Чем? Как он будет выглядеть, когда испугается? Как будет выглядеть, когда поверит ей?

Она слышала, как он покашлял внизу. По кухонному полу проехались ножки стула. Теперь он сядет и будет смотреть на дверь в подвал, оценивая свою работу.

К чему ограничиваться подвалом? Почему бы не заколотить все окна, спальни, входную дверь? Замкнутым пространством управлять легче.

Мэгги вспомнила яблоко – как оно упало на пол и покатилось. Такая мелочь.

– Давай поиграем, – предложила она. – У кого первой получится убедить его, что в доме живёт призрак.

– Здорово, – Кейт вскинула голову. К щекам снова прилила кровь. – А давай.

Они говорили тихо. Мэгги не слышала его внизу, но чувствовала, как он сидит за столом, дышит.

– А та, у кого получится…

– Нет, – сказала Кейт. – Давай вместе. Не хочу одна.

Точнее, не хочет попасться одна, не хочет одна влипнуть в неприятности.

– Ладно.

– Тогда хорошо, – улыбнулась Кейт. – Здорово.

– Хорошо, – Мэгги снова взглянула на острые росчерки веток на фоне неба. – У меня есть пара мыслишек.

Вот бы заставить его усомниться в себе хоть на секунду.

Тем вечером мать легла первой. Они затихли у себя в тёмной спальне и ждали, когда отец дочитает Библию и уйдёт из кухни.

Его шаги удалялись. Теперь дождаться, когда он ляжет. Когда окончательно воцарятся темнота и тишина.

Тогда Кейт метнулась босиком на другой конец комнаты и пять раз стукнула канделябром по расшатанной половице. Этот трюк они уже опробовали днём, когда за ними никто не следил. У стука именно по этой половице имелся необычный эффект – полый звук словно доносился с кухни.

На пятый удар Мэгги высунулась с кровати и постучала по полу своим канделябром: раз, два, три, четыре, пять. Когда она закончила, Кейт уже вспорхнула обратно в кровать.

Видимо, родители ещё не уснули, потому что шаги и голоса раздались почти немедленно. Сёстры закрыли глаза, задышали ровно и не шевельнулись, когда дверь открылась и отец прошептал матери:

– Они спят.

Мэгги чуяла, как он стоит и не уходит – тёмный силуэт на пороге. Представляла себе его выражение лица, напряжённый подбородок.

Когда он спустился, Кейт зажала рот, чтобы не рассмеяться, а потом прошептала: «Давай ещё разок», но Мэгги возразила. Рано. Ради дела стоит малость потерпеть.

Снизу то доносились, то затихали голоса родителей.

– …Может, какая-нибудь птица…

– …Дом старый, что тут только не…

– …Девочки всего лишь…

– …Девочки могли даже…

– …В спальне девочек, надо…

Девочки – девочки – девочки.

На следующий день отец поднялся с инструментами к ним: вскрывал половицы, двигал кровать, простукивал стены молотком. Они притворялись, что ночью ничего не слышали.

– Сегодня вам лучше лечь с нами, – мать волновалась, но явно была и довольна. – Я-то слышала, как грохотало. Так, что в стенах отдавалось.

– «Грохотало» – скажешь тоже, – ответил отец.

– Лучше сходи и проверь на чердаке.

Отец помолчал, разглядывая молоток в руке.

– Схожу.

– И сходи.

– Я же сказал: схожу.

– А я расспрошу об этом Уикменов, – предложила мать.

– Может, если бы Уикмены время от времени ремонтировали дом, – проворчал он, – мы бы мирно спали по ночам.

Мать хмыкнула.

– Да Джеймс Уикмен не отличит молоток от собственной…

– Хватит, – оборвал отец. – Ни к чему разносить сплетни про какой-то там шум в старом доме.

– Я буду рассказывать, кому захочу.

Джон посмотрел на жену, потом на дочерей. Мэгги не отвела глаза.

– И запугаешь девочек, – сказал он.

На следующую ночь они постучали по десять раз каждая, уже погромче. На другую – хлопнула дверь и опрокинулся стул. Рано поутру – медленный и тихий стук по полу палкой, которую они нашли в лесу.

