– Правда?

– Правда!

Обе вздохнули, задумчиво глядя в звездное небо и уютно утопая в перинах. Луне казалось, что ее обволакивает мягкий кокон. Клонило в сон, девушки зевали, и их речь становилась все более медленной.

На третьих качелях сопели Фиччик и Серафим, соревнуясь в виртуозности храпа. Фиччик спал, распластавшись на подушке-желтке так, чтобы ни один сантиметр не достался Серафиму, который приткнулся на другой подушке. Похрапывание хранителей, умиротворяющее гудение светлячков, шуршание ветра в кроне дерева – все это сливалось в колыбельную. Подруги не заметили, как провалились в глубокий сон.

– Ты опять здесь? – послышался мягкий голос Янтарии.

Поздним утром, после завтрака, она направилась на поиски Эгирина, который не пришел в столовую к назначенному времени. Не найдя его в комнате, Янтария сразу догадалась, где он может быть.

– Да, бабушка! Зашел на минутку. Сейчас спущусь на завтрак. Немного опоздал, извини.

– Позавтракаешь, когда захочешь. Тебе нравится здесь?

– Очень! – Эгирин провел рукой по массивному креслу отца, где тот любил коротать вечера за ученой книгой.

Янтария в который раз застала внука в комнате Мориона. Он часто заходил сюда и мог часами просиживать в кресле, читая отцовские книги или изучая записи. Янтария не стала что-то менять здесь, решив оставить все как было при жизни сына. Его комната была больше похожа на рабочий кабинет, чем на спальню. Морион был ученым, и жизнь среди книг, свитков и записей была ему по душе. Здесь стояли кровать, задвинутая в самый угол, небольшой шкаф для вещей и комод для белья. Остальное пространство занимали стеллажи с книгами, энциклопедиями, альманахами и летописями. Рядом стоял массивный стол, настолько заваленный бумагами, что не было видно его малахитовой поверхности, когда-то отполированной до блеска мастерами. Комната могла бы быть похожей на библиотеку, если бы не огромные окна от пола до потолка. Благодаря им здесь было светло, свежо и уютно. Янтария втайне ото всех и сама каждый день приходила сюда ранним утром, чтобы поздороваться с сыном, который, как она верила, смотрел на нее из мира забвения. Она, так же как и внук, задумчиво бродила вокруг стола, брала его записные книжки, медленно водила рукой по обложкам книг и рассказывала сыну о последних новостях, которые в основном состояли из похвал Эгирину.

– Эта комната до сих пор хранит аромат его одеколона. Еще тогда, в лабиринте, когда мы с ним встретились, я сразу почувствовал его и запомнил на всю жизнь.

– Да, – задумчиво согласилась Янтария, – древесный запах с ноткой свежести. Он очень шел ему. Как бы подчеркивал связь с природой.

– Я поэтому так люблю бывать здесь. Мне кажется, что отец рядом, – застенчиво признался Эгирин.

– Если хочешь, ты вообще можешь занять его комнату. Только скажи, и мы мигом перенесем твои вещи, – неожиданно предложила Янтария.

– Нет, бабушка, спасибо, я лучше буду приходить сюда в гости. Боюсь, что если буду жить здесь постоянно, то своим присутствием вытесню его атмосферу. Пусть это будет его комната.

– Как скажешь, – вздохнула Янтария.

– Бабушка, смотри, что я нашел, – Эгирин отпихнул развалившуюся на столе Чиру, которая облюбовала это место из-за большого солнечного пятна.

Чиру лениво грызла орешки. За время жизни в Смарагдиусе она заметно округлилась, наела щечки, ее шерстка теперь блестела и выглядела ухоженной. Только характер пока оставался неизменным. Чиру недовольно проворчала и сползла с записной книжки, которая служила ей подушкой. Эгирин протянул блокнот Янтарии. Та с любопытством полистала страницы, испещренные мелким почерком сына, и со смехом отдала назад.

– Ты же знаешь, я не сильна в ваших формулах. Химия для меня всегда была загадочной наукой, неподвластной моему уму. Я анималиум. Про животных могу рассказать все что угодно. Это вы у меня величайшие ученые.

– Ну, не такие мы и ученые. Ой, я имел в виду, я не ученый. Папа и дедушка – те, конечно, да. Мне б такую голову.

