– Второй причиной поездки в Улль, – продолжил Бруно, – была мысль, что, если я пообещаю взять туда Мелюзину, она не будет пытаться сбежать по дороге, и это избавит меня от бесконечных тревог.

– Я же говорила, что не буду пытаться бежать, – протестовала я, но никто из них на меня даже не взглянул.

Я разгневалась, но в глубине души почувствовала каплю облегчения. Можно прийти в бешенство, если люди, а тем более один из них собственный муж, обсуждают тебя, не обращая внимания на твое присутствие, но я ощутила и то, что смогу стать преградой между порохом и искрой для этих двух людей, воля которых столь непоколебима. И во всей этой моей головокружительной смеси гнева, страха и облегчения главным было восхищение Бруно. Я всегда считала его подобострастным придворным, но сейчас он не раболепствовал.

– Третья причина, – сказал он чуть поколебавшись, – заключается в том, что я счел самым подходящим временем и местом выяснить справедливость ваших подозрений, будто Мелюзина – закооенелая мятежница. Я сопроводил ее в Улль; у нее была возможность делать все, что она пожелает; мои люди за ней присматривали.

– Вы шпионили за мной! – вскричала я. На этот раз он ко мне повернулся.

– Да, Мервин следил за тобой в первый день, когда ты с Томом Бейлифом встретилась в лощине. Мелюзина кристально чиста. Не думаю, что ты хоть раз оглянулась.

– С какой стати я могла подозревать это? – вымолвила я в изумлении. – А ты только притворялся, что хочешь поехать в Терл. Это была ловушка!

– Да. – Ему было и стыдно, и смешно. – Но невиновному нет нужды опасаться ловушек. Ваше величество, – Бруно опять повернулся к королеве, – клянусь, что благоденствие Улля – это все, о чем заботится Мелюзина. Не скажу, что она всегда будет поддерживать короля Стефана, но Мелюзина и пальцем не пошевелит, чтобы помочь королю Дэвиду. Я слышал ее слова – Мелюзина об этом не знает – о том, что для нее самое главное – благополучие и покой Улля, даже если и Англия, и Шотландия погрузятся в пучину моря.

– Ну что же, в этом для короля немного проку, – заметила королева, и мне показалось, что я увидела легкое подрагивание в уголках ее губ. Бруно пожал плечами.

– Но нет и вреда. Ваше величество, вы же знаете, что для женщин короли и великие дела – не самое главное. Они думают о детях, о земле, которая их кормит и дает кров, и иногда.. – Бруно бросил на меня взгляд, воспламенивший мои щеки, опять повернулся к королеве и медленно добавил: – Иногда они беспокоятся о своих мужьях.

Я была не так смела, как Бруно, и слишком боялась королевы, чтобы воскликнуть, что подчинена своей страсти не более, чем он – своей, и не буду слепо идти тем путем, который он мне проложит, только потому, что… О нет, нет, я не должна себе позволять это, во всяком случае сейчас. Конечно, не сейчас, думала я, кусая от гнева губы. Не сейчас, когда он уже начал предполагать, что я уступлю ему все, чему посвятил свою жизнь мой папа. И пока я пыталась справиться с гневом, пропустила несколько фраз, которыми обменялись Бруно и королева. Она выглядела скорее повеселевшей, чем разгневанной, когда он встал и кивнул, получив ее согласие, это достигло моих ушей, но до ума не дошло. А когда он взял меня за руку, я чуть было не отдернула ее, но не осмелилась, не зная, о чем была договоренность.

– Королева дала нам разрешение квартироваться вне дворца, если мы сможем найти приют, – промолвил он, когда вел меня к двери зала. – Эдна пойдет с одним из моих парней подыскать место ночлега, если она тебе не нужна. Она знает город и людей, знакомых с Лондоном. Бели ты пожелаешь подняться пораньше, мы можем поехать туда верхом.

– Я не жажду, как ты думаешь, разделить с тобой ложе, – сдавленно пробормотала я, задыхаясь от ярости и стыда. – Ты жестоко ошибаешься, надеясь приручить меня, пользуясь моим желанием.

Мы подошли к выходу, и Бруно остановился.

– О чем это ты?

– Как ты посмел сказать о женщинах, которые «беспокоятся о своих мужьях», бросив взгляд на меня, словно я похотлива, как..

Еще удерживая мою руку, Бруно положил мне свободную руку на спину и притянул к себе. Я не сопротивлялась – это было бесполезно, а со стороны выглядело бы смешно. Но Боже мой я вонзила бы в него кинжал, если бы он у меня был!

– Глупенькая! – прошептал он в мне на ухо, обнимая. – Ничто другое так не пробудит симпатию королевы к тебе, как то, что ты будешь лояльна ради меня. Ведь она обожает Стефана! – Потом он меня отпустил и коснулся губами носа. – Скорей же пошли Эдну!

Он ушел, оставив меня в сильной растерянности. Я просто замерла уставившись ему вслед, пока не поняла, что сама подтверждаю все, что он сказал Мод о моем поведении. Тогда я повернулась, поспешила назад и подошла к ней, сделав реверанс.

– Думаю, вы вправе знать, Ваше величество: что бы ни говорил Бруно, я не какая-нибудь обезумевшая от похоти сучка, которая не в силах освободиться из плена той штуки между ног своего кобеля.

Она расхохоталась, а потом подняла голову, чтобы посмотреть на меня повнимательнее.

– Что, сильно он задел твою гордость, не так ли? – Впрочем, смеялась она по-доброму, и когда указала на буфет и сказала: – Ступай, отломи-ка мне хлеба и дай кусочек сыра, а потом можешь идти и сама позавтракать, – к тому времени она уже казалась несколько удовлетворенной.

Вспышка слегка охладила меня. Хотела или не хотела верить королева, но я сказала правду Я прислуживала ей, не проронив больше ни слова, и когда она любезно улыбнулась жене графа Уорика и пригласила эту леди подойти, я с радостью отступила в тень, найдя в конце концов спокойный уголок со скамеечкой, где можно сесть и перекусить. Там было холодно, слишком далеко от огня, но мое теплое платье не давало окоченеть пальцам, как это произошло у фыркавших по этому поводу менее опытных и менее важных дам, находившихся теперь при королеве.

Я была права в том, что мое отсутствие при дворе позволит избавиться от проблем в общении с другими фрейлинами королевы. Большинство тех, кто прислуживал ей до моего выезда на север, уже были отпущены домой или это должно было произойти через несколько дней. Группа, находившаяся нынче при королеве, вообще не знала меня или помнила лишь смутно. Если кто-либо и замечал мою медлительность и молчаливость, он, несомненно, относил это за счет моего страха и неопределенности в прошлом.

И мне понравилось быть частью стайки весело болтающих и сплетничающих женщин – ведь прошло уже так много времени с тех пор, как папа брал меня с собой на совет в Карлайле или для визита в Ричмонд, где собиралось много женщин. Вчера это отвлекло от моих тревог по поводу невозможности поговорить с королевой. Но этим утром я не хотела, чтобы меня отвлекали. Замечание Бруно потрясло меня, пробудив страх окончательно потерять предмет моей привязанности. Все же что он сделал не так? Бруно пообещал, что попытается вернуть мне Улль, и каждое его действие было безусловно направлено на это. Разве весь разговор с королевой не был построен так, чтобы успокоить ее? И разве один-два маленьких знака пренебрежения по отношению ко мне не стоят того, чтобы заслужить ее прощение и еще раз ей напомнить, что он желал бы получить Улль в качестве награды? И даже то, что он за# мной шпионил – возможно, это королеву и не убедило, но, по крайней мере, поколебало ее убеждение в том, что я желаю успеха королю Дэвиду и императрице Матильде.

Похоже, то стечение обстоятельств, по которому мне не пришлось лгать королеве надо считать удачей. Она никогда больше не поверила бы мне, и это заставило бы ее сомневаться в правде, сказанной Бруно. Он знал, как нужно обращаться с королевой. Я забывала, что Бруно не такой, как папа, который часто говорил прежде, чем подумать, и говорил то, что было на сердце. Бруно был умнее – и разве мое согласие с этим было изменой Уллю? И если Улль вернется в руки кровной наследницы моего отца – важно ли, как это произошло?

Следует ли посылать Эдну искать ночлег? Мэри одна вполне управится мне помочь…