Справа движение. Краем глаза я замечаю, что сигарета исчезла.

— Плохая привычка.

Я ошарашенно поднимаю голову. Майкрофт. Сердце летит в чёрную дыру, но я успеваю его подхватить. Майкрофт.

Кто я? Кто для тебя?

Я поднимаюсь на ноги, всё ещё таращась на Холмса, будто он прилетел в синей будке. Политик тушит сигарету, а затем смотрит на меня в ответ. В его левой руке зонтик. Мы молчим.

Я ведь антихрист для тебя.

Изящно пал с небес

Борьба меж всеми здесь{?}[I am the antichrist to you - Kishi bashi]…

Песня продолжается, я ловлю этот момент, наслаждаясь его театральностью.

Майкрофт смотрит немного иначе. В моём сердце начинает тлеть надежда.

— Значит, ты хочешь знать, как вернуть меня? — вдруг произносит Холмс.

Я распахиваю рот. Шерлок…

— Да. — тихо отзываюсь я.

Майкрофт вздыхает, не отрывая от меня задумчивых глаз.

— Я не знаю, что делать. — вдруг громко говорю я, но голос дрожит. Как и всё моё тело.

Холмс продолжает молчать.

— Я уже извинялся. Но слова ничего не значат, да? — я цепляюсь за надежду. Пожалуйста, умоляю, спаси меня. — Из действий я могу лишь пообещать, что больше никогда не убегу от тебя. И что буду сначала думать, а потом делать.

Глаза Холмса еле заметно, но расширяются. Мне хочется упасть, так как стоять тяжело, но присутствие Майкрофта неожиданно дарит мне силы.

— Эдвард! — вдруг будто ругается Майкрофт. — Бога ради! Ну почему ты… — и он замолк, захлёбываясь в каких-то своих не сказанных словах.

Я непонимающе гляжу на него.

— Ты злишься? — вдруг понимаю я.

— Да, я злюсь. — сжал плотно губы политик.

Я смотрю, распахнув глаза и рот. Это из-за того, что я курил? Или поехал на Бейкер стрит?…..

Но тут я замечаю, что Холмс злится иначе. Не так, как злился на меня раньше или после моего возвращения. Я пытаюсь понять в чем дело.

— Я злюсь на себя. — вдруг поясняет всё он.

Это совершенно обескураживает меня.

— Злюсь потому… — он собирается с мыслями, глядя то на конец зонтика, то в сторону. — Потому что снова не могу найти сил отказаться от тебя.

Весь мой организм замер. Все слишком нереально.

Политик сглатывает, затем медленно приводит в порядок часто вздымающуюся грудь. Мы смотрим друг на друга. Я замечаю звёзды за спиной Майкрофта. Они окружают его сверху, сбоку, везде. Всё меняется. Надежда разгорается ярче.

— Я не могу тебя бросить. — признаётся Холмс. — Считай это синдромом старшего брата. И я не в силах его преодолеть.

— Потому что у тебя есть сердце. — хриплым голосом произношу я. — Как и у меня. Поэтому я никогда не стану таким как Джим.

Это имя звучит из моих уст как призрак прошлого. Оно не ранит более. Только не сейчас. Только не рядом с Майкрофтом.

Холмс смотрит мне в глаза, и хоть здесь уже не так хорошо все видно из-за слабого освещения, я замечаю, как он тает, как снимает вуаль отрешенности. Неужели?..

Я не заметил, как оказался вплотную к Майкрофту, как стал вжиматься в его пиджак, как пальцы вцепились в ткань на спине.

Холмс опешил. Я чувствовал эту близость и изо всех сил старался поверить, что всё по настоящему. Я вернулся. Майкрофт простил меня. Я буду жить?..

Что-то касается моей спины. Медленно, осторожно. Это его рука. Затем вторая, все ещё держащая зонт. Я и не ждал, что он также вцепится в меня, но то, что он уже сделал то, на что, казалось бы, был не способен, заставило меня улыбнуться. Тепло. Защита. Сознательное.

Но на второй половине минуты наших объятий, я ощутил не наигранную слабость. Разом по всему телу. Странное волнение посетило меня. А через пару секунд и два рваных вздоха всё стало темнеть, утекать. Ну почему? Я же только-только стал счастлив!

Резкая вспышка в груди, прозрачная боль. Она усиливается, нарастает. И вот я распахиваю глаза. Потолок. Яркая лампа светит прямо в глаза. Кто-то рядом. Много кого.

— Есть пульс.

— Двадцать миллилитров магния сульфата. Сейчас.

