— Ну, мой мальчик, если так прямо говорить…

— Это злоупотребление вашей властью как директора, и поправьте меня, если я ошибаюсь, но даже в волшебном мире тому, на кого распространяется иск, запрещено шантажировать того, кто его предъявляет. Разве это не так, директор?

Гарри сурово смотрит в голубые глаза директора, которые уже давно перестали мерцать.

— Действительно, мой мальчик, но мы на войне…

Не обращая внимания на нелепость этого утверждения, Гарри перебивает его:

— Значит, во время войны никакие преступления не должны быть наказаны? Означает ли это, что то, что делала Долорес Амбридж, пытая детей и оставляя им шрамы незаконными артефактами, теперь будет законно? Не должны ли теперь профессора не останавливать драки и издевательства, если они их обнаруживают? Должны ли они оставлять обман без наказания? А если над кем-то всё время издеваются, могут ли они просто проклясть всю школу до смерти, не получив после этого никакого наказания?

Директор сердито поднимается со своего места.

— Я не это имел в виду, мой мальчик!

Гарри, хотя и вздрагивает, но собирается с духом и отказывается отступать, даже когда над ним возвышается взрослый.

— Что ещё Вы имели в виду, когда сказали это? Если Вы не имели ввиду, что все преступления во время войны должны оставаться без наказания, то тогда речь шла только о Вас? Только Вы имеете право совершать преступления, не неся после этого наказания? Так ли это?

— Я знаю, что с тобой не общаются другие студенты, Гарри. Из-за этого мне грустно, но у нас есть более важные проблемы, о которых нужно беспокоиться.

Гарри фыркает.

Директор снова садится, пытаясь вернуться к своему прежнему спокойному и счастливому выражению лица. Он терпит неудачу.

— Я нашёл один, — шепчет он, — ещё один, вернее сказать, — он прокручивает кольцо на пальце. Оно по-прежнему излучает яростную Тёмную ауру, и это, конечно, только приближает директора к смерти в несколько раз быстрее, но директор, кажется, не беспокоится об этом. — Я хочу, чтобы ты помог мне достать его.

Гарри бросает ещё один стальной взгляд на директора.

— Нет, спасибо. Учащимся запрещено покидать Хогвартс, если только речь не идёт о выходных в Хогсмиде. В противном случае студентов должны сопровождать их опекуны. У меня нет Магического Опекуна, поэтому я не могу покинуть замок.

Недосказанность в его тоне ясно говорит ты-должен-помнить-что-ты-директор.

Это утверждение является ложью. Гарри надеется, что опекунство лежит на Аласторе Грюме, реальном человеке, а не на его двойнике Пожирателе Смерти, но также рассчитывает, что директор не знает или, по крайней мере, не признаёт этого прямо сейчас, хотя бы из-за любопытного маленького жука.

Директор берёт в руки один из странных предметов на его столе и вертит его в руках, глядя на Гарри.

— В такие опасные времена, мой мальчик, важно не подчиняться всем правилам!

— Разве не говорят, что Хогвартс — самое безопасное место во всем волшебном мире? Чего вы добиваетесь, пытаясь вытащить меня отсюда?

Его голос немного охрип. Он всё ещё в ярости из-за того, что его каждый год заставляют возвращаться в семью Дурслей, несмотря на то, что Хогвартс якобы намного безопаснее.

Директор грустно качает головой.

— Самый безопасный путь не всегда самый правильный.

Гарри молчит. Он знает, что его протесты ничего не значат, и говорит он в основном для публики в виде маленького жука. И кроме того — выражение его лица говорит без слов.

— Я подозреваю, что это Чаша Хельги Пуффендуй, мой мальчик. Мы видели её в воспоминании вместе с медальоном, помнишь? Мне удалось её найти. Сейчас она находится в хранилище Беллатрисы Лестрейндж.

Под серьёзным взглядом, направленным на него, Гарри в замешательстве моргает.

— Хранилище? Как хранилище Гринготтса? Как в банке гоблинов? Который является самым защищённым от воров и грабителей местом в мире? И вы хотите в него вломиться? В хранилище Беллатрисы Лестрейндж, печально известной Пожирательницы Смерти?

