Первое, что я чувствую, переступая порог двухэтажного особняка, это приторный сладкий запах, который мгновенно заполоняет легкие.

Слишком знакомый аромат, навязчиво въедающийся в память, переворачивает чертовы внутренности.

Все чувства, что я прятал на протяжении нескольких месяцев. Этих злополучных дней, наполненных болью и мучениями, которых я даже злейшему врагу не пожелаю.

Иду в указанном направлении, потирая разбитую губу, при этом злюсь на хромоту, от которой уже никогда не избавлюсь.

Перед глазами вновь и вновь всплывает растерянное лицо Владимира Эдуардовича, который ощутил всю силу моего негодования по поводу того, что он скрыл и сделал с нами. Сжимаю кулаки, но понимаю, что от этого легче не становится. Смотрю на сбитые костяшки и скриплю зубами. Отогнать эмоции в сторону тяжело, поэтому фокусируюсь на предстоящем разговоре.

От предвкушения долгожданной встречи в горле пересыхает так стремительно, что я даже замедляю ход.

Что если она не захочет меня видеть?

Вышвырнет, как и я ее когда-то.

Идиот…

Пересекаю огромный холл и подхожу к двери, за которой находится она, моя светловолосая девочка.

Медленно поворачиваю ручку и легонько толкаю деревянное полотно.

Вижу ее, а она меня нет.

Стою, будто замороженный, и пялюсь на изящные кисти, которые плавно двигаются.

Рисует.

Пятна краски на одежде, джинсовом комбинезоне и футболке под ним, выдают то, что сидит за холстом уже давно.

Из-за хрупкой фигуры не могу разглядеть, что она так усердно выводит кисточкой. Взгляд невольно останавливается на платке, который прячет шикарные локоны, сводящие меня с ума.

Иду к ней и останавливаюсь за спиной, вдыхая сладкий аромат, который вспоминал на протяжении всей реабилитации.

Замирает.

Наверное, услышала.

— Богданов? — Произносит тихо, а я вижу, как нежная кожа на руках покрывается россыпью мурашек.

Отличная реакция на меня. Радует.

Молчу, а Алимеева часто дышит, но не спешит поворачиваться.

— Как тебя пропустили? — Говорит громче, только голос все равно дрожит.

Еле сдерживаюсь, чтобы не сжать ее в объятиях. Не сейчас.

— Приняли весомые аргументы. — Хриплю, когда она поворачивается, и я тону в голубых глазах, которые наполнены слезами.

— Вижу. — Переводит взгляд на мою разбитую губу, и тут не выдерживаю, тяну руку к дурацкому платку, но она отрицательно качает головой. — Не надо.

— Уже? — Проглатываю противную слюну с примесью горечи.

— Ты знаешь, да? — Снова этот болезненный взгляд, не оставляющих вариантов.

Прижимаю ее к себе, наплевав на то, что буду в краске. Всхлипывает, цепляясь пальцами в свитер. Меня просто разрывает на куски от того, как сильно она мне нужна.

— Я боюсь. — Шепчет совсем тихо, пока стук наших сердец заглушает все другие звуки.

— Все будет хорошо. — Поднимаю за подбородок ее голову и смотрю в глаза, из которых катятся слезы. — Я с тобой Рапунцель.

Мрачная улица злополучного района не пугает, скорее наоборот приободряет, как прохладный ветерок, который проникает под тонкую футболку и немного охлаждает разгоряченную кожу. Хлопаю дверью в подъезд и останавливаюсь на ступеньке, вдыхая драгоценный воздух, разминаю шею, подняв голову вверх, и смотрю на звездное небо. Даже смрад, идущий из здания, не портит картинку и внутреннее состояние.

С самых глубин поднимается ликование, потому что через двадцать минут, как максимум, я смогу наконец сбросить пар, который готов был повалить из ушей. Слышу спешные шаги друга и медленно выдыхаю.

— Слушай, Лех, — Степа смешно кривится и потирает затылок, останавливаясь напротив меня, — может, ну их? Пойдем лучше к Лильке. Давно ведь не виделись.

— Нет.

— В гараж сгоняем?

— Нет.

