Оказывается, теперь тот чел, Майкл кажется, который работал в кабинете «56», стал экспертом по безопасности, и теперь во всём МИ6 проводится генеральная уборка, так сказать. И теперь, когда появилась возможность выводить продажных Шишек на чистую воду, Разведка могла дотянуться до самый грязных углов, типа за диваном, под холодильником, и наконец-то качественно всё убрать.

Как это работает?Вернёмся к этому самому.

Свой первый «рабочий» день я начал с выпивки и бестолковых разговоров со всеми подряд. Кто бы мог подумать, что я снова шастаю по «Молодому богу», как в наш совместный с Джимом визит сюда. Только теперь я не пытаюсь «завести полезные знакомства». Я распространяю слухи.

Императрица представила меня как некий «талисман» клуба, что-то типа Красного Фреда у Манчестер Юнайтед. Но у меня был образ бога, а не дьявола. И я пил то с одним человеком, то с другим, вставляя в нужные моменты томным шёпотом:

— Меня заводит всё опасное. Ну, знаешь, криминальное. Меня трахал мой дядя, а он то тот ещё преступник.

Я трагичным голосом повествовал тем, кто мной интересовался, историю о несчастном мне, который хотел постичь все прелести тёмной стороны, а злодей-дядя пользовался мной, пользовался тем, что я был без ума от него, от его кровавых рук. И когда я понял, что он просто использовал меня, то сбежал. И теперь готов отдасться любому, у кого большой… послужной список в криминальной сфере.

Так они шли ко мне.

Похотливые, женатые, разведённые, алчные мужчины, желающие покрасоваться своими «достижениями» по ту сторону закона.

Я разыгрывал один и тот же спектакль, опираясь на наброски того, что проделал с Клинтом. Я не давал взамен ничего кроме фальшивых взглядов обожания. Но все эти чиновники, у которых штаны рвались от вида молодого тела и обещанных извращений, охотно делились своими пакостями, словно я был альтернативной версией Санты, поощряющей плохих деток.

— Финансирование экстремистской ячейки в Штатах, — не лёгкое дело. — говорил один.

— Что ты знаешь о биохимическом оружии? — спрашивал другой. — Исследования спонсируются из моего собственного кармана!

Я дарил каждому развязную улыбку, за которой я зевал, слушая всё это дерьмо. Но мне было весело потом, когда я возвращался в комнату-информатора, как называла её Императрица. Это помещение располагалось рядом с подушечным кабинетом Бриттней. Там сидел молодой техник, который, по словам Уэйт, положил на меня глаз. Я ничего такого не замечал, так что просто заключил, что либо её наебали её карты, либо она просто пытается заинтересовать меня кем-то другим.

Короче я заходил в эту комнату, снимал с себя наушник и сообщал с кем только что вёл беседу. Техник, кажется по имени Патрик, отправлял все записи в Разведку понятно кому. Всё это выглядит как афера и незаконный способ добывать доказательства, однако, никто не был в курсе, что мои манипуляции развязывали всем чертям язык. Я ведь был демоном. Нет. Двуликим богом Янусом.

Как-то Бриттней особенно сконфуженно заявила мне (после бутылки рома), что её силы не распространяются на моего дядю. Что мою безопасность гарантирует лишь объединение с Майкрофтом. Я же успокоил её, уверяя, что здесь волноваться уже не о чем.

Джим наверняка давно в курсе, что я обосновался в «Молодом боге», а значит, он больше сюда не сунется.

Он совался в это место лишь в моих снах.

Частое видение в бессознательном состоянии начиналось одинаково: я лежал в своей постели и слушал приближающиеся шаги. Медленно кто-то ступал вверх по лестнице к амбарной двери. Я не мог понять кто это до самого его появления на втором этаже у моей постели. Как я сразу не узнал дядю? Дальше сюжет менялся. Было несколько вариантов: он просто стоял и смотрел на меня, либо садился рядом и тоже смотрел, либо забирался сверху, расстёгивая свой ремень, либо забирался сверху и клал руки на мою шею. Когда сон содержал сцену удушья, я мог шевелиться. И я делал одно и то же: начинал душить в ответ. И это не было кошмаром. Это каждый раз приятно. Это мой вид эротического сна, после которого я просыпаюсь с сильной эрекцией. Куда страшнее его молчание. Тогда меня накрывает ужас, и я не могу пошевелиться. Я вынужден смотреть в чёрные глаза недвижимой фигуры.

