— Не волнуйся, юный Гарри! — объявляет он. — Ибо я — я! — вылечу тебя!

— Нет, спасибо… — начинает Гарри, но его прерывает заклинание, которого он никогда раньше не слышал. Для Темной Магии оно не было бы странно. Для заклинаний без палочки каждый может использовать любые слова, если они связаны с темой заклинания, но театральные круги, которые палочка Логхарта рисует в воздухе, подразумевают, что это заклинание Света.

В какой-то момент Гарри стоит там, делая осторожный шаг назад и надеясь сбежать. В следующий момент его правая рука кажется странной. Что-то с грохотом падает на землю под его предплечьем.

Гарри смотрит вниз… прямо на свою локтевую и лучевую кость, которые обе на удивление целые.

Многие стоящие рядом студенты кричат. Некоторых рвет, а некоторые падают в обморок.

Гарри ошеломленно смотрит на свои кости. Он по-прежнему не чувствует боли и странно отстранен от происходящего.

— Простите, пожалуйста, меня не будет на занятии, профессор, — говорит он, прерывая заикание профессора Локхарта, который всё это время пытался придумать оправдание, пытаясь сохранить образ совершенства, который, как он воображает, он воплощает, демонстрируя всем вокруг.

Гарри взваливает сумку на плечо, наклоняется и хватается свои кости. Это действие звучит странно даже мысленно. Он изучает их, очарованный. Что-то подобное есть в его теле? Он почти не может в это поверить.

Затем наступает боль.

Это не похоже на приливную волну, постепенно становящуюся все больше и больше. Нет, эта боль подобна удару молнии. Агония пронзает Гарри. Его глаза мутнеют от слез. Он моргает, чтобы отогнать их, но некоторые успевают скатиться по щекам. Он пытается поднять руку, чтобы стереть их, но вместо того, чтобы поднять, его рука как бы… шлепается. Нет другого слова, чтобы описать это. Если это вообще возможно, боль усиливается еще больше. Гарри приходится прикусить язык, чтобы не закричать. Немного крови течёт из уголка его рта.

Он вспоминает, когда в последний раз испытывал такую ​​боль, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-нет-пожалуйста-прекратите-пожалуйста, и кусает себя сильнее, чтобы уцепиться за настоящее. Он знает, что сейчас ему нужно безопасное место, где он сможет побыть в одиночестве и попытаться направить всю свою магию в травму, чтобы залечить ее быстрее.

Внезапно на его плечо ложится мягкая рука. Гарри вздрагивает и поворачивается лицом к тому, кто его коснулся.

Мадам Помфри стоит за его спиной, с беспокойством смотря на него.

— Теперь я здесь, — говорит она. — Давай, отведём тебя в больничное крыло. Мы вернем тебя в строй к завтрашнему дню!

Гарри в шоке следует за ней под её нежным руководством, пока не оказывается в безопасности на кровати в больничном крыле. Мадам Помфри суетится вокруг него, задавая вопросы о том, что произошло и как сильно ему больно. Он должен оценить боль от одного до десяти, где десять — невыносимо, один — легкая боль. Гарри на какое-то время задумается — пока мадам Помфри начинает беспокоиться все больше и больше, — взвешивая свой ответ и сравнивая эту боль со всей предыдущей, которая была в его жизни. Мадам Помфри не успокаивает то, что он ставит всего четыре, может быть, слабую пятерку. Она говорит ему, что ей придется проверить его еще раз, потому что большинство пациентов при таком уровне боли, которое показало заклинание, катались бы по полу, крича от боли. Не желая признавать, что у него выработалось сопротивление к боли, и тем более не желая объяснять причину того, как это произошло, Гарри бормочет что-то о шоке, на что мадам Помфри сочувственно кивает и оставляет эту тему. Вместо этого она заставляет Гарри пить одно зелье за ​​другим. Он проверяет каждое, прежде чем выпить. Три обезболивающих, легко узнаваемых по цвету и отчетливому запаху. Два легких лечебных зелья для поверхностных ран, вероятно, для его языка. Ругаясь себе под нос на некомпетентность Локонса, мадам Помфри присматривается к руке Гарри и с сожалением сообщает ему, что полость, оставленная костями, тут же была заполнена мышцами, кровью и сухожилиями, а это означает, что кости вернуть так просто будет невозможно. Вместо этого их приходится выращивать заново. Она предупреждает, что это займет всю ночь, и, скорее всего, будет мучительно больно. Гарри прекрасно понимает, что иногда исцеление более болезненно, чем травма, и рад, когда ему сообщают, что такая вещь, как «реабилитация, это что-то маггловское?» будет необходима.

