Все это было разумно и обосновано, но абсолютно бессильно против той неудержимой бури чувств, что овладела моим сердцем и рассудком. Я ничего не могла с собой поделать. Мне чудилось, что этот парень – самый близкий и родной человек в моей жизни, просто ненадолго забытый. Я бы, наверно, точно также смотрела на Артема, если б не видела его несколько лет. Хотя, думаю, и тогда бы мое состояние не было таким хаотическим.

Я знала, что этот человек никогда меня не заметит, никогда не узнает о моем существовании. Но все же при мысли о том, что он сейчас подойдет к какой-нибудь посторонней девушке, поцелует ее и равнодушно уведет мимо меня, я готова была разрыдаться прямо посреди этой толпы, без всякого страха за неизбежный в таком случае позор.

И то, чего я боялась, свершилось.

Мой столь неожиданно обретенный кумир внезапно увидел кого-то в толпе и стал быстро подниматься на парковую площадь. Я обернулась и увидела в той стороне, куда он смотрел, роскошную длинноногую блондинку в ярко-алом платье. Что уж тут говорить, я бы не смогла с ней конкурировать. Но, странно, когда я ее увидела, мое отчаяние не только не ослабело, но напротив – многократно возросло. И дело было не в том, что она неизмеримо превосходила меня и по росту, и по красоте, нет, эта боль была вызвана не завистью и даже не ненавистью. Просто я точно знала, что она не может любить его так, как любила бы я.

Ей нужно было от него все что угодно, но только не то, чего желала я: иметь твердую уверенность в том, что он счастлив, и что его жизнь и душа находятся в полной безопасности. Она ничего подобного не чувствовала. При всех своих внешних достоинствах она стоила его не больше, чем я. А, скорее всего, гораздо меньше.

И, думая так, я ничуть себя не возносила. Просто я знала это. Знала так же, как и то, что мне двадцать пять лет, и что меня зовут Арина. Откуда-то во мне было это понимание, такое же чистое и неоспоримое, как вера древних христиан в Бога.

Но если бы я могла ненадолго преодолеть свое помраченное состояние духа и ума, если б я хоть на секунду обрела способность трезво мыслить, я бы наверняка спросила себя: какое я имею право судить, кто его достоин, а кто нет, если я решительно ничего о нем не знаю? В конце концов, мне даже имя его неизвестно!

Но такой вопрос не пришел мне в голову. Впоследствии я поняла, почему, но тогда мой разум не был способен на рациональные выводы.

Тем временем блондинка вышла на площадь и, чересчур подчеркнуто виляя бедрами, двинулась к дороге, прямо навстречу моему темноволосому кумиру. Я уже внутренне подготовилась к неминуемой сцене их страстного поцелуя (во всяком случае, попыталась подготовиться), как вдруг случилось нечто, чего я никак не могла себе представить.

Глава 3

ВСЕ УДИВИТЕЛЬНЕЙ И УДИВИТЕЛЬНЕЙ

Вместо того чтобы остановиться и обнять, брюнет хладнокровно обогнул блондинку и спокойно пошел дальше. Он даже не одарил ее ни одним взглядом! Почему? Да потому что он ее не знал. Я поспешила с выводами. Она была для него таким же пустым местом, как и я.

Несколько мгновений это открытие доставляло мне поистине сумасшедшую радость, которая, конечно, продлилась недолго. Ведь произошедшее все-таки ничего не значило. Не эта блондинка, так другая. Я-то все равно для него никто.

И вдруг он оказался совсем близко, чуть ли не в нескольких шагах от меня.

В этот же миг мой внутренний взор словно прояснился, с него будто спал невидимый покров умопомешательства, и я все поняла.

Мне вдруг открылось то, чего в своем душевном затмении я не могла осознать сразу. До меня наконец дошло, кого он высматривал, когда только вышел из машины. Дошло, что являлось объектом его пристального сосредоточенного взгляда, когда он стремительно шел сквозь гущу изумленных наблюдателей. Или, вернее сказать, кто. Он смотрел не на какую-нибудь сногсшибательную красотку, как я думала, и не на предполагаемую жертву. Нет.

