Никому не удавалось вызвать у Невилла такую гордость, какую он испытывал, когда смешил Гарри — почти невозможный подвиг — или когда Гарри хвалил его. Иногда он чувствовал себя дураком, когда Гарри подталкивал его к ответу, к которому он вскоре приходил, но он предпочитал это нежное указание склонности Гермионы давать ему прямой ответ и ругать его за то, что он вообще нуждался в помощи, или снисходительной манере Лаванды похлопывать его по щеке и называть его милым, когда он чего-то не мог понять.
Но по мере того, как они становились старше, Невилл всё чаще пересматривал свои и Гарри взгляды на мир. Они всегда были противоположностями, с безграничным оптимизмом Невилла и столь же твёрдой верой Гарри в неискоренимую чудовищность всего мира. Гарри был склонен выискивать серебристую нить в ужасном настоящем вместо того, чтобы сосредотачиваться на ярком горизонте перед ним, в то время как Невилл маршировал вперёд, не сводя глаз со светлого будущего. Невилл планировал будущее, а Гарри обдумывал, что он мог бы сделать лучше в ситуации, давно минувшей и забытой в глазах Невилла.
Он также заметил, что Гарри не был также открыт, как Невилл в общении с ним.
Позже Невилл понял, что часть вины лежала на нём самом. Он был слишком поглощён Сьюзен и вытекающими из этого социальными обязанностями вроде встреч с её друзьями и узнавания новых темы для разговора с ней, чтобы проводить много времени с Гарри. О мире за пределами его родственной души и Гриффиндора он вспомнил только тогда, когда Гарри попытался покончить с собой. Произошедшее событие было принято близко к сердцу, но оно также показало Невиллу, как мало он знает о жизни Гарри, и как много Гарри знает о нём.
Он даже не знал, есть ли у Гарри метка души.
Тогда Невилл понял, что у Гарри было много проблем и забот, которые он не доверял Невиллу. Когда они снова встретились, Гарри сделал счастливое лицо и обманул Невилла, заставив его думать, что с ним всё в порядке, и скрыл свои страдания от друга, который хотел ему помочь. Так, Гарри оставил Невилла беспомощным сторонним наблюдателем, вечно сожалеющим о том, что ничего не сделал и ничего не замечал.
То, что Гарри считал добротой, держа свои неразрешимые проблемы при себе, Невилл воспринял как оскорбление. Если бы они поговорили раньше, а не спустя годы после попытки самоубийства, когда один был уже бессилен помочь, а другой находился за надёжными решётками и стенами камеры Азкабана, они смогли бы справиться с этой ситуацией лучшим образом.
Но как бы там ни было, Гарри считал, что его действия и, что более важно, его молчание к лучшему, в то время как Невилл начал отстраняться из-за своей неуверенности, не в силах начать игнорировать.
Это было постепенное изменение. Невилл проводил больше времени со своими товарищами по Дому, находя с ними всё больше и больше точек соприкосновения. Их дружба никогда не будет такой близкой, как была между ним и Гарри, но с таким количеством времени, проведённым вместе, и достаточным количеством желания они все вскоре стали хорошими друзьями.
Невилл и Сьюзен были идеальным дополнением к компании, как рассказала им однажды Лаванда. Сьюзен нравилось сплетничать с Лавандой и Парвати, при этом она могла поддерживать разговор и когда мальчики начинали говорить о защитных заклинаниях, необходимых для обучения на авроров. Невилл был тихим и добрым, хоть и немного застенчивым, что привлекало девушек. Каждый хотел похвастаться тем, что именно он сделал из Невилла уверенного в себе молодого человека, цель, которую поддержала Сьюзен, и которая привлекла даже Гермиону, которая до тех пор не нашла ничего, что связывало бы её с Лавандой и Парвати. Рон ценил Невилла за его познания в травологии и, приобретенные благодаря Гарри, в зельях. Симус и Невилл разделяли интерес к растениям и тому, что можно сделать с ними, даже если один из них был увлечен только теми процессами, которые приводили к созданию алкоголя. Во время одной из частых ссор Гермионы и Рона Дин и Сьюзен оценили сухие и саркастические комментарии Невилла, которым он научился у Гарри.
