Ярко алели цветы сарусубэри[4]. Такими же ярко-красными были и цветы олеандра. И канны тоже были алыми, словно кровь. Там, среди красных цветов, притаившись на своих постах возле входа в больницу, стояли студенты-медики первого года обучения. Юноши и девушки держали носилки, готовые эвакуировать больных и раненых.

– Интересно, как там на самом деле идет война? – спросил молоденький студент из Кагосимы. – Многие из моих одноклассников на фронте.

– А где наши самолеты? Чем они занимаются? – послышался из укрытия голос другого студента, судя по акценту – уроженца Осаки. – Как-то это все затянулось! Какая польза от сопротивления? Какие у нас шансы?

Никто не ответил. Я уже не раз слышал такие разговоры. Но разве у нашей родины – Японии – оставался какой-то выбор, кроме как между жизнью и смертью? Наши правители начали эту войну, чтобы выиграть ее. Когда они поднимали занавес, чтобы разыграть эту трагедию, они верили в победу. И все же после падения Сайпана[5] тексты военных сводок Генерального штаба изменились. Самые проницательные студенты быстро почувствовали, как изменился привкус официальной риторики. Он стал отдавать гнильцой.

– Фудзимото! Что вы скажете? Чем закончится война? – В узком входе в убежище показалось красное лицо парня, говорившего на осакском диалекте. На нем были ллойдовские очки[6], и выглядел он словно осьминог, высматривающий что-то из своего укрытия.

Фудзимото, староста класса, стоял под деревом аогири[7] неподвижно, скрестив руки на груди, и пристально глядел в небо. Фудзимото был невысокого роста, но отличался железными нервами. Весь его внешний вид, начиная со стального шлема и заканчивая крепко-накрепко завязанными черными шнурками на ботинках, был идеальным, а манеры – безупречными. Много раз он выносил раненых из-под бомбежек, тем самым завоевав доверие и уважение товарищей. Когда они видели, как этот хрупкий юноша кидался в облако дыма и огня, за ним шли без колебаний. Фудзимото всегда носил с собой отцовский бинокль и, когда в небе слышался шум, с его помощью следил за вражескими самолетами и сообщал товарищам об их перемещениях.

– Чем же закончится война? – не мог угомониться юноша из Осаки.

– Чем же закончится война? – переспросил Фудзимото, словно подавляя собственные мысли, и продолжил: – Война не определяет нашу судьбу. Напротив, это мы решаем судьбу войны. Что имеет значение, так это сила и настойчивость молодых японцев или молодых американцев. Они и определят, кто победит.

– Но ситуация очень драматичная. Разница в материальных ресурсах колоссальна. Наши жалкие усилия просто бессмысленны, – не унимался «осьминог» в очках.

– Может быть, это и так. Но если прямо сейчас бомбы начнут падать на наш город, что за польза от твоих разговоров? Надо будет действовать без колебаний. Я собираюсь исполнить свой долг до конца. – Фудзимото говорил твердо и решительно.

Но сомнения юноши из Осаки, похоже, никуда не делись.

В этот момент появился заместитель старосты с огромным брусом в руках. Парень был выпускником школы Кокура; он делал свою работу, не тратя время на разговоры. Сейчас его задача состояла в том, чтобы укрепить наблюдательный пункт. Он трудился один, пот лил с него градом.

«Осьминог» переключился на заместителя старосты:

– Если враг действительно явится сюда, что мы будем делать?

– Есть время жить, и есть время умирать, – прозвучал ответ. Выпускник школы Кокура достал из-за пояса веер, стал им обмахиваться, затем продолжил: – Живем мы или умираем, мы не хотим быть посмешищем для всего мира.

Снова воцарилась глубокая тишина. Цветы сарусубэри, олеандра и канны, красные и неподвижные, выглядели как застывшая кровь. В воздухе висел пульсирующий стрекот цикад, сидящих на камфорных деревьях вокруг храма Санно[8].

В тот день было мое дежурство, и, как инструктор по противовоздушной обороне, я должен был проверить готовность людей и оборудования к ликвидации последствий воздушного налета. Войдя в больницу с центрального входа, я прошел по широкому коридору до запасного выхода. У каждой больничной палаты уже стояли студенты и медсестры, одетые в униформу. Ведра были заполнены водой. Пожарные рукава растянуты. Пожарные багры, лопаты – все было готово к борьбе с зажигательными бомбами. Перед рентген-кабинетом я столкнулся со студентом третьего курса по имени Уэно. Какой мужественный парень! Несколько дней назад, когда от зажигательной бомбы загорелось отделение гинекологии, он дежурил на крыше соседнего дерматологического корпуса. Когда мы побежали к горящему зданию, чтобы тушить его, вражеские бомбардировщики начали пикировать вниз, но Уэно смело руководил нашими действиями, стоя под падающими бомбами:

– Они снижаются! Бомбы падают! В укрытие! Опасность!