Теперь они лежали в постели и думали, что бы такое пустить в ход на этот раз, может, опять канделябры?

– Но только три раза, – сказала Кейт. – И всё. Сразу перед тем, как они уснут, я стукну три раза по половице в углу, а потом заскочу на кровать, и они никогда…

– Ну не знаю, – Мэгги перевернулась на бок, вгляделась в очертания лица Кейт в лунном свете. – Если всё время делать одно и то же, быстро станет скучно. Ведь настоящий призрак не стал бы повторяться, правильно?

– Стал бы. Призраки только и делают, что повторяются. Без конца ходят одной и той же дорогой в доме, где они скончались, и всё такое.

В спальне стоял холод. Сама Мэгги уже согрелась под грудой простыней и одеял, но голова всё равно мёрзла – уши, кончик носа. Так и хотелось спуститься и разжечь огонь в камине, посидеть перед ним.

– Это кто тебе рассказал? – спросила она у Кейт.

– Не знаю. Я думала, это все и так знают. И ты должна знать после того, как видела…

– Нет. – Мэгги перевернулась на спину и уставилась в потолок, на котором плясали зыбкие тени деревьев. – Не сегодня. Иначе будет скучно.

Кейт ещё какое-то время канючила, но обычно она быстро засыпала, стоило закрыть глаза. Вскоре Мэгги уже слушала её медленное размеренное дыхание.

Она и сама погрузилась в полудрёму, когда услышала – или ей померещилось – три тихих стука в углу.

– Кэти, прекрати, – пробормотала она.

Протянула руку – сестра рядом, тёплая ото сна, лежит неподвижно. «Что-то не так, – подумала Мэгги, что-то не сходится». Но её разум уже отключался, и она не смогла удержать мысль. Та вернулась наутро, когда взгляд Мэгги упал на пустой угол. Она проснулась раньше всех, в доме ещё стояла тишина. Кейт спала. Но Мэгги не чувствовала себя в одиночестве.

– Эй? – прошептала она в тихой комнате, но ответа, конечно, не последовало.

Она выскользнула из кровати. Поморщившись, опустила босые ноги на стылый пол и вышла на лестничную площадку. Все спали. Дом принадлежал ей одной. Тихо побарабанила пальцами по косяку и прижалась к нему ухом, надеясь на ответ.

Словно подносишь ракушку к уху – только вместо моря можно слушать дом: поскрипывания и постанывания косяка, шорох холодных досок от ветра. Как оседает снег на крышу, и как шебуршатся зверьки в земле под домом.

Мэгги подумала, что дом всегда был живой – или как будто живой. Казалось, он к ним прислушивался. Она снова постучала пальцами, потом услышала внизу шаги, покашливание. Отец проснулся.

Он взял за привычку каждое утро обходить дом, сам прикладывал ухо к стенам, заглядывал под кровать Мэгги и Кейт. За шкаф. Молча слушал, как Мэгги, Кейт и мать возбуждённо перечисляют каждый странный шорох и движение. Молчал – и это выдавало гнев человека, не владевшего ситуацией.

Имелась в их семье одна история, о которой вслух почти никогда не упоминали.

Джон Фокс был религиозным человеком. Серьёзным. Главой семьи.

Но не всегда.

Какое-то время до рождения Мэгги и Кейт он был совсем другим.

Знание об этом рождалось из обрывочных фраз, шепотков, тихих замечаний и презрительных лиц старших братьев и сестры, когда отец читал им нотации о нравственности.

Лия, старшая, рассказывала Мэгги, что от выпивки Джон делался злым, потом грустным, потом бесшабашным, а потом опять злым. В грусти иногда бесцельно слонялся по улицам и плакал, пока его не приводили домой. Одолеваемый яростью, он пытался заразить ею жену или детей, чтобы появился повод выместить гнев на них. Лию он не трогал, а вот Дэвиду время от времени за что-нибудь да доставалось.

В бесшабашном настроении отец играл.

Мать ушла. Забрала детей и переехала к сестре.

Джон разыскал их через десять лет, успев обрести Бога. Глаза его были ясными, одежда – чистой, голос – серьёзным. Он встал на праведный путь.

Мать приняла его. Они переехали на север. Вскоре родилась Мэгги.