Он выпивает «Костерост», отказывается от «Снотворного» и ложится в постель. Мадам Помфри все еще выглядит очень обеспокоенной, но когда Гарри игнорирует ее, она желает ему спокойной ночи, уверяет, что он может позвать ее в любое время, и уходит.

Гарри проводит ночь в боли, странно очарованный своей рукой, когда кости отрастают и снова выталкивают всю вросшую наизнанку кожу, пока его рука снова не становится похожей на руку, а не на мешок телесного цвета. Затем он закрывает глаза и мечтает забыть о своих воспоминаниях о дяде Верноне.

По какой-то причине директор решает не увольнять профессора Локхарта и не наказывать сурово Малфоя за то, что тот поставил под угрозу жизнь сокурсника, и никакие протесты не могут заставить его передумать.

Гарри почти ожидал чего-то подобного. В конце концов, никто из тех, кто причинил ему боль, — дядя-Вернон-тетя-Петуния-Дадли-Рон-Гермиона-Малфой-многие-другие — никогда не был наказан. Так почему сейчас всё должно быть иначе?

На следующее утро к Гарри приходит знакомый домовой эльф. Добби плачет слезами размером с теннисный мяч и сокрушается: «Мистер Гарри Поттер, сэр, я предупреждал». Он горько стонет и резко вытирает слезы.

Гарри рад, что встречал домовых эльфов раньше, и поэтому знает, что они не все такие. Он пытается успокоить Добби и говорит ему, что травма не так уж серьезна, но вместо ожидаемого результата ему теперь нужно выслушать серенаду о его храбрости. Добби же остается безутешным. Когда Гарри предполагает, что если произошедшее с ним это худшее, на что способен хозяин Добби, то он не может быть таким опасным — игнорируя тот факт, что ни один Малфой, и особенно Драко Мафой, не может делать чью-либо грязную работу, — Добби начинает рыдать еще громче.

— Храбрый мастер Гарри Поттер, сэр, хозяин Добби сейчас ничего не сделал! Пока ничего не происходит, Добби знает! Он еще придет!

Явно растерянный, Гарри зовет другого домового эльфа, чтобы тот успокоил Добби, полагая, что они, вероятно, лучше знают, что делать в подобных случаях. Это оказывается плохой идеей, поскольку теперь ему приходится успокаивать целую кухню взволнованных и расстроенных домовых эльфов.

К полудню его выписала мадам Помфри. Он встает впервые за этот день, с облегчением от того, что снова встал на ноги и избавил себя от мук снова и снова смотреть на одни и те же белые стены или снова, и снова, и снова утешать убитого горем домового эльфа.

Рядом с его кроватью покоятся его кости. Пальцы его левой руки ласкают правое предплечье. Он представляет себе новые кости, которые теперь покоятся в толще его руки. Они выглядят одинаково? Они такие же? Или они отличаются? Он никогда не узнает, по крайней мере Гарри надеется на это. Ни удаление костей, ни их отрастание не доставили ему удовольствия.

Увидев белые кости, он решает подобрать их и положить в свой сундук. Когда он снова почувствует себя нездоровым, может быть, он достанет их и посмотрит на них, как в тот раз, когда он продолжал смотреть на кость, видную сквозь рану, или в тот год, когда тетя Петуния обожала смотреть больничную мелодраму, сериал, показывающий, сломанные руки, разбитые головы, и множество других травм, которые почти не заметны за перипетиями романтических отношений доктора и медсестры, которые он мог наблюдать через щель в дверце своего чулана, прежде чем дядя Вернон заколотил ее гвоздями, и ночи, которые он провел, сравнивая всё, что он помнит о своих ранах, с теми, что были на медицинском шоу. И ведь мадам Помфри ни для чего не нужны его кости, да ведь?