— Вот именно, — кивнул Мюррей.

Теперь Лиззи увидела, как Рут решительно направляется к раковине и моет руки. Очень тщательно. Потом стряхивает капли и выдергивает из держателя два бумажных полотенца. Лиззи подумала, что сестра слишком уж демонстративно изображает драму.

Видимо, Мюррей считал так же.

— Перестань, Рут, — сказал он. — В чем дело? Эта новость явно не стала для тебя неожиданностью. Ты наверняка знала, что твоя мать несколько злоупотребляла алкоголем.

— Я не считала, сколько она пьет! — резко развернувшись, воскликнула Рут. — Или что мне надо было делать — вести учет, сколько миллилитров джина мать наливает себе в течение дня? Отмечать уровень жидкости на бутылках? Проверять мусорное ведро? Кроме того, — она закрыла глаза и аккуратно убрала со лба прядь волос, — мне интересно, почему ты все эти годы молчал. — И она бросила бумажные полотенца в корзину, не наклоняясь, словно боялась запачкаться.

— Я был неправ, — понурился Мюррей. — Никаких разумных оснований.

— Почему же ты заговорил об этом сейчас? — спросила Рут.

— Потому что Гэвин сказал, что Лиззи винит себя в аварии, — объяснил Мюррей. — Но она не виновата.

«Виновата», — подумала Лиззи.

— А почему в новостях ничего не сообщали? — засомневалась Рут. — Жена кандидата в Конгресс садится за руль в нетрезвом виде — пресса зубами ухватилась бы за такую новость.

— И я задал тот же вопрос, — гордо вставил Гэвин.

— Замолкни, Гэвин, — рявкнула Лиззи. — Никому не интересно, какие вопросы ты задаешь.

Мюррей два раза медленно постучал кончиками пальцев о бедро.

— Я забрал флягу из сумочки до того, как полиция изъяла личные вещи Лиллиан.

— А результаты вскрытия? — спросила Рут.

— Я попросил Мо Грина изменить отчет.

— Ура! — ухмыльнулся Гэвин. — Молодец, Мюррей!

— Ради успеха кампании? — скривилась Рут. — Отлично, папа.

Лиззи подумала: почему Рут так жестока к Мюррею? Эта насмешка, похоже, рассердила отца, потому что он зло взглянул на старшую дочь:

— В то время мне было наплевать на кампанию. Я просто не хотел, чтобы марали имя вашей матери. Что тебе теперь не нравится?

— Все нормально, — проговорила Рут, распуская волосы. Но по надменно поднятым бровям сестры Лиззи могла заключить, что у той далеко не все нормально. Вскочив на постамент, Рут не спешила его покидать. Лиззи же было все равно, садилась мать пьяной за руль или нет. Это ничего не меняло.

— Все совершенно нормально, — повторила Рут. — Просто мне минуту назад стало известно, что моя мать напилась и разбила машину, в которой погиб мой брат, а отец скрыл улики и подделал официальный документ.

— Не надо сворачивать в эту сторону, — посоветовал Гэвин.

— А почему нет? — прикрикнула на него Рут. — Это правда. Как она могла? Как посмела сесть за руль? О чем она думала, разъезжая с флягой в сумке? О господи, вот куда она ходила, когда говорила, что ей надо сбегать за сигаретами! Пропустить пару глоточков? Ха! Какое лицемерие — а еще учила нас, как надо пить: «Всегда в умеренных количествах и никогда в одиночку».

— Она пыталась воспитать вас правильно, — пожал плечами Мюррей.

— Ты знал, что она носит с собой выпивку?

— Нет, — признался Мюррей.

Рут закатила глаза, словно проклиная сам институт брака.

— Ну хватит, Рут, — шепнул Джордж.

— Да заткнись ты, Джордж! Я еще не закончила. Возвращаясь к Уайтам — почему она не попросила чашку кофе? Это было бы разумно.

— Не знаю, — пробурчал Мюррей. — Я не господь бог.

— Да ладно, — снова ухмыльнулся Гэвин.

— Но ты явно пытался сыграть его роль, когда забирал флягу, — возразила Рут. — Это называется сокрытием доказательств, папа. Как ты мог? Просто чтобы избежать огласки?

— И ничуть не жалею. И поступил бы так снова, Рут, — ровным голосом ответил Мюррей. — Не задумываясь. И напрасно ты злишься на свою мать, — добавил он. — Поверь мне, я злился много лет, и это ни к чему не привело.