Он смотрел на меня. И направлялся он в мою сторону.

В мою сторону.

Меня пронзил жестокий озноб. Если еще несколько секунд назад я всей силой своей души желала, чтобы все было так, как оно и было, то теперь я с той же силой мечтала, чтобы эта действительность оказалась обыкновенным сном или, в худшем случае, обманом психики. Но я не могла на это рассчитывать. Не могла идти против реальности.

А этот парень явно был реален, пожалуй, я еще никого в своей жизни не встречала реальней его. Это подтверждали не только многочисленные очевидцы, видевшие его также ясно, как и я, но и тот жуткий апокалипсис, который вызвало во мне его появление.

И тут он подошел ко мне вплотную и с каким-то непонятным выражением, то ли встревоженным, то ли разгневанным, уставился мне в лицо. Избежать этого взгляда я не могла, да и, честно говоря, не пыталась. Я только молча стояла перед ним, изо всех сил стараясь преодолеть охвативший меня трепет ужаса. Наверное, секунд пятнадцать он не говорил ни слова, напряженно и пытливо вглядываясь в мое лицо, а затем обеспокоенно спросил:

– Тебе холодно? Ты вся бледная и почти дрожишь.

У него был очень приятный, глуховатый баритон и весьма располагающие манеры: он держал себя просто и вместе с тем уверенно. Я была так ошеломлена его вниманием, что не осознала сути вопроса. Все, что я могла сейчас делать, это испуганно смотреть на него: на большее меня пока явно не хватало и меньше всего на поддержание разговора. Он, видимо, это заметил, потому что, ничего больше не спрашивая, взял в ладонь мою правую руку. Мне даже в голову не пришло ее отдернуть, хотя я понятия не имела, что у него на уме.

Неожиданно он посмотрел на меня с глубокой горечью и невыразимым сожалением во взгляде:

– Арина, пожалуйста, прости меня! Я не хотел опаздывать, честное слово. Это вышло невольно, я кое-чего не рассчитал по глупости, и из-за этого был вынужден задержаться. А ты все это время стояла тут и мерзла. Прости меня, пожалуйста! Даю слово, это было в первый и в последний раз!

Теперь при ближайшем рассмотрении я увидела, что его глаза были не такими уж страшными, как мне показалось вначале. Несомненно, их оттенок был крайне необычен; они были не зелеными, а именно изумрудными, и этот холодный чистый цвет невольно наводил на предположение о линзах, которое, конечно, еще предстояло проверить. В любом случае, они больше не казались мне пугающими. Наоборот, теперь я находила их исключительно красивыми, а благодаря той выразительности, которой они обладали, даже мистически прекрасными.

Я видела в них какое-то необъяснимое раскаяние, мольбу и подавленность. Я ничего не понимала. В моей голове, будто сонные черви, копошились тупые, бессмысленные вопросы.

Чем он так расстроен? Что его мучит? Он перед кем-то извиняется? Перед кем же? Кто осмелился его огорчить?

Тут мой внутренний голос, еще сохранивший кое-какие крохи здравого смысла, бешено завопил на меня:

«Да перед тобой он извиняется, тупица ты этакая! И, между прочим, по делу! Из-за него ты вся промерзла и теперь наверняка простудишься. Так что нечего растекаться! Давай, открывай рот и принимай извинения! Тупица несчастная!»

Как ни странно, эти безжалостные наставления помогли мне несколько прийти в себя. Я сглотнула и через силу попыталась исполнить приказ своего внутреннего «я», как вдруг мой нежданный собеседник решительно заявил:

– Я сейчас же все исправлю. Идем!

С этими словами он схватил меня за руку и настойчиво потянул к воротам парка. И тут во мне впервые за все это время блеснул разумный вопрос:

– Подожди! А ты вообще кто?

Он остановился и мягко взглянул на меня (это был взгляд учителя, удивленного глупостью ученицы):

– Я Влад. Влад Рахманов. Это мне ты назначила здесь встречу.

Другого ответа и быть не могло, но все же я отказывалась его принимать. Влад Рахманов? Какой Влад Рахманов? Я ждала совсем другого человека. Где мой уродец? Я хочу видеть моего уродца!