Да, религия фарисеев, предавших Царя во имя Царства (каков ход мысли!), веками будет противостоять вере последователей галилеянина, но… Как может противостоять гора без вершины горе с вершиной? Даже если жители усечённого мира и уверяют, что никаких вершин нет?
Потому я даже не подумаю о храме Соломона. Зачем? Результат очевиден.
«Охрана» оставила меня. Дальше я пошёл один. Я принудил их к моему одиночеству. Нужному мне одиночеству.
Так будет и впредь. Ведь если бы речь шла только о моём сегодняшнем титуле. Повод был воистину формален: Согласитесь, даже бог не будет заниматься своим туалетом перед посторонними. Я не имею в виду будущих королей Франции: Там публичность августейшего интима доходила, по моему, до извращения.
На деле я хотел, чтобы боги имели форму. С точки зрения последователей галилеянина я хотел пришествия царства Сатаны. Или даже сам я был воплощенный Антихрист (хотя после Нерона этот титул кому только не давался)… Хотя, когда речь не только о естественных потребностях тела и не обыкновенном макияже августейшего лика, лице-зрение мироздания становится воистину космическим.
Например, великая императрица того будущего народа, которому будет принадлежать автор озвученного мной псалма, преставилась, усаживаясь на судно, и это мгновенно стало известно всем.
Но не потому, что пикантен момент. А потому, что закончилась эпоха.
Моя эпоха (а сейчас весь великий Рим – это «маленький» я, административно утверждённый бог) ещё не закончилась. И я собирался если не уничтожить христианство, то превратить его в тайную малочисленную секту, безопасную для государства. Для этого мной обдумывались бы системные шаги.
Но это всего лишь одна сторона дела. С другой: Я знал, что и само это дело вполне безнадёжно. В невидимом мире христианство было невыразимо выше меня (бога и императора). В невидимом христианство было попросту всеобъемлюще. Единственной моей надеждой было бы придать моей горе такую же вершину, как и у горы напротив. Так что дело было вполне безнадёжно, но делать его было надо.
Потому выслушаю христианина, объясняющего и развенчивающего не только божественность богов и мою (императора) божественность:
«Не осмеливаясь отрицать, что ваши боги были людьми, вы решились утверждать, что они стали богами по смерти. Посмотрим, какие могли быть тому причины. Прежде всего нужно допустить существование верховного бога, который бы мог сообщать божественность людям. Ведь не могли же бы получить божественность те, которые не имели ее, и никто не мог бы им дать ее, кроме того, кому она собственно принадлежит. Итак, если есть существо, способное делать людей богами, я перехожу к разбору причин, которые оно могло иметь для сообщения людям божественности. Я не нахожу других к тому причин, кроме услуг, в которых бы этот великий бог имел надобность от их содействия. Но, во-первых, неприлично, чтобы он имел нужду в помощи другого и, притом, умершего; приличнее было бы с самого начала создать (себе в помощники) какого-нибудь другого бога. А затем я не вижу даже надобности в существовании этого нового бога. Не может быть несовершенным то существо, которое все сотворило, и не может оно нуждаться в помощи Сатурна и его потомства. Но вы находите другую причину, полагая, что божественность дается в награду за заслуги. Итак, я хочу рассмотреть заслуги ваших богов: достойны ли они быть вознесенными на небо, или быть низвергутыми в тартар. Туда обыкновенно низвергаются нечестивые, делающие кровосмешение с матерями и сестрами, прелюбодеи, обольстители девиц, мужеложники, убийцы, воры, грабители и все те, которые походят на кого-нибудь из ваших богов, из которых вы не можете выставить ни одного, свободного от преступлений и порока, если только не отвергнете его человеческого происхождения. Допустим, что они были честные, хорошие, безупречные люди. Однако же, сколько вы оставили в аду людей, которые превосходнее их, каковы Сократ по своей мудрости, Аристид по своему правосудию, Фемистокл по своей храбрости. Верховный бог ваш, зная наперед, что будут эти лучшие, достойнейшие люди, должен бы дождаться их, чтобы принять их в число богов (гл. 11).»(Квинт Септимий Флоренс Туртуллиан родился (приблизительно в 150-160 г.) в африканском городе Карфагене от языческих родителей.)