Я не делился этими снами со Стоун. Когда мы встречались в её офисе (не на базе), то наши беседы скорее походили на игру в прятки. Я больше не желал впускать её к себе в голову, не давал анализировать. Дело было не в том, что она меня чем-то обидела или ранила. Просто она больше была мне не нужна. Я ходил к ней только чтобы политик был спокоен.

Однако я охотно делился с ней своими достижениями на поприще шпиона. Мне было интересно, что она скажет. Я ведь стал пользоваться более основательной житейской психологией, чтобы понять, чего и почему хотят люди. Но Стоун больше интересовалась зачем я всё это делаю.

— Я беру у них маленькие сувениры. — говорю я, слегка улыбнувшись. — Запонку, галстук, монету из кошелька. Любую мелочь короче. И складываю в особую коробку.

— Ты их коллекционируешь? — уточняет психолог.

— Что-то вроде.

— Тяга к собиранию говорит об одержимости, тревоге, навязчивых мыслях, стремлению контролировать хоть что-то в неконтролируемом мире. — без заминки выдаёт Стоун.

Я усмехаюсь, отводя глаза в сторону.

— Может быть. Но для меня эти трофеи значат победу над лицемерным злом.

— Лицемерным?

— Абсолютное зло я могу вынести, а вот то, чем занимаются те, кого ловлю я — отвратительно.

Я позволил этим словам выйти, и обнаружил, что мне нравиться когда на лице Стоун появляется лёгкое беспокойство. Фраза про абсолютное зло довольно странная, согласен. Но я действительно не мог найти аргументов против него. Разве что, оно тоже вредит людям. Но разница лишь в том, что не ради денег или собственной выгоды. Зло ради зла. Иногда я не мог не сравнивать это с чем-то вроде искусства.

Иногда я пел. Садился прямо на барную стойку, ожидая пока смолкнет громкая музыка. И начинал петь своим голосом, которому помогали инструменты.

Это были нередкие ночи живой музыки, которые всегда кричали своей театральностью. Нередко мы ставили небольшие мюзиклы. Зрителям нравилось, когда я изображал юного бога. Орфея, к примеру. Мои песни, мой наряд из лёгкой ткани и золотой венок в светлых волосах к удивлению вписывались в атмосферу клуба. Дело было в том, что божественная античность здесь искусно переплеталась с модерном. И я был современным богом с нужной внешностью и нужным голосом, чтобы перенести толпу из реальности в нечто более похожее на миф.

Это так же помогало привлекать «клиентов». Чаще они подходили сразу после моего выступления. Сначала давали свой восторженный отзыв, затем предлагали выступить на каком-нибудь благотворительном мероприятии под их началом, а потом настаивали на уединении в одной из комнат.

Я понимал, что все мои заигрывания с целью выуживания информации должны к чему-то естественно привести. Но я не спал с ними, даже не давал себя касаться. И они в итоге переставали настаивать, потому что я всегда говорил одно и то же:

— Если вы коснётесь меня, мой дядя вас убьёт.

В довесок к тому, что имя Джима обладало нехилой репутацией, я показывал шрамы от ножа на пояснице. Инициалы Мориарти на моей коже тут же отшивали всех претендующих на мой зад или рот. Я обманывал их, я лгал им, но насчёт Джима никогда.

Может я просто напридумывал себе всякого, но мне почему-то казалось, что дядя следит за тем, что происходит в клубе. Не лично, но, быть может, через какие-нибудь камеры. Он не собирался больше выходить со мной на связь напрямую, но он точно не оставит меня без наблюдения. Ведь ему интересно, что со мной будет. Кем я стану без него?

Я не имел понятия будет ли он хоть как-то вмешиваться в мою жизнь, как тогда, когда он убил тех кадетов. Что ж, время покажет.

Бурный месяц. Всё шло гладко. Я даже удивился тому, что никаких крупных проколов не возникало. Однако, всех, кого я изобличал в обмане, каких-то противозаконных действиях, не ждала жёсткая расплата. Их не позорили по телевидению, даже в газетах почти ничего не было. Джона Гарви оправдали, он публично признался в том, что «его действия в последнее время были неразумными, но он готов исправиться». Чёрта с два! Я был уверен, что он вернётся к чёрным делишкам. Раз он связался с Мориарти, то не сможет не вернуться. Иначе он уйдёт не только из криминала, но и из жизни.