Потом наконец сообщил:

– Вражеские самолеты улетели! Всё в порядке. Выходите из укрытия! Огонь не потух!

– Храбрец, – сказал я, приветствуя его. Уэно застенчиво почесал голову.

– На днях мама отругала меня, – ответил он. – Говорила мне не делать чего-либо только для того, чтобы произвести впечатление на других: «Ты больше не ребенок», – сказала она.

Люди, работавшие с ручными насосами, собрались возле задних ворот. Мы хорошо подготовились и могли справиться с последствиями падения зажигательных или обычных бомб. Довольный увиденным, я отправился в восточное крыло больницы. В отделениях отоларингологии, хирургии и гинекологии беспорядок от недавних бомбежек пугал сильнее, чем раны и увечья пациентов. Вокруг зданий, как кровь, алели олеандры, в воздухе отчетливо ощущался запах карболки[9]. Нервная дрожь пробежала по моему телу.

Рассеивая сомнения и страх, прозвучал звонок на урок. Когда я вернулся в аудиторию, студенты с шумом расстегивали ремни стальных шлемов. Медсестра Иноуэ, отвечавшая за информирование, склонила голову набок. Ее глаза засверкали ярче, чем обычно, когда она объявила: «Над Кюсю больше нет самолетов противника». Она повторила то, что услышала по радио. Пот слегка выступил на ее раскрасневшихся щеках, к которым прилипли пряди волос.

Из ректората поступила команда «Немедленно приступить к занятиям!», и гонцы снова побежали по коридорам, выкрикивая распоряжения. Учащиеся вернулись в аудитории на лекции. Наш университет вновь стал башней из слоновой кости, заполненной учеными и студентами, ищущими истину. В поликлинике амбулаторные больные толпились у стойки регистрации, вместе с ними стояли студенты в белых халатах, ожидая, когда преподаватели будут проверять их знания и навыки. Из отделения внутренних болезней, располагавшегося в противоположном конце коридора, зазвучал приятный голос профессора Цуно – начались занятия.

Тимото-сан косил траву на склоне горы Кавабира. В трех километрах на юго-западе виднелся прекрасный Ураками. Предполуденное летнее солнце чуть лениво смотрело на город, обещая жаркий день. Вдруг Тимото услышал знакомый, но пока еще слабый звук приближающегося самолета. С серпом в руке он выпрямился и посмотрел в небо. Оно было чистым, но прямо над головой проплывало большое облако, по форме напоминавшее ладонь. Звук самолета доносился именно оттуда, из-за этого облака. На кончике среднего пальца облака-руки появился маленький мерцающий серебристый самолет – это был Б-29[10]. Он находился на высоте около восьми тысяч метров. Кажется, от него отделилось что-то черное, узкое, продолговатое. Это бомба! Тимото бросился на землю. Пять секунд, десять, двадцать, минута. Пока он лежал, затаив дыхание, он потерял счет времени.

И вдруг – вспышка. Ослепляющая, ужасная, всепронизывающая, но при этом бесшумная. Тимото с опаской приподнял голову. Это в Ураками. И где-то в районе над храмом он увидел огромный столб белого дыма, который стремительно поднимался вверх и становился тем больше, чем выше он полз. Но настоящий ужас в сердце Тимото вселил ураганный вихрь, который взметнулся за взрывом и понесся прямо на Тимото. Смерч появился из белого облака, он летел по холмам и полям с дикой скоростью и разрушительной мощью. Дома, деревья – все, что было на его пути, – опрокидывались на землю, разлетались в клочья еще до того, как смерч настигал их. Островки деревьев исчезали на глазах, когда эта чудовищная разрушительная сила устремилась вверх по склону горы Кавабира. Что это? Тимото мог думать только об одном – об огромном невидимом бульдозере, который двигался к нему и ровнял с землей все на своем пути: «Меня сейчас сотрет в порошок». Молитвенно сложив руки, он обратился к Богу и бросился на траву, вжавшись в нее. Затем он услышал оглушительный шум, его подбросило в воздух, отшвырнуло метров на пять и ударило о кирпичную стену. Наконец он открыл глаза и огляделся. Стволы деревьев как будто срезали. Вокруг не было ни ветвей, ни листьев, ни травы. Все исчезло. В воздухе повис запах смолы.