– Она говорила, – начала она вызывающим, злым голосом, ибо почувствовала, как краска подступает к ее лицу, – что будет лучше, если я приберегу свою девственность для свадебной ночи, но я не должна быть настолько глупой, чтобы доводить вас из-за этого до безумия. – Сибель внезапно увидела, как для нее открылся новый путь. Из голоса ее исчезли дерзкие нотки, а цвет лица стал нормальным. – Я бы предпочла, – добавила она, – чтобы вы облегчили себя со мной, чем потратили то, что принадлежит мне, на какую-нибудь другую женщину.

Уолтеру пришлось стиснуть зубы, чтобы не рассмеяться, когда Сибель рассказала ему о совете своей бабки. Он действительно не раз слышал от Саймона истории, которые указывали на то, что леди Элинор не очень-то страдала от чрезмерной стыдливости и благочестия. Таким образом, стоило Сибель сказать: «Моя бабушка говорила», как у Уолтера появилось отличное представление о том, что последует далее. Однако последняя фраза отсекла всю его веселость, словно ножом.

Поначалу, услышав, что Сибель использует в отношении себя фразу, которую обычно употребляют к шлюхам, Уолтера охватил ужас. Не успел он еще выразить свой протест, как мозг его поразила концовка предложения: «То, что принадлежит мне». Лорд Джеффри употреблял слова «Мое – мне», но смысл был один и тот же. Уолтер услышал неистовое чувство собственности, хотя голос Сибель звучал тихо и нежно. Джеффри говорил в отношении земли; Сибель же говорила о нем.

Естественной реакцией Уолтера мог быть гнев. Мужчины овладевают женщинами; женщины не овладевают мужчинами. Однако тон Сибель изменился на последних трех словах только чуть-чуть, но достаточно для того, чтобы показать Уолтеру, что ей отлично известно о Мари. Чувство вины немедленно охладило гнев, и стремление Уолтера к самосохранению обострило его восприимчивость, которая дальше, естественно, стала еще сильнее. В голову ему пришло, что в утверждении Сибель не чувствовалось ни упрека, ни обвинения; более того, в нем не было и намека на нежное слезливое прощение. Она говорила об этом, как о чем-то случившемся в далеком прошлом, не забытом, но не имеющем большого значения для будущего.

У такого отношения существовало две стороны. Приятно было сознавать, что грешки прошлого, пускай и не раскрытые, не вызовут у твоей жены ни гнева, ни стенаний, ни благочестивых истерик. Спокойная уверенность, что это не повторится снова, несла с собой еще какое-то исключительное чувство. В утверждении Сибель не слышалось и тени угрозы, а это в известном смысле было гораздо опасней открытого предупреждения. Чтобы предотвратить то, что, по-вашему, станет невозможным для осуществления, не обязательно прибегать к угрозам.

Как раз в этот момент, когда Уолтер еще не решил, смеяться ли ему над наивной самоуверенностью Сибель или ужасаться (он только что вспомнил, как лорд Джеффри говорил: «Если я и нахожусь в зависимости от своей жены... то у меня не возникает желания сбросить с себя эти оковы»), вернулся сэр Роланд в сопровождении вооруженного рыцаря. Юноша был необыкновенно красив.

– Сэр Гериберт, – объявил сэр Роланд.

Удивление прервало размышления, помешавшие ему заметить приближение этой пары, и Уолтер поднялся только для того, чтобы еще больше удивиться, когда сэр Гериберт преклонил одно колено и со словами: «Присягаю вам на верность, милорд» протянул свой меч.

Что-то в его действиях напомнило Уолтеру смешные пантомимы менестрелей, а высокопарность поведения показалась преувеличенной. Он инстинктивно хотел отклонить этот жест, но понимал, что не может. Кроме того, он убедил себя, касаясь оружия сэра Гериберта и произнося формальные слова одобрения, что его настроение едва ли соответствовало для этого в данный момент. Возможно, при иных обстоятельствах подобная клятва показалась бы ему более естественной. Закончив формальности, Уолтер велел своему человеку подняться.

