Так вот, кузнец отдал самородок поместному поросенку Нафочке, тот – Кому Нужно, и вчера Нафочку наградили орденом за заслуги перед Единым Ктулху Первой Степени! Перепало и кузнецу: он – уже от Нафочки – получил орден за заслуги перед Единым Ктулху Четвертой Степени, из нержавеющей стали. А ведьма Кука – патент. Теперь только она во всей Гвазде смеет гнать гмызь, не опасаясь Налоговой Стражи за выговоренные сорок процентов в пользу казны и десять в общественный фонд поместного поросенка Нафочки.

Награждение Нафочки отмечала вся Гвазда. Отмечала как обычно: «пила, шумела, справляла нужду», как писал о гваздёвских праздниках два века назад великий поэт Некрасов.

Один я, утомленный гмызью, не выходил из дома и думал: странно всё это. Вроде Ктулху Единый, а получается – разный: у Нафочки Первой Степени, а у кузнеца – Четвертой…

День 2420

Иван-тракторист придумал, как можно с телефоном в шахматы играть.

Пришел, и спрашивает, есть ли у меня телефон. Есть, отвечаю, еще дедом из Германии привезенный, трофейный. Большой, черный, из эбонита. Выбросить рука не поднимается. Вещь, конечно, бесполезная, после Дела о Загробных Дезертирах все телефонные станции были закрыты, аппаратура пошла под паровой молот, а провода – в плавильный котел, но телефон у меня остался, как напоминание: бди!

Иван очень обрадовался, что аппарат немецкий – латинизировать не нужно. Видишь, говорит, на диске цифры от единицы до нуля и буквы – а, бэ, сэ, дэ…

Вижу, отвечаю, не слепой. А знаешь, опять спросил Иван, зачем буквы-то. Не знаю, признался я. И то – зачем?

А в шахматы играть. Давай телефон.

Я отыскал аппарат в кладовке, стер пыль. Подключать, говорю, некуда, проводов-то давно нет. А и не надо никуда подключать, серьезно отвечает Иван. Крути диск – е2 е4.

Я накрутил.

Теперь, говорит, сними трубку и слушай.

Я снял – и сквозь могильную тишину услышал: Е семь е шесть.

Тут же расставил шахматы и сыграл партию. Проиграл на пятнадцатом ходу.

Иван давно ушёл, а я играю и играю. Семь – ноль в пользу телефона. Вот какие телефоны делали в 1938 году на заводе Сименса…

День 2424

Вчера вечером к библиотеке подкатила карета. Не сама, понятно, подкатила – впряженную четверку лисьегонских вороных погонял кучер.

Внутри так и екнуло, икнуло и ухнуло. Эти вороные принадлежали не кому-нибудь, а поместному поросенку Нафочке. А если к Нафочке кого везли на вороных, то, бывало, только того и видели.

Порученец, усатый Бу, подтвердил мои опасения – так, мол, и так, его превосходительство поместный поросенок Нафочка просит пожаловать к нему на ужин. Извольте исполнять.

Делать нечего, пришлось отложить увлекательнейшего «Ежа в кармане» и следовать за Бу.

Привезли, к счастью, не в вопрошальню, а в резиденцию Нафочки. Я приободрился.

Нафочка даже сделал полтора шага навстречу – знак особой милости и доброжелательства.

Начали ужинать. Нафочка, как водится, пищу ел пятничную, поросячью: осетровую икру да шашлык, опять же осетриный, запивая все монастырским белым игристым. Мне предложили чай с шахматным печеньем.

Я подумал было, что речь пойдет о телефоне, том, старом, дедушкином трофее, и даже подготовил оправдательную речь, почему я его, вопреки указу, не сдал Куда Следует.

Но Нафочка заговорил о другом. Об осмии. Откуда-де он у меня взялся, тот осмий, что я дал кузнецу, и нет ли у меня еще, и не знаю ли я, где б его добыть? Потому что истинный патриот не станет прятать осмий от Единого Ктулху и его преданных штурманов.

Я и не прятал, а вынул из кармана широченных штанов загодя написанную просьбу принять от меня скромный вклад в деле укрепления свинячества-поросячества – слиток осмия весом в четыреста тройских унций.

– А сам слиток? – Нафочка посмотрел на меня усталыми, но добрыми глазками.

