Это сильный дар, которым не мог не восхищаться Деймос, он и восхищался, завидовал. Это неограниченные власть и доминирование, которых нельзя не бояться. И Лейда боится.

А я?

Восхищаюсь. Боюсь. Заражена и поглощена всем этим. Хочу все и больше ничего не хочу.

Я давно ощущаю себя в ловушке, в гробу из того памятного трипа, на глубине полтора метра под землей. Сначала его стенки и неотвратимость судьбы фантастическими, хитро сплетенными узорами-образами украшала борьба за выживание, за сохранение личности и права быть ею, потом — ненависть, неприятие, оттачивание навыков двуличия, затем самое яркое и чудесное — любовь, пусть и созданная синдромом Керчепина, но от этого не потерявшая ни крохи своего света, ставшая еще дороже оттого, что на самом деле просто не способна испытывать ее, нуждалась в том, чтобы ее в меня вложили. Теперь голоэкран погас, картинки перестали сменять друг друга, отвлекать и очаровывать, я очнулась. И поняла, что нужно выбираться. Плохо то, что устала, слаба и невероятно сильно желаю избавиться от боли.

Отвернувшись от прозрачной стены, я судорожно вздохнула, механически вытерла совершенно сухие глаза и быстрым шагом направилась в корпус общежития.

Нельзя о таком молчать. По нашей с ним вине умер человек. Друг. Раскрыв его тайну, я раскрою и свою, ведь мы вместе. Погубив его, погублю и себя. Готова к этому?.. Да. Хочу, чтобы больше не было этой боли, этого могильного холода, этого почти физического чувства подавленности.

Но сначала — удостовериться. Получить точные ответы на вопросы.

Дверь в его комнату сдвинулась, как только оказалась перед ней, не потребовалось стучать. Он ждал, знал, что я приближаюсь, понимал, что разговор неминуем. Подпирал плечом стену у входа. Полностью одет. Оглядела ту самую необычную форму с золотисто-зелеными нашивками и эмблемой «Пикса три». Встретилась с серебристо-серым отрешенным взглядом, словно смотрящим сквозь меня. Значит, сосредоточен на даре. Пытается определить, насколько серьезно я настроена?

Безысходность. Она имеет противный до тошноты вкус, скручивает душу безумной болью и яростью.

— Ты им ничего не сказала, — тихо проговорил Нир, неотрывно глядя на меня ставшими нормальными глазами.

Стиснула зубы, сглотнула ком горечи.

Он сделал это, сделал…

— Не сказала, — произнесла шелестящим эхом.

Он подошел близко, сократив между нами расстояние. Долгое мгновение мы жадно смотрели друг другу в лицо. Возможно, в последний раз… И не могла не любоваться им, каждой отточенной чертой, каждой крохой силы, которая чувствовалась в нем: в движениях, позе, выражении глаз, даже дыхании. Это завораживало, восхищало, покоряло. И поняла наконец, как кто-то настолько красивый может быть настолько же чудовищным. Это закон природы, которая всегда ярко отмечает настоящего хищника. И это закон милосердия для жертвы, которая, умирая в муках в его когтях и зубах, не может не упиваться такой мощью, будто наркотиком, забывает о боли в экстазе.

— Я не намерен оправдываться, — он нахмурился, между бровей появилась упрямая складочка. Шагнул еще ближе, добавил уже мягким тоном, наклонившись, удерживая мой взгляд своим, пронзительным:

— Но нужно объяснить, чтобы между нами ничто не стояло. Я сделал то, что должен, Мия. Сдержал свое слово и позаботился о тебе. Уничтожил угрозу. Он стал очень опасен. Его желание отомстить мне далеко зашло и имело все шансы осуществиться. В какой-то мере я сам оплошал, заигрался, допустил это. Было интересно, на что он способен. Вот и проверил. А он каким-то образом сумел привлечь на свою сторону Идена, я не знал об этом. Узнал слишком поздно. Вместе они стали копать и нарыли… многое. Идена похлопотал, чтобы разбирательство возобновилось и вышло на уровень выше, не было просто внутри уны. Густов помогал. Доставал доказательства, свидетелей, в некоторых случаях и стараться не пришлось, многое находилось у него под носом, поскольку раньше мы были единицей. И я бы спустил ему то, что он расковырял мою защиту, открыл то, что не должен был, воздействовал, спустил бы помешательство на своей мести, но этот ублюдок посмел полезть к тебе. Настроить тебя против меня! Это все решило в конце концов. Мия, это…

Хотел коснуться меня, но я вовремя отпрянула, отступила в сторону. Иоданир шагнул следом, в глазах полыхнули бешенство и обида. Закрыла лицо ладонями, не желая его видеть.