Директор серьёзно кивает.

— Я знаю, что это будет трудно, мой мальчик…

— Вы собираетесь проникнуть в Гринготтс и хотите, чтобы я пошёл с вами?

— Твои таланты исключительны…

Гарри качает головой.

— Нет. Я не хочу, чтобы меня принуждали к совершению преступления. И если уж вы решили проникнуть в Гринготтс, почему вы хотите взять с собой меня, а не кого-нибудь из более талантливых и опытных ведьм и волшебников под вашим командованием? Профессор Флитвик — полугоблин! У профессора МакГонагалл на десятки лет больше опыта, чем у меня!

Директор, встав, добродушно улыбается.

— Иногда, мой мальчик, нужен свежий взгляд.

Руки Гарри сжимаются в кулаки, и он изо всех сил старается, чтобы его голос звучал ровно, но громкость всё равно возрастает, и он не может полностью сдержать свой гнев.

— Тогда возьмите кого-нибудь из своего Ордена! Они, по крайней мере, все старше и могут использовать магию, и их за это не выгонят из школы!

Директор грустно качает головой.

— Это должен быть ты, мой мальчик. Нет никого, кто мог бы заменить тебя.

— Я отказываюсь! Вы не можете заставить меня совершить преступление!

Гарри поворачивается, чтобы уйти, осторожный и подозрительный, но он оказывается не настолько быстр, чтобы уклониться ни от невербального обезоруживающего заклинания без палочки, ни от следующего проклятия, связывающего его руки за спиной, ни от проклятия, которое на время лишает его голоса. Гарри недостаточно хорош, чтобы использовать Светлую магию без слов и палочки, а Тёмная магия требует по крайней мере одного элемента. Дверь кабинета окончательно закрывается, когда ключ поворачивается в замочной скважине и плывёт в руку директора.

Гарри в ловушке.

Директор улыбается ему ласково и дружелюбно.

— Ты готов идти?

Гарри дёргает плечом, сгоняя жука, и пытается найти выход, но директор просто сгибает пальцы. Гарри тянет невидимая сила, и он вваливается в камин, в котором директор использует летучий порох, чтобы доставить их на Косую Аллею.

Последнее, что видит Гарри перед тем, как зелёное пламя уносит его прочь — это маленький светящийся жук, который становится всё больше и больше.

Они приземляются в одном из многочисленных каминов Гринготтса. Со всех сторон их окружают толпящиеся гоблины. Один или два смотрят на них с отвращением, но большинство из них слишком заняты очередями нетерпеливых волшебников, ожидающих, пока их отведут в их хранилища или завершат какие-то операции.

Директор подходит к самому началу очереди, и Гарри по велению магии директора дергается за ним. На мгновение Гарри надеется, что кто-нибудь увидит и поможет ему, но разве кто-нибудь когда-нибудь протягивал ему руку помощи? Верёвка, связывающая его руки, возможно, была невидимой, но это не мешает его рукам быть неестественно прижатыми друг к другу, также невидимость самих верёвок не помешала отпечаткам от них появиться на его коже. Гарри знает, что его движения странные и неестественные: он всем телом отклоняется от директора, пытаясь сопротивляться притяжению магии, но каждую секунду, спотыкаясь, всё равно делает несколько шагов вперёд. Его лицо искажено решимостью и ужасом.

Но никто ничего не замечает.

Дойдя до начала очереди, директор замирает в ожидании. Гоблин не смотрит на него, поэтому он откашливается. Наконец гоблин поворачивается к директору. Этот гоблин оказывается не тем, с которым Гарри когда-то говорил прежде. Он совершенно уверен, что помнит тот неприятный шрам, который проходит от его… её? — как вообще различить мужчин и женщин гоблинов? — щёки до кончиков пальцев.

Директор добродушно улыбается, глаза его блестят.

— Добрый вечер, Мистер Гоблин.

Гоблин отворачивается, незаинтересованный.

Мерцание исчезает, а улыбке теперь не хватает дружелюбия.

— Добрый вечер, Мистер Гоблин, — повторяет директор, на этот раз громче.

Не поворачиваясь к нему, гоблин говорит: