– Как он там? – задыхаясь, я схватила сложенный лист пергамента; к счастью, я была слишком взволнована неожиданностью, чтобы закричать.

Фечин сделал предостерегающий жест и оглянулся, а я прижала ладонь ко рту. Без сомнений, Бруно приказал своим людям держать все в секрете и был совершенно прав. Бели Мод узнает, что частный курьер прибыл от Бруно, ее сомнения и подозрения удвоятся, и все наши старания успокоить их пойдут прахом.

– С моим мужем все в порядке? – спросила я осторожным тихим голосом, надеясь, что он не задрожит, как дрожала я, разрываемая смесью тоски и ревности.

– У него все хорошо, моя леди, – пробормотал Мервин, глядя на свои сапоги, – но мой лорд приказал мне уезжать как можно раньше, сразу после того, как письмо очутиться в ваших руках, и не ожидать никакого ответа.

Я была немного удивлена неловкими манерами Мервина. Никто из наших людей никогда не навязывался мне, но если я заговаривала с ними, они всегда охотно отвечали. Тем не менее я постаралась расценить его замешательство как результат его желания слушаться своего хозяина и удалилась, с трудом сдерживая в себе подозрения, будто Мервин смущался оттого, что знал: я была предана моим мужем. Эти подозрения были нелепы: с кем мог Бруно предать меня, находясь в стане осаждающих или в боевых шеренгах? И какое это имеет значение, если он облегчил свое тело с какой-нибудь крестьянкой в полях или проституткой из тех, что сопровождают армию? Я бы не придала этому значения. Если я это сделаю, то погибла. Кроме того, было бесполезно пытаться удержать Мервина и в пути выспросить его. Я знала, он не будет отвечать на вопросы, которые я не могу себе позволить задать и, конечно, не сможет ответить на вопросы о делах короля. Тем не менее, мне сильно не хотелось отпускать его, и только страх, что королева до сих пор следит за моими действиями, вынудил меня кивнуть в знак разрешения ехать.

Когда он исчез, я открыла письмо и читала его, притворяясь, что осматриваю лошадей. Из первых строчек стало ясно, почему Бруно послал частного курьера. Он был разъярен поведением короля, впервые критиковал его и фактически назвал дураком из-за условий договора, который был предложен Дэвиду. В обмен на ничто, писал он, просто в обмен на обещание хорошо себя вести Дэвид получил весь Нортумберленд, весь Камберленд – и вся кровь, пролитая ради изгнания шотландцев с этих территорий оказалась пролитой напрасно.

Для меня, конечно, эти новости не были столь неприятными; мне не было дела до того, как разозленный Бруно едва не побил Одрис и Хью и как страдали другие наши северные друзья. Однако безмятежность моя не затянулась.

Настоящая же причина, породившая это письмо, заключалась в том, что Бруно желал излить свои досаду и гнев – он предостерегал меня от обращения к королю Дэвиду с просьбой восстановления моих прав на Улль. Мир не может быть долгим, предупреждал Бруно; большинство Нортумбрийских баронов не примут этих условий и наделают неприятностей, достаточных для того, чтобы король Дэвид имел предлог нарушить договор в любое время. Когда это случится, Стефан будет вдвое и втрое более жесток и зол к тем, кто снискал расположение Шотландца.

Я перечитала это место еще и еще раз и снова задумалась о причинах, по которым королева выбрала меня поехать с ней в Дарем. Вероятно не было надежды переубедить ее; а может, мне стоялопроигнорировать предостережения Бруно и все-таки воззвать к королю Дэвиду – разве мой отец и брат не погибли, сражаясь на его стороне? И если Бруно не был верен мне, почему я должна быть верной ему? Я начала складывать лист пергамента и увидела дополнение к письму – несколько строчек прежде скрытых от меня загнутым углом, на котором стояла печать.

«Любимая, – писал Бруно, – заботься о своем здоровье и не утруждай себя слишком большой работой, умоляю тебя. Я так устал от этой жизни. Я желаю только одного: сидеть с тобой в тишине и покое возле собственного камина, даже если ради этого нам придется есть только черный хлеб и сухую соленую рыбу.»

Застыдившись и разгорячившись от этого, я вернулась в зал к своему шитью. Тысячи прекрасных стихов не смогли бы полнее выразить ту заботу и страсть, что содержались в этих нескольких строчках. В тот момент я бы с радостью вымазала лицо в синий цвет, как просил меня сделать Бруно.

Пока мы путешествовали на север, моя тревога насчет того, что Дэвид вспомнит меня и обратит на меня внимание постепенно исчезала. Прошло много лет с тех пор как он встречал меня, и каждый год королям приходится видеть много-много людей. Казалось невозможным, что он бы узнал меня, и в период обсуждения договора, похоже оно так и было, хотя мы несколько раз обедали в одном зале. Тем не менее в день празднования подписания договора, как только я закончила танец с каким-то мужчиной, имя которого не помню, король подошел ко мне и взял за руку.

– Я вас не знаю? – спросил он. – Разве вы не леди Мелюзина, дочь сэра Малькальма Улльского? Почему вы не подошли и не заговорили со мной?

Я сделала низкий реверанс.

– Ваша память острее, чем я когда-либо смела надеяться, – пробормотала я.

Король Дэвид рассмеялся:

– Я никогда бы не забыл прелестную женщину, которая танцует так грациозно, как вы. Вы позволите мне освежить мое воспоминание об удовольствии, которое вы тогда доставили мне?

Музыка заиграла снова, и отказаться было нельзя. Хотя я и не видела королеву, но чувствовала на себе ее взгляд. Большинство фигур танца разделяли нас, но когда мы вместе двинулись к центру вереницы, король сказал мягко:

– Я думаю, что мое удивление, когда я увидел вас с королевой, помешало мне сразу узнать вас. Не являетесь ли вы заложницей хорошего поведения вашего отца? Если так…

Он не знал! Может быть, он думал, что папа и Дональд спаслись бегством, дезертировали с его службы, когда судьба обратилась против него?

– Моего отца и брата нет в живых. Они погибли при осаде Уорка. Улль принадлежит короне.

Он выглядел потрясенным и огорченным, но не мог отвечать, потому что мы продвинулись к головной части ряда и вынуждены были встать порознь. Когда мы снова сошлись, он сказал:

– Горюю вместе с вами, но не могу сейчас ничего сделать для Улля.

Я кивнула. Условия договора были не настолько благоприятны для Шотландии, как описывал Бруно. Нортумбрия и Камбрия не отдавались полностью на откуп королю Дэвиду. Взамен его сын принц Генрих делался заложником этих земель, переходя в вассальное подчинение английскому королю, так что Стефан будет контролировать любое их движение. Даже я могла понять, что Генрих, который должен поклясться быть верным вассалом, не осмелился бы – по крайней мере, на этот раз – восстановить в правах ни одного человека, лишенного их за участие в восстании против Стефана.

Мы совершали последние повороты и поклоны танца, пока эти мысли пробегали в моей голове, и вот король Дэвид взял мою руку для финального поклона и реверанса.

– Я мог бы предложить вам стать фрейлиной моей жены, – начал он, но я покачала головой.

– Я замужем сир, за сэром Бруно Джернейвским, рыцарем-телохранителем короля Стефана.

Он изумленно посмотрел на меня и затем медленно кивнул.

– Если у вас все хорошо, я рад, – сказал он. – Но я не забуду вас, леди Мелюзина, и я постараюсь сделать для вас все, что в моих силах, если вы нуждаетесь в моей помощи.

Он поцеловал мою руку, а я в последний раз сделала низкий реверанс. Тут я увидела королеву и поймала взгляд ее черных глаз. Ее лицо ничего не выражало, и было слишком поздно раскаиваться, но я имела время поразмыслить о том, что я скажу, пока она не призвала меня. Королева сидела в ложе и долго держала в ожидании – не для того ли, чтоб за это время дать разрастись моему страху? Наконец, она спросила, зачем король Дэвид пригласил меня танцевать.

– Он сказал, что выбрал меня, ибо никогда не забывал прелестную женщину, которая танцует так грациозно, – ответила я. – Я танцевала с ним несколько лет назад в Карлайле. Я рассказала ему о гибели моего отца и брата в Уорке и о том, что я была лишена прав…