Он же сказал, что душа человеческая по природе своей христианка. Что я (маленький бог) могу противопоставить подобному посылу Бога? Ничего, кроме долга.
К вопросу о долге. Из орфических гимнов моим убийцам следовало бы исполнить этот:
ДИКЕ (фимиам, ладан)
Око всевидящей Дики пою, сияющей видом,
Дики, что, сидя близ трона священного Зевса-владыки,
С высей небес наблюдает людей многовидное племя,
Должным карает судом нечестивцев, закон преступивших,
Все беззаконное к правде ведет, блюдя справедливость,
Зримо ей все, что незримо питается мыслями злыми,
Ведомо все, что желают свершить нечестивые люди.
Дика, единственно ты, напав, воздаешь по заслугам,
Враг всем попрателям прав и друг для всех справедливых.
Ныне, богиня, по праву ценя наши чистые мысли,
Дай, чтоб шли в нашей жизни лишь дни, что ниспосланы свыше! – но что не прозвучало, то не прозвучало, оставим эту музы'ку Боэцию и его небесным сферам.
К вопросу о долге. На следующий день были ристания. То были первые бои гладиаторов, которые я смотрел после длительного перерыва. Казалось, они должны были поглотить моё внимание. Однако я постепенно приходил в некоторое замешательство. Зрелище (не смотря на его блестящую организацию и красочное оформление) представлялось мне пустым и (оттого) даже внешне – блеклым.
Так, должно быть, представлялся Великий Египет бедному рабу Иосифу (кстати, проданному в рабство собственными гордыми и завистливыми братьями – верными иудеями, будущими отцами-основателями каждый своего колена израилева): Вся эта роскошная и глубокая культура виделась ему поверхностной мишурой резьбы, прикрывающей саркофаг с мумией… Таким же поверхностным виделся мне нынешний цирк!
Конечно же, я не ошибался. Даже зная, насколько важны такие мероприятия для благосостояния города и даже самого его существования. И всё-таки повторю: Зрелище мне представлялось не то что пустым. Пустота была заполнена останками людей, у которых не было будущей жизни.
Происходящее на арене не было мне интересно! Просто потому, что у меня не былоЭ нет и никогда не будет интереса к чему-либо, у чего нет будущего. Но не потому, что я не мог бы почувствовать симпатии к кому-либо из сражавшихся, ибо чувствовал всепоглощающую симпатию к Риму. Сам по себе Рим (макрокосм, мой макро и микро-миР), как город-государство, основанное воинами, зиждется на умелом (даже изощрённом) мужестве.
Римские ристания гладиаторов, по сути, есть добровольная жертва себя – гению Рима. Точно так же, как девственность весталок – необходимое условие жизнеспособности этого Гения Рима. Любой Гений (например, мой, императорский), как божественная сущность, требовал не только поклонения и жертвоприношений, но и строжайшего соблюдения определённых условий (или заветов). В этом римляне были ещё те фарисеи, выставляющие свою праведность на всеобщее обозрение.
Но отсюда же, кстати, знаменитая римская организация – всего: От военной машины до госаппарата. Железная логика, сотворившая римский мир, происходила от религиозного восприятия. Потому могли быть и иногда были столь жестокими кары за нарушения порядка. За распутное поведение дочери, например, мать могла велеть замуровать её в соседней комнате и потом жить рядом, и слышать, как она умирает (такие случаи известны, об этом вспоминает помянутый мной Клавдий, бывший очевидцем).
Или ещё что.
Потому что (ежели попросту) от любого нарушения азбуки бытия мог рухнуть мир. Потому христианство со своей фундаментальной иррациональностью – непобедимо логикой Рима: Как победить тех, чьи реальные жертвы лишь укрепляют их иррационализм? Рим мог убить, но Рим не мог не признать мужества, ибо сам зиждился на мужестве.
