Потом они молча смотрели на тело отца. Несмотря на большой опыт столкновения со смертью в отделении реанимации, Джордж поймал себя на том, что рассуждает как ребенок: будто бы усопший вот-вот проснется. Вот сейчас он, Джордж, сделает отцу искусственное дыхание и вернет ему жизнь. «Я пошутил! — хрипло засмеется Мюррей. — Вы принесли мне кофе?» И Джордж пытался разглядеть, не дергаются ли веки мертвеца.

Глупость какая.

Через некоторое время Рут поцеловала отца в лоб и вышла. Лиззи сделала то же самое. Джордж остался. Он нащупал под простыней руку умершего и стал гладить большим пальцем сухую, словно бумажную кожу. Другую ладонь он приложил к лицу покойника, разглядывая его черты. Джордж всегда чувствовал прохладцу между собой и отцом. После смерти Дэниела все надежды Мюррея сосредоточились на единственном оставшемся сыне, а потому отец оказывал на него слишком большое давление: поступай в юридическую школу, устраивайся на работу в семейную фирму, выдвигайся на выборную должность, приноси пользу. Джордж нашел другой способ приносить пользу, хотя всегда ощущал, что родитель разочарован его выбором медицины вместо юриспруденции.

Но Джордж об этом не жалел.

И все же ему хотелось, чтобы отец хоть раз сказал: «Я горжусь тобой, сынок».

* * *

Вернувшись в дом, Лиззи поднялась на чердак, чтобы поискать коробку, о которой говорила Рут. Под крышей было тепло, остро пахло перегретым сухим деревом. Лиззи открыла небольшое окно в дальнем конце помещения, затянутое паутиной и засиженное мухами, и стала расчищать себе путь по чердаку, отодвигая в сторону сломанные стулья и составленные друг на друга коробки, но не нашла ничего с надписью «Лиллиан». Ей попались байдарочные весла и спасательные жилеты, старые лампы и фарфоровая раковина; в большом сундуке обнаружилась армейская штормовка, но, надев ее, Лиззи начала чихать, поэтому быстро положила куртку в пакет и оставила около лестницы, чтобы отнести в химчистку, а потом отдать Джорджу.

Наконец Лиззи махнула рукой на чердак и спустилась в подвал, где на аккуратно сколоченных полках Мюррей хранил погашенные чеки, старые ипотечные документы и клубки шнуров и переходников самого жалкого вида. У одной стены, казалось, вот-вот опрокинутся несколько пар лыж. Кому нужны старые лыжи? Никому, кроме ремесленника-хиппи, который может смастерить из них садовые стулья. Осмотрев чердак и подвал, Лиззи ужаснулась, сколько предстоит работы. Ей захотелось вывесить на улице объявление: «Старое барахло совершенно бесплатно — только заберите».

Однако она так и не нашла коробку с надписью «Лиллиан».

Лиззи уже начала подниматься наверх, как вдруг случайно глянула в темное, затянутое паутиной пространство под лестницей, забитое перчатками для софтбола, наколенниками и велосипедными шлемами. Позади этой кучи ее внимание привлекло светлое пятно. Присев, Лиззи вытащила лежащие впереди вещи и обнаружила коробку для документов. Надписи на ней не было. Лиззи сняла крышку.

Коробку доверху заполняла бумага.

Если точнее, то очищаемая бумага для пишущих машинок — страницы, скрепленные степлером по десять — двадцать штук. Лиззи вытащила коробку и разложила стопки перед собой. «Руководство к действию. Рассказ Лиллиан Холмс», «Ремонт в доме. Рассказ Лиллиан Холмс». И так далее. Всего она насчитала четырнадцать рассказов, каждый с несколькими черновиками, пестрящими красными карандашными правками. На самом дне лежала потрепанная папка. Лиззи не стала сразу ее открывать, а подхватила коробку и торжественно понесла наверх, окликая Рут и Джорджа.

— Ой, ты нашла браслет? — воскликнула Рут, выходя из кухни. Она надела старые джинсы, в которых казалась кривоногой.

— Нет, — ответила Лиззи. — Кое-что получше. — Она поставила коробку на пол и сняла крышку. — Мамины рассказы!

Рут уставилась на находку:

— С ума сойти! Где ты их откопала?

— В подвале под лестницей.

