Я почувствовал, как кто-то толкает меня в плечо и, раскрыв глаза, я увидел склонённое девичье лицо так низко, что почувствовал её сладкое дыхание.

— Марк.

Она улыбнулась и села рядом на самый краешек.

— Вставай, многие уже покинули вагон, а я ждала, пока ты проснёшься. Ты слишком долго спишь. Поезд никуда больше не поедет, и скоро он развернётся и поедет обратно в Москву. Если ты не хочешь возвращаться, то пошли.

Я молча встал, собрав скромное количество своих вещей и прихватив вещи Полины, пошёл к выходу.

========== Вишнёвое приключение ==========

Станция, на которой мы вышли, состояла из двух коротких платформ.

За той, на которую прибыли мы, начиналось возвышение похожее на не очень высокие горы.

Было жарко, солнце ослепляло, а пыльный железнодорожный запах раздражал обоняние.

— Подождём электричку или пройдёмся до деревни?

Полина уже вовсю изучала расписание, наполовину стёртое и зашарпанное.

— Давай пройдёмся до деревни. Через сколько придёт электричка?

— Через полтора часа, — сказала она и пошла вперёд, не дожидаясь моего слова.

У меня был рюкзак и небольшая сумка через плечо. У Полины также был рюкзак чуть больше моего, маленький чемодан, и я даже не понимал, какого он цвета, потому что он весь был усеян различными значками, а ещё у неё имелась небольшая сумка, странной, полукруглой формы, похожей на переноску для животных, но в разы меньше. Я знал, что именно в ней жил Семён, и она очень бережно к ней относилась, словно к хрустальной.

— А сколько твоей крысе лет? — спросил я.

— Два года, он очень старенький.

Я удивился, потому что мне казалось, что крысы долгожители. Но Полина мне рассказала, что домашние крысы живут недолго, и два года — это для них уже глубокая старость. Позже она мне рассказала, что бывают домашние крысы-рекордсмены, которые живут и по четыре года, но ни одна из её крыс столько не жила. Так я узнал, что Семён у неё не первый, и эта обаятельная крысолюбительница снова вызвала у меня улыбку и странные, тёплые чувства, разливающиеся по моим венам.

Мы не дошли до деревни.

Полина остановилась около какого-то обшарпанного зелёного забора, за ним была черешня, и её было так много, что ветки прогибались от тяжести ягод.

— Давай нарвëм? — повернулась она ко мне с каким-то хитроватым прищуром.

— Давай.

Мы поставили все наши вещи недалеко от забора, и я, показывая свою природную ловкость и гибкость, забрался на забор.

Полина дала мне кепку, и я заметил, что она точно так же, как и чемодан, вся усеяна значками. Назойливая мысль, которая поселилась у меня ещё несколько часов назад, снова свирепо закричала: «А может быть, этой девчонки нет даже восемнадцати лет, хоть бы ей было хотя бы семнадцать».

— А если она испачкается ягодами? Это сложные пятна… — но Полина, махнув рукой, перебила меня.

— Ерунда, с изнанки никто не увидит, — весело и беззаботно ответила она.

«Ну точно семнадцать лет», — подумал я и потянулся за тяжёлыми ветками, усеянными крупной и скорее всего сладкой ягодой.

Я нейтрально относился к этой ягоде, и если бы не Полина, то даже не взглянул бы на этот плодоносный сад, прошёл бы мимо в поисках в деревне, магазина и чистой питьевой воды.

Но эта девочка с её весёлым, лёгким взглядом заставила сделать какой-то несвойственный для меня поступок, и вот я уже балансирую на одной ноге, вторая служит опорой, и пытаюсь набрать ей самых крупных и спелых ягод.

Но, как всегда бывает в историях подробного жанра, мы услышали громкий, настойчивый лай пса и, кажется, у этого пса был хор.

Мне показалось, что собаки не две, даже три. Собачий топот, прыжки, фырканье, рычание и нескончаемый лай. Нет, не показалось, их действительно было три.

— Бежим! — громко и весело крикнула Полина.