Когда всё это время, проведённое с его новыми друзьями, Сьюзен и друзьями Сьюзен, добавилось к времени, проведённому за выполнением домашних заданий и подготовкой к всё более сложным и всё более важным тестам и экзаменам, Невиллу едва удавалось провести минуту в одиночестве, не говоря уже о компании Гарри.
Гарри, который создал свой собственный круг общения вдали от Невилла, даже если он состоял из младших и менее близких друзей, чем у Невилла, и таким образом уменьшил и без того небольшое время, которое они могли бы провести вместе.
Итак, в течение многих лет они перешли от встреч почти каждый день до одной или двух в месяц.
Подобное не является чем-то необычным для друзей детства, который часто вырастают и расходятся, но, отдалившись от Гарри и непреднамеренно заставив его прикусить язык из-за боязни спугнуть друга, Невилл перестал слышать другую точку зрения, отличную от версии Света.
Когда Невилл рассказал Сьюзен о своих родителях, она не улыбнулась и не призналась, что чувствует такое же отчуждение от своих умерших родителей. Вместо этого она расплакалась. Она продолжала плакать, рассказывая о них, хотя знала их не больше, чем Невилл знал своих.
Непреднамеренно Сьюзен заставила Невилла чувствовать, что его реакция была неправильной. Он рассказал о судьбе своих родителей своим друзьям-гриффиндорцам, и все они отреагировали одинаково. Рон разразился гневной тирадой о Пожирателях Смерти и Темных волшебниках. Гермиона пообещала посмотреть, можно ли каким-то образом обратить последствия пыточного заклинания вспять. Симус и Дин выразили соболезнования. Лаванда потеряла сознание. Парвати резко побледнела и начала рассказывать о своей кузине, которая тоже погибла на войне. Вскоре все они сели в круг, сравнивая вред, причинённый Пожирателями Смерти и Тёмной Магией их семьям, а Гермиона снабжала их неопровержимыми фактами и статистикой.
Невилл начал воздвигать своих родителей на пьедестал, на котором все остальные, казалось, держали своих умерших родственников, чувствуя презрение к тому безразличию, которое он испытывал ранее.
Невилл не обсуждал эту тему с Гарри. В противном случае он бы узнал обо всех смертях и ранениях, которые в этой войне принесла Светлая сторона. Так или иначе, он теоретически знал, что война — ужасная вещь, в которой страдают обе стороны, но постепенно убеждался, что другая сторона была намного хуже и опаснее.
Столкнувшись с такой активной пропагандой, Невилл начал куда яростнее, чем раньше, отвергать всё, что связано с Тёмной магией. Он уже не останавливался, чтобы обдумать или подвергнуть сомнению убеждения своих друзей и свои. Не в его характере было останавливаться ради такого. Если бы даже он был не прав, то увидел бы это в конце пути, передумал и снова отправился бы в путь, а если бы был прав, то только бы зря потратил время. Его оптимизм не позволял ему признать, что в случае ошибки, всё исправить он бы уже не смог.
И Гарри во время их редких встреч с Невиллом видел, как его друг отдаляется от него всё дальше, не в состоянии что-либо с этим поделать, как он позже скажет Невиллу, когда один из них будет на свободе, а другой за решёткой из-за своего решения не углубляться в размышления.
Поэтому, конечно, когда перед Невиллом предстали убийцы его любимых родителей, и никто их не остановил, его охватила ярость. Когда он увидел, как Слизеринцы задрали свои изящные чистокровные носы с самодовольством и гордостью за своих родственников Пожирателей Смерти, Невилл убедился, что, как многие и говорили, все Слизеринцы тёмные и, следовательно, злые.
У него не было Гарри, чтобы рассказать ему о магглорождённых студентах Слизерина, которые теперь боялись за свою жизнь, или о многих Пожирателях Смерти, которые, в отличии от всех членов Ордена, не участвовали в битвах, помогая лишь своими деньгами и связями, или о том, как много Пожирателей Смерти и Слизеринцев испытывали отвращение к чрезмерной жестокости Лестрейнджей. У него не было Гарри, чтобы напомнить ему, что плоские карикатуры на злых Пожирателей Смерти, которые Светлая сторона создавала в головах многих, столь же многогранны и разнообразны, как и каждый человек.