Ощущения довольно странные. Всё похоже на сон. У меня не хватает сил прочувствовать своё тело. Зато я слышу о чём говорят доктора.

— Если он не поспит в ближайшие пару часов, организм не выдержит. Сердце уже не выдерживает. Слишком высокий уровень стресса и слишком мало необходимой энергии. Мы не сможем каждый раз заводить его сердце по новой.

Майкрофт тут? Мне не удалось поднять голову. Со мной что-то делали. Я вдруг ощутил, как волоски на груди стоят дыбом. Отвратительное чувство нереальности. Противное! Достало!

Всё снова помутнело.

Затем я ощутил, как кто-то что-то делает с моей головой. Влажные касания, затем неприятные, липкие.

— Эдвард. — зовёт меня незнакомый голос. — Сейчас мы постараемся отправить тебя спать с помощью тока. Это неприятно, но необходимо. Понимаешь?

Я ничего не понимал. Мне хватало сил лишь на то, чтобы считывать данные, но не обрабатывать, и уж тем более не выводить.

В следующее короткое мгновение я даже не понял, что почувствовал. Всё снова померкло.

— Мама?

Я вижу её на кухне. На нашей кухне. Её золотистые волосы сейчас ещё ярче благодаря лучам, падающим из окна. На ней полосатая футболка и джинсы. А ещё фартук. Она готовит. Пахнет приятно. Я подхожу ближе.

— Что это? — я заглядываю в кастрюлю.

Мама вдруг начинает смеяться. Я смотрю в её светлые глаза. В них веселье.

— Конечно, паста, дорогой. — мягким голосом произносит она. — Единственное, что у меня сносно выходит. Подай, пожалуйста, масло.

Я неуверенно оглядываюсь. Кухня небольшая, но заставленная цветами. Сейчас лето, и они все в цвету. Лианы свисают с потолка, почти скрывая занавески. На столе небольшой разгром, а ещё ваза с розами. Я дохожу до холодильника и достаю из него баночку с маслом. Мама берёт его и вываливает в кастрюлю.

— Вот так. — говорит она и ловко снимает кастрюлю с огня, вооружившись прихваткой.

— Разве мы не пойдём ужинать вниз, как обычно? — спрашиваю я, кидая взгляд в окно.

В доме напротив на первом этаже располагается небольшое кафе. Я попробовал все блюда оттуда, но не смог бы назвать своего любимого. Не могу вспомнить почему.

Мама удивлённо смотрит на меня, уже принимаясь натирать пармезан.

— Мы же вроде решили устроить семейный ужин дома. Или ты хочешь пойти в кафе?

— Нет. — спахватываюсь я. — Семейный ужин дома… Мне нравится.

Я снова оглядываю кухню. Странно.

Мама снова улыбается. Мне нравится её причёска. Как давно она у неё?

С улицы раздаются звуки, напоминающие кошачьи оры.

— Ах. Снова коты мистера Вуда что-то не поделили. — негодует мама, но веселье не покидает её.

Я же не могу понять в чём дело. Мама. Наша квартира. Коты мистера Вуда. Семейный ужин? Я хочу что-то спросить у мамы, но всё никак не соображу, что именно.

— Чую пасту! — раздаётся в дверях чей-то голос.

Я тут же оборачиваюсь. Передо мной стоит высокий мужчина с чёрными волосами и такой же чёрной бородкой. Черты его лица мне будто знакомы. Они с мамой обмениваются улыбками, а затем он проходит на кухню, кладя ладонь на мои волосы и мягко ведёт пальцами от лба до затылка.

— Как же я хочу есть. — говорит он и заглядывает за спину мамы.

— Адам! — возмущённо, но с тем же весельем восклицает она. — Потерпи.

Я продолжаю глядеть на всё, не зная, как поступить. Отчего-то хотелось отдаться этому дню, наполненному обычными хлопотами, солнцем и спокойствием. Но где-то на заднем плане маячит что-то, не дающее покоя.

— Папа? — я гляжу на темноволосого мужчину.

Тот оборачивается и добродушно улыбается. Я замечаю на его руке тату с каким-то рисунком, но с моего ракурса плохо видно.

— Что такое, сын?

Вдруг я улыбаюсь. Папа. И мама. Я разглядываю родителей. Всё так и должно быть. Всё в порядке.

— Ничего. — говорю я. — Всё в порядке.

— Отлично. — папа открывает один из ящиков и достаёт коробку с чаем. — Я пока заварю чаёк.

Мама продолжает готовить, папа возится с чайником. Я стою у стены, наблюдая, будто никогда не видел этой картины. Мне легко дышится. Надеюсь, после ужина мы посмотрим фильм или что-то вроде.