Спускаюсь и иду вперед, начиная злиться на друга, который включил вдруг миролюбивого мальчика, хотя, если вспомнить, то стрелу я забил из-за него. На днях мы нарвались на толпу отморозков неподалеку от спортивной площадки, где зависали часами, прокачивая тело, и там Степан Вольный, мой друг с детского дома, находясь не в лучшем расположении духа, забузил на одного парнишку. Драка не состоялась лишь потому, что рядом были дети, и их мамаши на нас смачно наорали, пригрозив вызвать полицию. На эмоциях готов был порвать всех, кто там был, особенно за друга, и не важно прав он или нет.

— Да, это тупо, Лех. Тогда можно было кулаки почесать, а сейчас… — Продолжил Вольный, равняясь со мной, и пытался вразумить. — Если они еще приведут подмогу? Нас же в асфальт втопчут…

— Плевать. Буду бить, пока всех не уложу. — Скриплю зубами, резко сворачивая на тропинку около часто посаженых деревьев на обочине дороги.

Бормочет что-то еще, а я убираю руки в карманы спортивных штанов, крепко сжимая кулаки. Черт!

Возможно, я бы был спокоен, если бы в доме очередной раз не указали на то, что я белая ворона среди шикарных лебедей, мать их! Альбина Анатольевна, моя приемная мамашка, курица-наседка, ворчливая и властная женщина не упускала случая напомнить о моем происхождении. Да, я приемыш, неродной сынок в неидеальной семье таксиста-алкоголика и училки-мучилки. Кроме моей скромной, но весьма проблемной персоны, был еще одна. Маруська. Их дочка. Младше меня на пару лет, но та же сорви голова, в отсутствии страха которой винили, естественно, меня, хотя я оберегал малышку, как мог.

Мы отошли от серого здания, где располагалась квартира приемных родителей, на приличное расстояние и сократили путь до спортивной площадки вдвое. Пульс начинал зашкаливать от предстоящего мероприятия.

— Лех, — Степа помещает руку мне на плечо, тем самым останавливая, — еще не поздно развернуться.

— Чтобы мы на весь район опозорились? Не слишком ли высокая цена? Или ты хочешь, чтобы меня приписали придуркам, которые бросают слова на ветер? — Смотрю, как меняется выражение лица друга при свете фонарей.

Он тяжело вздыхает и поправляет футболку так усердно, будто это спасет от кулаков, припечатывающихся ровно в челюсть. От адреналина, брызнувшего в кровь, желание влезть в драку становится сильнее.

— Цветочек нас прибьет. — Добавляет дров в топку Вольный, а я улыбаюсь.

— Тебя, Степ, мне она ничего не сделает.

— Выскажет, какой ты идиот.

— На правду не обижаются.

Довольно добавляю, а друг усмехается, пока мы вышагиваем по тропинке. Спортивная площадка все ближе. Через пять минут уже вижу силуэты парней и разминаю пальцы.

— Пацаны, может, мирно разойдемся. — Вставляет свои пять копеек Вольный, когда мы ступаем на территорию, которую оккупировал противник. — Или нет… — Бурчит недовольно, как только я без предупреждения и лишних телодвижений врезаю в челюсть самому активному.

Не замечаю, в какой момент драка прекращается, ведь в висках так сильно стучит, что окружающие звуки скапливаются в один непонятный поток. Я до безумия разгорячен и хочу продолжить махать кулаками, ощущая, как мышцы напрягаются при каждом движении. Хук справа, и внутри протекает блаженная волна. То самое секундное успокоение, о котором я давно мечтаю.

Только громкая сирена приводит в чувство. Откидываю от себя упертого пацана, которому разбил губу и бровь, по крайней мере при свете фонарей виднелись лишь минимальные травмы, толкаю Степку, и он без слов понимает, что пора сваливать. Мне категорически запрещено появляться в отделении полиции. Договор с маман никто не отменял. Пусть я чертовски на нее зол, но оставаться без угла сейчас не прельщало, тем более оставлять Маруську.

Рефлексы срабатывают на ура, и вскоре мы сидим на лавочке в одном из темных дворов, шумно дышим и поглядываем по сторонам. Умение сливаться с окружающей средой, когда накосячил, выработано годами и действует без сбоев. Усмехаюсь и откидываюсь на спинку лавки, наконец позволяя себе слегка расслабиться. Немного отпустило, но чувство неудовлетворения все равно осталось и не спешило покидать. Даже обидно, ведь так старательно вкладывал силу в каждый удар.