— Да, конечно, наплевать, что она искалечила той аварией жизнь всей семье, — саркастически произнесла Рут.

Джордж взглянул на нее в замешательстве:

— Разве мы искалечены?

— А разве нет? — вскинулась Рут. — Лиззи до сих пор ведет себя как шестилетка. Ты отказываешься размножаться. А мне надо за всеми следить, потому что в шестнадцатилетнем возрасте мне вдруг пришлось готовить еду, проверять домашние задания и успокаивать ночные кошмары. Хотя мне хотелось уехать в Джорджтаун,^[40] носить джемпер наброшенным на плечи и работать волонтером на Капитолийском холме.

Снова воцарилось долгое молчание. Из коридора донесся раздраженный голос: «Я не просил держать его в неведении! За кого вы меня принимаете?»

— Что ж! — Гэвин потирал руки и переводил взгляд с одного Блэра на другого. — По-моему, у вас состоялся очень плодотворный разговор!

— Только мы еще не закончили, — заметил Мюррей.

— Разве?

— Именно. Я не хочу, чтобы Лиззи вышла из этой палаты, все еще считая себя виновной в аварии.

— Ой, папа, пожалуйста, хватит, — вздохнула Лиззи.

Гэвин фыркнул и покачал головой:

— Тут, должно быть, играют роль гены. Хотя никак не возьму в толк, почему семьи постоянно хранят друг от друга всякие секреты.

Лиззи почувствовала, что все присутствующие уставились на нее.

— Смелее, детка, — сказал Гэвин.

— Да. Можешь по примеру отца вывалить на стол весь свой мусор, — проворчала Рут.

— Я не отец, — сказала Лиззи.

— Но ты что-то держишь в себе, — заметил Мюррей. — И мне было бы легче знать что именно.

Лиззи не хотела ничего рассказывать — отчасти потому, что не желала вспоминать подробности. Из-за них она чувствовала себя грязной.

— Здесь все свои, — подбодрил ее Гэвин.

— Заткнись, — ответила Лиззи. Она видела, к чему все идет: родственники просто так с нее не слезут.

— Я баловалась в машине, — произнесла она, глядя в пол. — Приставала к Дэниелу и слишком заигралась.

— То есть как? — спросила Рут.

Мурашки по коже.

— Ну хорошо. Я была на заднем сиденье, а Дэниел сидел впереди. Я все время вставала на коленки у него за спиной. Дразнила: «Дэниел и Дженнифер — тили-тили-тесто, жених и невеста». Мама говорила мне, чтобы я села на место, я садилась, а потом снова вскакивала. Вела себя как капризный ребенок. Дэниел не обращал на меня внимания. А мне хотелось, чтобы обратил. — Она замолчала.

— И что? — спросил Мюррей.

— И я засунула ему мизинец в ухо. Глубоко, — добавила она. — Как ватную палочку.

— Фу! — передернулась Рут.

— Хочешь, чтобы мне было совсем хреново? — ровно проговорила Лиззи. — Тогда продолжай осуждать меня.

— Я так понимаю, Дэниел тебе ответил, — сказал Мюррей.

— Да, — кивнула Лиззи. — Он развернулся и попытался схватить меня. И мама резко вытянула руку назад, чтобы нас разнять. Под прямым углом, как турникет. — Она пожала плечами. — Повернулась и нечаянно дернула руль, потом затормозила — а остальное вы знаете. Ну что, довольны?

— Лиззи, Лиззи, — покачал головой Мюррей. — Ты была ребенком.

— Ребенком, который никого не слушался! Не сунь я Дэниелу палец в ухо, он бы не разозлился, и мама не потеряла бы управление. Вы должны признать, что я сыграла свою роль в аварии. Верно, Рут? Ты ведь быстро делаешь выводы, так скажи мне, что я не виновата.

Рут не ответила, и Лиззи подняла глаза к потолку. Джордж дал ей бумажную салфетку.

— Ты, конечно, мешала матери вести машину, — признал Мюррей, — но все равно нельзя возлагать всю ответственность на тебя. Неужели ты терзалась этим всю жизнь? Слишком тяжелый груз для ребенка. Какой я дурак, что не рассказал вам об истинных обстоятельствах!

Лиззи взглянула на отца. Кожа у него на лице — под глазами, на щеках, под подбородком — провисла, как у шарпея. Комнату наполнил странный лилово-желтый свет, предвестник зимы, хотя стояла еще только середина сентября. Рут сунула руки под мышки, словно пытаясь согреться. Джордж сел в кресло и начал щелкать костяшками пальцев.