Она нажала панель, отпиравшую все двери сразу, и ощупью переместилась ко входу в апартаменты. Звуки доносились откуда-то слева. Она колебалась: в эту сторону ей еще не приходилось удаляться.
Уперевшись левой ладонью в каменную стену коридора, она побрела на звук. Пока она шла, музыка несколько раз прерывалась, а потом возобновлялась; непонятная мелодия всякий раз сменялась другой, но не более понятной. Так она двигалась, пока резонанс не подсказал, что она добралась до просторного помещения с высоким потолком. Она оттолкнулась от стены, вошла в дверь и опять привалилась к стене.
Музыка, которой она внимала, звучала все тоскливее. Джоанн позволяла музыке вливаться ей в душу, не проводя сравнений и отбросив все пристрастия. Музыка задела в ее душе болезненные струны, вызвав знакомые, но в то же время не поддающиеся определению чувства.
Музыка стихла, но для Джоанн она еще продолжала звучать.
- Кто здесь? Отзовитесь! - Голос принадлежал Торе Кия.
- Разве вы меня не видите?
- Нет, здесь темно. Чего вам надо?
- Я услышала, как вы играете. Я думала, что из-за руки вы больше не можете играть...
- Я могу играть оставшейся рукой.
Он шагнул к ней. Она напряглась, но Кия всего лишь взял ее за руку и подвел к дивану. Сев, Джоанн услышала, как драк отходит и снова берет инструмент. Поток звуков возобновился.
- Из ваших апартаментов доносился крик.
- Я кричала во сне.
- Баадек сказал мне, что вы не донесли моему родителю о Том, что произошло в машине. Я благодарен вам за это.
- Я промолчала скорее ради Баадека, чем ради вас, Кия.
Он ответил негромким смехом:
- Разумеется. И все же я прошу у вас прощения за свое поведение и благодарю вас за ваше.
Она промолчала, и Кия заиграл снова. Звуки были нечеловеческими, как и сама тидна - арфа со стеклянными струнами. Зато теперь звучала совершенно иная музыка. Джоанн откинула голову на спинку дивана и прислушалась, стараясь понять значение неведомых музыкальных фраз. Музыка все время менялась; наконец зазвучало нечто знакомое.
- Что это, Кия?
Музыка смолкла.
- Мое собственное сочинение. Я написал его на Амадине. Оно вам что-то говорит?
- Здесь слышна человеческая музыка, темы из человеческих произведений. Я их узнала.
- Поймите, Джоанн Никол, сочинение, рожденное среди крови, заливающей Амадин, было бы ложью, если бы в нем звучали чувства одних бойцов Маведах, но не участников Фронта. Ваш композитор, Чайковский, мыслил точно так же, сочиняя музыку о войне: у него звучат мотивы как его собственного народа, так и вражеские.
- А что вы вообще знаете о музыке людей?
Он помолчал. Тидна была без особых церемоний поставлена на пол.
- Этот ваш Мицак сказал кое-что, показавшееся мне правдой. После игры, затеянной моим родителем, он спросил у меня, в чем различие между невежеством и глупостью, и сам же ответил на свой вопрос: невежество добровольная глупость. Такое впечатление, что Мицак имел в виду всех нас: и людей, и драков.
- Игра вашего родителя? Так вы знали, Кия, что это игра? Ваши речи были частью вашей роли?
- Конечно!
- Зачем? Зачем вы приняли в этом участие?
- Мы живем по талме и потому все время играем. К тому же Тора Соам мой родитель. Для игры ему потребовалась моя ненависть.
- Но вы знали, что это - игра?
- Все это - игры, Джоанн Никол. Все сущее - игра. Неужели, слушая в чирн-ковахе Талман, вы так ничего и не усвоили?
Джоанн услышала, как он снова берет свой инструмент. Прозвучало несколько аккордов, потом звуки оборвались так же внезапно, как возобновились.
- О Чайковском я знаю по той же причине, по какой мой родитель знает о поведении людей и других рас. Все подробно изучено. Я изучал музыку. Мой родитель изучал жизнь. Ведь перед войной люди изучали нас - разве нет?
- Изучали.
- Наши средства обработки информации благодаря развитию талмы многократно превосходят ваши. - Причудливая мелодия, навеянная пережитым Кия на Амадине, заполнила комнату. - Мой родитель владеет всеми возможными сведениями о людях, включая их знания.
- Но разведка Соединенных Штатов Земли...
- Это несерьезно. Вы подходите ко всему бессистемно и поверхностно, а мы заглядываем вглубь.
- Но все равно не можете избежать войны.
- Не можем, Джоанн Никол. Мы не можем.
Вновь зазвучало амадинское сочинение Кия? Джоанн буквально видела каждую ноту. Но были и провалы - места, где полагалось быть звукам, останься у исполнителя вторая рука.
- На этом можно было бы поставить точку. - Тидна опять была поставлена на пол. - Вы заметили места, которые должна бы была сыграть ампутированная рука?
- Да.
- Сочинение изменило бы духу Амадина, если бы в нем были все положенные ноты. Моя песня - калека, как и ее исполнитель.
Кия еще немного поиграл и опять прервался.
- Как странно, Джоанн Никол... В темноте, как, например, сейчас, я воспринимаю вас не как человека. И у вас перед глазами тьма. Чувствуете ли вы то же самое, что и я?
- Да. Для меня вы и я - просто... одушевленные существа.
- Я услышал ваш крик и отправился на разведку.
- Это был просто страшный сон, Тора Кия. Я в полном порядке.
Помолчав, Кия встал и шагнул к двери.
- Мне тоже снятся сны, Джоанн Никол. - Тора Кия боролся с обуревающими его мыслями и непрошеными речами. - Мне бы... Есть вещи... Мне о многом хотелось бы поговорить.
- Вот и поговорите со своим родителем.
Тора Кия обреченно засмеялся и двинулся к двери.
- Отдыхайте, Джоанн Никол.
- Подождите! - Она села прямо. - Почему со мной? Почему вам хочется говорить со мной?
Ответ драка прозвучал так, словно он исповедовался в величайшем грехе.
- С ними я не могу разговаривать о войне. О моей войне - не могу. Родитель всегда остается беспристрастным исследователем, Баадек никогда не воевал. А вы - солдат.
- Я - человек.
- Человек-солдат. - Тяжелые ботинки потоптались перед ней, и Тора Кия опустился на диван слева от нее. - Вы понимаете, что у меня больше общего с вами, чем с моей собственной расой?
Через мгновение тишина сделалась невыносимой.
- Я вас слушаю.
- Это какое-то извращение: я пришел говорить именно с вами! Но и сама война - извращение.
