало.
Она выскользнула из кровати. Поморщившись, опустила босые ноги на стылый пол и вышла на лестничную площадку. Все спали. Дом принадлежал ей одной. Тихо побарабанила пальцами по косяку и прижалась к нему ухом, надеясь на ответ.
Словно подносишь ракушку к уху – только вместо моря можно слушать дом: поскрипывания и постанывания косяка, шорох холодных досок от ветра. Как оседает снег на крышу, и как шебуршатся зверьки в земле под домом.
Мэгги подумала, что дом всегда был живой – или как будто живой. Казалось, он к ним прислушивался. Она снова постучала пальцами, потом услышала внизу шаги, покашливание. Отец проснулся.
Он взял за привычку каждое утро обходить дом, сам прикладывал ухо к стенам, заглядывал под кровать Мэгги и Кейт. За шкаф. Молча слушал, как Мэгги, Кейт и мать возбуждённо перечисляют каждый странный шорох и движение. Молчал – и это выдавало гнев человека, не владевшего ситуацией.
Глава 5
Имелась в их семье одна история, о которой вслух почти никогда не упоминали.
Джон Фокс был религиозным человеком. Серьёзным. Главой семьи.
Но не всегда.
Какое-то время до рождения Мэгги и Кейт он был совсем другим.
Знание об этом рождалось из обрывочных фраз, шепотков, тихих замечаний и презрительных лиц старших братьев и сестры, когда отец читал им нотации о нравственности.
Лия, старшая, рассказывала Мэгги, что от выпивки Джон делался злым, потом грустным, потом бесшабашным, а потом опять злым. В грусти иногда бесцельно слонялся по улицам и плакал, пока его не приводили домой. Одолеваемый яростью, он пытался заразить ею жену или детей, чтобы появился повод выместить гнев на них. Лию он не трогал, а вот Дэвиду время от времени за что-нибудь да доставалось.
В бесшабашном настроении отец играл.
Мать ушла. Забрала детей и переехала к сестре.
Джон разыскал их через десять лет, успев обрести Бога. Глаза его были ясными, одежда – чистой, голос – серьёзным. Он встал на праведный путь.
Мать приняла его. Они переехали на север. Вскоре родилась Мэгги.