Политик не меняется в лице. Тогда моё сознание переключается на наручники, и новая, хоть и слабая волна паники заставляет меня с силой дёргать руки. Бесполезно. От этой безысходности меня таки прорывает, и из груди вырывается всплеск отчаяния. Теперь к дрожи от ужаса присоединяется дрожь рыданий. Голова идёт кругом, инстинкт самосохранения пробивает дамбу успокоительного, и я снова впадаю в бешенство.

Одеяло, которым я был укрыт слетает, мой обезумевший взгляд впился в Майкрофта.

— Пожалуйста! Пожалуйста! Убери!

Только сейчас я замечаю, что Майкрофт выглядит весьма обескуражено, и он даже привстал, кидая взгляд на дверь.

— Прошу, Майкрофт, убери их! — продолжал верещать я, вытаращив глаза на политика.

Тот стоял, чуть приоткрыв рот. В комнату влетели мои старые мучители. Я выгнулся и со всей силы дёрнулся.

— Ладно, — вдруг раздался голос Майкрофта. — снимите одни. — сказал он опешившему полисмену.

Полицейский с сомнением смотрит на Холмса.

— Но не положено…

— Под мою ответственность. — с напором произносит Майкрофт.

И один браслет тут же слетел с меня. Так, одна рука свободна, отлично, я не беспомощен. Паника чуть отступила, но пришла жуткая головная боль. Я весь измученный откинулся на подушку.

— Оставьте нас. — я уже и забыл этот голос.

Все, кроме Майкрофта покинули комнату. Я окончательно проснулся и вроде отошёл от шока, хотя оставшиеся наручники напрягали. Боже… Я действительно вернулся. И я снова вижу Майкрофта. Сколько мы не виделись? Сколько вообще прошло? Холмс опускается обратно на стул, я наклоняю голову, чтобы видеть Холмса. Что же сейчас будет?

Но ничего не происходит. По крайней мере, если со стороны посмотреть. Мы просто молчим. Майкрофт просто глядит на меня, и я вижу его лицо в тот день в суде, его лицо, когда я сбежал в лифт, когда закрывались двери.

Слёзы одна за другой катятся из моих глаз, и я чувствую себя самым уязвимым человеком в мире. А ещё глупым. Очень-очень глупым.

— Прости. — выдавливаю я, и слова обращаются в реку слёз и всхлипов.

Холмс-старший молчит. От этого я ещё глубже погружаюсь в омут ненависти к себе. И мысли ничем не заглушить.

— Знаешь, — Майкрофт наконец-то жалеет меня и даёт своему голосу поглотить меня. — из всех твоих проделок, эта — поразила меня больше всего.

Ещё бы. И мне очень стыдно. Хочется сказать: впервые, за всю историю моих проделок, за эту мне действительно стыдно как никогда. Но я молчу, потому что боюсь услышать кое-какие слова.

— Ты понимаешь, что ты сделал?

Я киваю. Мне всё ещё сложно посмотреть ему в глаза. Майкрофт молчит дальше, и я всё же кидаю на него трусливый взгляд. Он смотрит на меня с совершенно разочарованным выражением. Я прикрываю глаза.

— Прости. — снова мой жалкий лепет.

— Ты пренебрёг всем, что я тебе дал. — политик уже начинает повышать голос. Что ж, имеет право. — Сбежал от меня прямо из суда! Пропал на тридцать с лишним дней! — значит вот сколько меня не было. Я снова смотрю на Холмса, стараясь глазами передать всю глубину моих сожалений. — И вот ты появляешься перед воротами здания государственной разведки и разносишь их к чёрту мотоциклом, а сам лежишь весь в крови на дороге. — Майкрофт поправил сбившийся галстук. — Ты возомнил, что можно нагуляться и вернуться обратно?!

Вот они. Вот эти слова, которые сотрясли всё моё существо. Надежда стала угасать.

— Прости. — бесцветно произношу я, позволяя взгляду замереть на мёртвой точке.

— Думаешь, мне что-то дают твои извинения?!

Я перестал дышать. Господи, умоляю, пусть я умру прямо сейчас.

Аппарат рядом странно запикал. О, это знамение? Как бы то ни было, это заставило политика остановить свою тираду. Он глянул на прибор, а затем снова на меня. Не знаю, как я выглядел со стороны, но внутри всё было хуже в миллиард раз. Что мне делать теперь? Если меня вышвырнут отсюда, куда мне пойти? У меня ничего нет. Вернуться? Ах, убейте.