— Надо же. А я думала, отец их выбросил. — Рут присела на корточки; колени выглянули из прорех в джинсах. — Я все еще злюсь на нее, — призналась она.

Услышав это, Лиззи не могла больше сдерживаться.

— Рут! — закричала она и схватила ладонями лицо сестры. — Я только что откопала коробку с мамиными рассказами, о которых никто не знал! Это сокровище! А ты собираешься дуться? Когда отец только что умер? Она ведь была нашей мамой! Да, она облажалась. Мы все не ангелы. Но отец сам сказал — что толку злиться на то, что произошло хрен знает когда?!

Рут побледнела.

— Это от меня не зависит, — слабо проговорила она. — Даже сейчас. Что я могу поделать?

Лиззи отпустила ее.

— Не знаю, Рут, — вздохнула она. — Может, просто выйти на улицу и поорать в небо? А потом…

— Что потом?

— Забыть об этом.

Рут вроде бы заколебалась, но, прежде чем Лиззи подыскала для убеждения сестры новые слова, дверь с улицы на кухню хлопнула, и в проеме возник Джордж.

— Что тут у вас? — спросил он, опускаясь рядом с ними на колени.

— Мамины рассказы! — воскликнула Лиззи. — Четырнадцать штук! Наброски и прочее.

— Обалдеть, — изумился Джордж. — А я думал, они пропали. Это покруче, чем поваренная книга, правда?

— Ну не знаю, но… Рут, ты куда?

— Орать в небо, — бросила Рут через плечо.

— Чего? — не понял Джордж.

Лиззи сделала ему знак молчать. Они услышали, как задняя дверь открылась и закрылась, а потом раздался первобытный горловой рев, эхом отразившийся в горах, вспугнув зверей и вызвав снежные лавины и схождение ледников в восьми тысячах километров к северу.

— Рут пытается выплеснуть какие-то чувства? — поинтересовался Джордж.

— Именно, — ответила Лиззи.

Потом старшая сестра вернулась в комнату с бутылкой отцовского джина, и трое детей Блэр уселись на полу вокруг коробки с рассказами матери. Они стали передавать друг другу скрепленные листы, в то время как Рут усердно старалась раскладывать черновики в правильном порядке. Они пролистывали страницы, проглядывая их и периодически зачитывая понравившиеся места вслух. Среди прочих им попался рассказ про супружескую пару, которая пыталась освежить чувства, занимаясь любовью в соседском бассейне. А еще о подростке, который напился.

— Интересно, откуда взялась идея этого произведения, — уронил Джордж.

Когда все рассказы были вынуты из коробки и прошли по рукам, Лиззи открыла папку, лежавшую на самом дне. Внутри находилась стопка писем с отказами от издателей — официальными, в стандартных выражениях, и менее шаблонными, представляющими плохую новость в более мягких формулировках — «не вполне то, что мы ищем», «рецензентам многое понравилось, но…».

— А это что? — спросил Джордж.

— Отказы от издательств, — пояснила Лиззи.

— Ух ты, — удивился Джордж.

За годы научной работы Лиззи получила свою долю отрицательных отзывов и потому посочувствовала матери. Некоторые комментарии болезненно точно указывали на недостатки рукописей, и Лиззи представила, как, получив очередную отповедь и подавляя разочарование, мама стоит у плиты и жарит лук, чтобы приготовить на ужин традиционную запеканку. Когда нужно кормить еще пять ртов, нет времени на жалость к себе.

Лиззи уже хотела положить папку назад в коробку, как вдруг из нее выпал тонкий конверт кремового цвета. Лиззи подняла его. Судя по обратному адресу, письмо пришло из «Нозерн ревью» — литературного журнала, который Лиззи хорошо знала, — из редакции художественной литературы.

Она с интересом открыла конверт и прочитала письмо, потом перечитала снова и передала Джорджу, который, пробежав глазами текст, произнес тихое: «Ого».

— Что там? — спросила Рут.

— Предложение опубликовать рассказ, — ответил Джордж и протянул письмо Рут.

Рут, нахмурившись, прочла письмо и взглянула на дату.

— Двадцать девятое октября восемьдесят четвертого года, — задохнулась она от удивления. — За неделю до гибели матери. Наверное, она получила его перед самой смертью.