– А она у тебя есть, дед не нахвалится. Так что ты мне хотел показать? Расшифровывай, сама я не пойму.

– Тут отец начал интересный эксперимент, но, видимо, не успел закончить. Его исследования натолкнули меня на одну любопытную мысль. Я могу поработать в нашей лаборатории?

– Конечно, – торопливо ответила бабушка, радуясь, каким азартом загорелись глаза внука. – Бери все что хочешь.

– Спасибо! Ну я тогда пошел, – Эгирин начал переминаться с ноги на ногу. Было видно, что ему не терпится начать.

– Эх, молодость! Ни секунды не стоите на месте. Беги, беги. Подожди! – крикнула Янтария внуку, который уже успел домчаться до двери.

Он остановился и вопросительно посмотрел на нее.

– А завтрак?

– Ну бабушка… – протянул тот вместо ответа.

Янтария сделала преувеличенно строгое лицо, а затем мягко улыбнулась внуку.

Наскоро проглотив завтрак, Эгирин заторопился в домашнюю лабораторию, где уже с утра работал Сардер. В колбах кипели, пенились, шипели и булькали сильно пахнущие снадобья. Эгирин быстро подошел к деду и наскоро объяснил, что хотел бы поработать над изобретением для поединков.

Глаза Сардера загорелись:

– А что ты придумал?

– Не могу сказать. Но это будет нечто.

– Точно? Изобретение, которое демонстрируют на поединках, должно быть поистине великим.

– Если все получится, то вы будете сильно удивлены. По крайней мере, я о таком ни разу не слышал.

– Ну-ка поподробней. Ты меня заинтересовал.

– Я не стану пока рассказывать, не обижайся. Ведь ты будешь в судействе, и я хочу, чтобы ты ничего не знал заранее, как и остальные судьи.

– А обо мне ты подумал? – разочарованно проворчал Сардер. – Я теперь должен до самых поединков гадать, что придумал мой внук.

– Но это должно быть только мое изобретение. Я и так возьму у отца его исследования, еще не хватало, чтобы ты мне помогал в реализации. Это будет нечестно.

– Ладно-ладно, сдаюсь. Раз хочешь держать все в секрете, тогда подожди. Сейчас закончу опыт, и лаборатория будет в твоем распоряжении.

– А можешь пока рассказать мне о поединках? Со слов друзей я мало что понял. Три места, три титула и три символа. Но что они дают? И что это вообще такое? Энергия рубина, мудрость жемчуга и сила алмаза.

– Ты даже не представляешь, – загадочно улыбнулся Сардер. – Смотри!

Он отодвинул прядь волос, и Эгирин с изумлением увидел, что символ деда – растение, украшающее его правую щеку, – одной ветвью уходит за ухо и заканчивается крошечной жемчужной гроздью.

– То есть ты получил титул Жемчужного мага?

– Да! В случае победы на символе появляется отметка, подтверждающая титул. Я в свое время занял второе место и получил мудрость жемчуга – способность запоминать все. Если я хотя бы раз что-то прочел, то это навсегда остается в памяти. Я и хотел получить второе место. Я ученый, и мне нужна была именно эта способность.

– Сентария тоже хочет мудрость жемчуга.

– И неудивительно. У нее задатки ученого. Так что ей такая способность не помешает, – согласился Сардер.

– Да ты вообще герой! И главное – ни разу не похвастался!

– Зачем особо выставляться? Тем более это было так давно, – усмехнулся дед. – Кстати, Александрит, а годом раньше Гелиодор вообще заняли первые места. А до них редко кто добирается.

– Почему?

– Поединки очень хитро устроены. Там, конечно, три места, но победитель чаще всего один. Либо их вообще нет.

– Не понял.

– Большинство участников не доходят до финала. Как правило, в конце остаются двое или трое. Крайне редко – четверо.

– Три места, три участника, все логично.

– Каждый должен заранее выбрать, какой титул он хочет. В финале три этапа. Пройдя первый, финалист решает, берет он третье место или идет дальше. Если он останавливается здесь, то ему присуждается титул Рубинового мага. Но если он хочет взять второе или первое место, то возврата назад уже нет, и, проиграв, он вообще ничего не получает.