Рациональный поступок, да. Смерть оборвала противостояние, поставила в итоге точку. Которая обнажила всю жуть и пустоту. Такое нельзя принять. Нет.

— Как ты узнал о нашей встрече? Нас никто не видел…

— Он написал мне о ней. Похвастал, что ты доверяешь ему теперь больше, чем мне. Что он тебе отдал?

Прикусила губу, испытывая новый накат боли. Как же устала быть игрушкой, заслонкой, инструментом, собственностью. Как же устала разгребать обломки и землю этой могилы, проще сдаться…

Встряхнувшись, заставила себя поднять голову, собраться, снова посмотреть Тэппу в глаза.

— Микроноситель с записью разговора Идена и Чен.

Нир прищурился, на миг задумываясь.

— Они говорили обо мне, о синдроме Керчепина. О Вироне Вурк, — пояснила, облизав губы. И выдохнула:

— И теперь хочу услышать все от тебя. Все, Иоданир.

Готова к этому?

Он вздохнул, на мгновение отвел глаза, отпустив мой взгляд, устало потер лицо. Наконец, словно собравшись с мыслями, кивнул.

— Хорошо. Услышишь.

— Я давно перешагнул третий уровень. Еще в шестнадцать. Единственный человек, который об этом знает, мой отец. Без него я не смог бы обходить постоянные проверки. Лейда… Думаю, догадывается. Но свои догадки пока хранит при себе, что умно по меньшей мере. Теперь вот узнала и ты.

По позвоночнику поднимался холод, парализуя. Совладала с приступом дрожи.

Не только Лейда догадалась, Деймос тоже… «Он просто не может иначе жить и действовать. Он урод и чудовище. Требовать, чтобы он подчинялся законам страны и вообще человеческим, нельзя». Деймос понял и приготовился пустить в ход этот козырь. Что тоже ускорило развязку.

— То есть ди-чип…

— Я не настолько всесилен, — с ироничной усмешкой в уголке рта Нир покачал головой. — Это словно шум за стеной. При желании и концентрации я могу прислушаться к нему, вычленить нужное мне. При еще большем желании и концентрации — воздействовать так, словно нет никакого чипа. Взломать или уничтожить защиту, конечно, отнимет время, сожрет резерв, но вполне выполнимо. То же и с ментальной защитой, в некоторых случаях ее «стенки» для меня такие же тонкие, как у мыльного пузыря, в некоторых — монолиты, в которых приходится долго создавать щели. На Вирону у меня ушло не больше полутора минут, элементарное внушение. С Густовым я работал несколько часов.

Меня передернуло. То есть все практически беззащитны, доступны, открыты.

Это дар и проклятие одновременно. Это соблазн и сумасшествие. Это совершенство и страшная угроза.

«Знаешь, почему сильных менталистов, таких, как Нир, не осталось? Их уничтожают, Мия. Эти суки до того мощные, что просто опасны»…

— Что касается тебя… Все, что чувствовал… чувствую к тебе, не поддается контролю. Единственное, с чем не способен совладать, и это… упоительно. И я невольно с того самого первого нашего разговора давил и делился. И даже если бы хотел, не смог бы остановиться, такова изнанка силы. Но я не хотел. И ты не хотела, иначе бы синдрома не было. Ты была внутри моего сознания, Мия, и знаешь, что не причинял и не причиню тебе вреда. Никогда.

— Нир, — приблизилась к нему, всматриваясь в мрачное, напряженное лицо, внушая, — ты же понимаешь… Так нельзя. Это… неправильно. Я не сказала, но должна сказать им. Обязана. Это просто нужно прекратить…

Так сильно хотелось его коснуться. Внутри пекло и разрывало душу от осознания: это последние наши мгновения…

— И ты пришла ко мне, — констатировал он тихо, с нежностью в глазах двумя пальцами, не коснувшись кожи, убрал выбившуюся из прически прядку, мягко, мимолетно улыбнулся.