По случайному совпадению, сэр Роланд и сэр Гериберт являли полную противоположность друг другу: сэр Роланд был низок и коренаст, сэр Гериберт – высок и строен. Но они отличались, похоже, и во всем остальном. Сэр Роланд обладал грубыми чертами: сломанный, плохо сросшийся нос и шрам, изуродовавший одну щеку, никоим образом не свидетельствовали о красоте. У него были темные, серьезные глаза, а улыбался он очень редко, но если случалось, то широкая добродушная улыбка озаряла все лицо. С первой же встречи он произвел на Уолтера хорошее впечатление. Каменная твердость сэра Роланда порождала уверенность, а то, что дети сэра Роланда бежали к отцу с радостными криками, жена не носила на себе следов побоев и не трепетала, когда он повышал голос, лишь укрепляло эту уверенность.

В отличие от сэра Роланда, сэр Гериберт мог послужить отличным образцом для статуи ангела. Однако хрупкость его сложения была обманчива, ибо, несмотря на свои латы, он шел по залу с такой непринужденной легкостью, что не оставалось сомнений – этот человек привык к весу доспехов. Светловолосый и голубоглазый, с тонким носом и совершенными губами, с которых не исчезала улыбка, сэр Гериберт своей внешностью доставлял истинное удовольствие. Уолтер едва подавил неприязнь, мгновенно вспыхнувшую в нем, и тут же устыдился своего порыва, убедив себя, что подобное первое ощущение – не только зависть.

– Я привел с собой полный состав людей из Рыцарской Башни, – сказал сэр Гериберт, как только поднялся, – поскольку не знал, что предвещает ваш вызов. Вы, насколько я слышал, человек графа Пемброкского. Вы призываете меня воевать на его стороне?

Сибель тихонько засмеялась.

– Милорд вызвал вас по более счастливому случаю. Он хочет сообщить вам, что собирается жениться.

Либо сэр Гериберт действительно не заметил Сибель, либо не хотел показывать, что замечает ее, чтобы теперь выразить весь свой восторг. В этом Уолтер тоже увидел неприятное для него подражание менестрелям, но Сибель улыбнулась и опустила глаза, притворившись польщенной лживыми комплиментами. Затем сэр Гериберт повернулся к Уолтеру, чтобы поздравить его с трофеем такой необычайной красоты. Уолтеру пришлось заставить себя ответить со всей учтивостью и представить Сибель. Она протянула руку, которую сэр Гериберт поцеловал с такой страстностью, что Уолтер снова стиснул зубы.

В данный момент это не имело значения, поскольку Сибель принялась болтать и задавать вопросы о Рыцарской Башне и о том, как доехал сэр Гериберт. Уолтер отлично понимал, что в его внешности не было ничего необычного, и его посетила неприятная мысль, что обычно причины безразличия к неверности мужа крылись в том, что женщина просто не любит мужчину. Ощущение, порожденное этим предположением, было столь неприятно, что Уолтеру пришлось заставить себя не смотреть в сторону Сибель, которая с вниманием выслушивала ответы сэра Гериберта. Он перевел взгляд на сэра Роланда, лицо которого выражало полное удивление.

Мгновенно все встало на свои места. Несомненно, что сэр Роланд ни разу не видел, чтобы Сибель вела себя подобным образом. Более того, Уолтер понимал, что ей известны его сомнения относительно лояльности сэра Гериберта. Уолтер сознавал, что ее манеры и ответ на первый вопрос Гериберта являлись просто шедеврами. Именно такого ответа и следовало ожидать от женщины, ответа, который ставил на первое место личные проблемы. В нем не было ни единого лживого слова – безусловно, Уолтер не замедлил бы объявить своим вассалам о скорой женитьбе на женщине из влиятельной семьи. В то же время ее ответ ничем не обязывал Уолтера и ни в чем не ограничивал его.

И снова Уолтер пересилил себя и собирался было уже предложить сэру Гериберту присесть, когда Сибель закричала:

– До сих пор? Увы, но я не подумала об этом. Как жестоко с моей стороны задерживать вас своей болтовней, когда вы, наверное, так устали. Сэр Роланд, пусть ваша жена позаботится о нуждах сэра Гериберта, и прошу вас, велите ей подготовить для нас сытный ужин с пирогами и свиным студнем, если это возможно. Сэр Гериберт, должно быть, в спешке засвидетельствовать свою преданность забыл пообедать, и лучше будет, если он сядет за стол, переодевшись в чистую и теплую одежду.