– Так порвет карман-то, – не растерялся я. – Лежит дома. Пришлите кого-нибудь, а хотите, я и сам принесу его.

– Отлично, отлично. Но где же вы, любезный И., сами взяли слитки – и тот, который дали кузнецу, и тот, о котором пишете в челобитной?

Я и рассказал.

Нафочка крепко задумался, затем молвил:

– Тут дело такое. Приказывать идти туда не могу, а просить – прошу. Проведите туда отряд миротворцев! Проведете – и тогда вы станете почетным гражданином Гвазды со всеми вытекающими из того привилегиями, слово Нафочки.

Я, понятно, согласился. Лучше умереть завтра, и то не наверное, чем немедленно.

День 2426

Выходим в ночь.

Миротворцев восемь человек, люди серьезные, крещеные огнем в Казанской, Кенигсбергской и Богучарской миротворческих экспедициях. Формально Нафочке миротворческий взвод, расквартированный в Гвазде, не подчиняется, но поместный поросенок с капитаном Головко в очень хороших отношениях, опять же оба меченосцы Единого Ктулху, вот капитан и отпустил в краткосрочный отпуск по болезни ударное отделение. Все в брониках, со старыми, но верными АК-47. На меня в дедовской кольчужке и с сабелькой миротворцы смотрят с жалостью, как на дурачка. Ну-ну. Отмахаться саблей от вурдалака можно, опыт есть, а вот отстреляться… Серебряная дробь уж больно быстро кончается. А у миротворцев пули бронебойные, но серебра в них ни грамма.

Я поделился со всеми гмызью, каждому аккурат по фляге досталось, на том бочонок и кончился. Ничего, если вернусь, Нафочка казенной пожалует. А не вернусь – на что мне гмызь?

День 2427

Экспедиция вышла в ночь полнолуния. С одной стороны чревато, а с другой – в полнолуние можно идти Вовановским шляхом. Это куда ближе, чем через Брюсову Жилу.

Вышли за окраину, добрались до развалин паровозного депо. На стене виднелся щит, на щите намалеван бородатый мужик в поддевке. Мужик держал в одной руке стакан, в другой бутылку заморской водки «Ras&Puttin» и натурально подмигивал. Внизу желтела надпись: «Минздрав предупреждает: чрезмерное воздержание опасно для вашего здоровья».

– Теперь тихо, – сказал я миротворцам, топавшим, как табун тарпанов.

Те замерли.

Я достал из сидора граненый стаканчик, налил в него гмызи (у меня не просто фляга, а фляга знатная, на четверть), подошел к мужику, чокнулся и немедленно выпил.

Тут-то Вован из-под земли и выскочил.

– А, библиотекарь, – сказал он. – Сам пришел и сподвижников привел.

– Привел, – согласился я.

– Внедриться в вурдалаковы приделы хочешь?

– Не хочу – нужно.

– Думаешь, твои сподвижники вурдалаков остановят? – Вован хитро прищурился, прошел вдоль строя миротворцев, вглядываясь в бледные от луны лица, и вынес приговор:

– Они, пожалуй, и ничего. Но по сравнению с латышскими стрелками – архиговно.

Сержант Хрущ засопел, но сдержался.

Это Вовану понравилось.

– Ладно. Правила ты знаешь. Задам тебе пару загадок. Или троечку. Ответишь верно – пропущу. Ошибешься – вся гмызь моя. И твоя четверть, и то, что у сподвижников.

– Задавай, – согласился я.

– Кто такие друзья народа?

– И как они воюют против социал-демократов? – вопросом на вопрос ответил я.

– Как нам реорганизовать?

– Рабкрин! – сказал я волшебное слово.

– Шаг вперед, – скомандовал миротворцам Вован.

– Два шага назад, – перехватил управление я.

Миротворцы сделали два шага назад, земля под ними расступилась, и они провалились в недра земли. Я прыгнул вслед. Внедряться, так внедряться.

– Правильной дорогой идете, товарищи! – донеслось издалека напутствие Вована…

День 2428

Не советую падать на копчик.

Проверено.

День 2430

Вторые сутки идем Каменной Сельвой.

Я в уме напеваю мантру, которой научил меня сержант Хрущ.

Она на суржике:

Не журыся, хлопчик,

Що упав на копчик.

Был бы гмызи глоток

Та и сальца шматок.