Спрыгнув с забора, мы пустились наутёк. Полина схватила мой рюкзак, свой чемодан, а я прихватил быстро свою сумку через плечо, сумку с Семёном, и мы побежали. Да так, как я не бегал со времён школы на уроках по физкультуре или когда убегал от соседского мальчишки, который так и хотел меня поколотить. Правда, конфликт с этим мальчишкой скоро был унят, и бегать мне долго не пришлось: папа показал пару приёмов, и мальчик стал обходить меня стороной. Но это чувство, бешеное сердцебиение, учащённое дыхание и азарт, который так долго у меня не просыпался — снова вернулись и вызвал эту картинку из детства.

Я бежал за этой девочкой и думал, что это единственное приключение в моей жизни во взрослом, осознанном возрасте.

Как только я вошёл в поезд, то и подозревать не мог, что с этой минуты стартуют мои приключения, что изменят моё ощущение, пробудят чувства, которые я давно не испытывал.

А испытывал я адреналин, азарт, детскую радость, ощущение, что я сделал какую-то шалость, и сейчас родители узнают об этом. Смесь этих чувств вызывали у меня дикий восторг, и я бежал за этой девушкой, понимая, что это приключение будет единственным в моей жизни.

Оползни, эта захолустная остановка, дорога в деревню через чей-то вишнёвый сад и эта девочка, которая была сущим ребёнком в красивом теле.

Я бежал и думал: «Что чёрт возьми я делаю, мне двадцать семь лет, и моя жизнь вполне устоявшаяся».

Да, я давно не испытывал абсолютно никаких эмоций, и всё, что происходило со мной, не вызывало у меня восторга, моя жизнь была избыточной и перенасыщенной, но сегодня я испытал что-то такое далёкое, знакомое, и в то же время совершенно неизвестное.

Мы слышали, как за нами бежал мужчина, он что-то кричал, бранился, а его собаки бежали за нами, лая и заводя за собой всех собак в этой округе. Мы подняли такой собачий переполох.

Наконец-то, прибежав на станцию, практически задохнувшись, Полина села на обшарпанную лавочку и, коснувшись лица своими ладонями, рассмеялась.

Этот звук проник в меня на долгие годы, и я буду вспоминать этот заливистый, детский, мелодичный, красивый смех.

— Я никогда этого не делал.

— Ты никогда не бегал?

— Нет, я никогда не воровал вишню.

— Это черешня!

— Я потерял её и, кстати, твою кепку тоже, извини.

— Мне не жалко кепку, мне жалко что мы бежали напрасно. Впрочем, это было очень весело.

— Я куплю тебе новую кепку и, что там были за значки?

— Это были значки из моего детства то, что я любила, что мне нравилось, что вызывало у меня приятные эмоции. Неважно теперь всё это. Мне нравится что-то другое, — сказав это, она взглянула на меня, и в её взгляде было что-то такое, что притягивало, словно магнит.

Мне хотелось потянуться к ней ближе и коснуться своим носом её, и это желание меня напугало. Я отпрянул и, вероятно, в моём взгляде было что-то отталкивающие, что она резко отвернулась.

Больше мы не разговаривали, и вскоре пришла электричка.

Мы продолжили молчать, сидя рядом, но не касаясь друг друга и не смотря, отвернувшись каждый в свою сторону.

Когда уже скоро каждому из нас нужно было выходить, я спросил её номер телефона, аргументируя это тем, что мне нужно купить ей новую кепку и значки, потому что воспоминания детства непременно важны, и она может их просто хранить, чтобы они не напоминали о том, что она любила. “И немножко обо мне, нашей встрече”, — поправил себя тогда я.

Я приготовил телефон и думал, что она продиктует номер, но Полина вытащила тетрадь, буквально всю обклеенную наклейками и что-то написала детской, смешной ручкой.

Она дала мне листок, и вскоре мы попрощались.

Я сказал ей скромное: “Пока”, но она резко поставила свои вещи и обняла меня, слегка поцеловав в щёку. Я ещё долго ощущал её лёгкий поцелуй.

Чуть позже развернув листочек, на котором красиво, с причудливыми завитками и неправильным уклоном, был написан номер телефона и адрес социальных сетей.

Я рада нашему знакомству и первому времени, проведённому вместе.

Полина.

Эту записку я сохраню на долгие годы и иногда, когда мне грустно, в холодные времена года, я смотрю на её неправильный, закорюченный почерк, но для меня всё равно самый красивый.