— И я слышать не хочу твоих оправданий! — продолжил таки Холмс. — Но тебе придётся объясняться всему отделу, так что я хочу первым услышать, что ты скажешь, ибо ты можешь сделать всё ещё хуже. Так что говори.

Я поднял на него испуганные глаза. Я не знаю, что сказать! Правду? Но её так много, я не знаю какой кусок истины преподнести ему. Моя рука теребила наручник на прикованной второй, как свободное животное не понимает почему собрат не может пойти с ним.

Я вдруг подчерпнул откуда-то силы приподняться и взглянуть в глаза Холмсу.

— Сделать хуже правдой? — хрипло осведомился я.

Складка меж бровей политика выросла вдвое.

— А её ли ты используешь? — ледяной намёк на мою прошлую натуру.

Голова гудела.

— Разумеется. — выдавил я, изо всех сил поддерживая зрительный контакт с Майкрофтом. — Только я не знаю с чего начать. — признался я.

— Полагаю, — я узнал этот деловитый тон. Мне даже захотелось улыбнуться от мыслей, что я по нему, оказывается, скучал. — они захотят прежде всего узнать причину твоего возвращения.

Я невольно дёрнул бровями, дивясь словам, а затем пожиная боль, которая пришла вслед за этим ничтожным движением.

— У них есть некое представление о том, почему ты… покинул нас. — мне становится тошно от этих слов. — Но твоё появление стало неожиданностью.

Я рвано вздохнул. Правду, значит. Что ж…

— Он бы убил меня. — выпалил я и тут же подставил ладонь ко рту. Меня в прямом смысле чуть не вырвало. Озноб сменился жаром.

Майкрофт, конечно, понял о ком я, но сидел с выражением лица, которому пока нечего сказать.

Я еле совладал с рвотным позывом, сжимая ткань на животе.

— Я думаю, что убил бы. — чуть поправляю собственные слова я. — Но… — говорить сложно. Через каждое слово наружу хочет вырваться скудное содержимое желудка. Успокоительное оказало организму медвежью услугу. — дело не только в этом. — я глянул на потолок, но почти сразу сбежал глазами к политику. — Это просто стало… последней каплей, катализатором. — я взял небольшую паузу, потому что голос задрожал. Майкрофт просто ждал. — Я думал, что он…

Нет, всё-таки я снова заревел. Сокрушительные воспоминания о ещё не завядших чувствах терзали мою душу, и нервная система еле держала запасной генератор в приемлемом состоянии. Пальцы свободной руки стали тереть голову, словно это помогло бы избавиться от хлещущийся там боли.

— Я просто идиот. — мои зубы неожиданно заскрежетали, плотно стиснувшись. — И ты был прав. — слова полились из меня, как и слёзы — градом. — Во всём прав. — всхлип, я бесполезно пытаюсь вытереть щёки, которые тут же снова мокнут. — Я подумал, что смогу понять его. — я на секунду стал задыхаться как астматик. Холмс напряжённо приглядывался ко мне. — Что мы сможем стать… — я издал какой-то протяжный воющий звук. Мышцы сжимались и разжимались. — семьёй. Но только там я смог понять, что… — я взглянул на Майкрофта из-за завесы водопада слёз. — единственный мой союзник — это ты. — я только сейчас заметил, что последние секунды впиваюсь ногтями в запястье пленённой руки. — Лишь тебе я могу доверять, потому что ты никогда бы… — я снова задохнулся, хватаясь за горло.

В эту секунду я понял, что не могу больше сделать ни вдоха. Мои глаза распахнулись, застывая где-то в чёрной дыре. Пальцы сжимают одеяло. Из недр глотки вырывается лишённый всякой пользы полу-хрип полу-вдох. Майкрофт вскакивает. Я же падаю на подушку. Тело колотит дрожь. Слишком частые сокращения изводят мышцы.

Кто-то нависает надо мной, тыкая в лицо какой-то штуковиной. Мои глаза медленно закрываются.

Когда первая порция воздуха наконец-то проникает в мои лёгкие, они начинают гореть. Мысли ни на что не похожи. Всё вокруг — нечто непостижимое.

Я в третий или чёрт знает в какой уже раз выныриваю из забытья. Моё местонахождение не поменялось, но рядом уже не было ни медбратьев, ни Майкрофта. Браслет по прежнему находился на моём запястье. Металл успел нагреться. Я перевернулся на бок и уставился на блестящую вещицу. Пошёл, пошёл, пошёл ты…