Вот только ее отец с дядей могли бы заметить (но они не заметили), что гулять Марта стала в другое время.

С утра она долго причесывалась, а под вечер, перед заходом солнца, садилась на лошадь; сев, не носилась по горам наугад, а всякий раз спускалась к Дюрансе и скакала через ивняк, которым поросли крутые берега реки.

Но почтенные сеньоры не обращали на все это внимания, и хотя при мысли о том, что Марте уже исполнилось двадцать, а она еще до сих пор не замужем, у них иногда ложилась морщина на лоб, но тут же и разглаживалась, когда она присаживалась к ним — все такая же резвая, бойкая, все такая же веселая.

Вот и в тот день, когда барон Анри де Венаск, появившись на пароме Мирабо, сказал Симону Барталэ, что едет ужинать с друзьями, мадемуазель де Монбрен вернулась домой только к ужину, то есть после захода солнца.

— Где ты была, моя милая? — спросил ее дядя. — Мы с твоим отцом уже начинали беспокоиться.

— Я, дядюшка, — ответила Марта, подставляя ему лоб для поцелуя, — ездила повидать Сюзетту, бывшую нашу кухарку: она теперь замужем, живет в паре лье отсюда. Вот и задержалась чуть подольше обыкновенного.

Все это она проговорила весело, как обычно. Но внимательный наблюдатель заметил бы в ее голосе, в жестах некое беспокойство, странную тревогу.

Только добрые сеньоры, как мы уже говорили, как раз и не были внимательными наблюдателями.

В этот вечер Марта рано ушла к себе в спальню.

Оставшись одна, он тотчас же достала из-под корсажа записку, развернула ее, хотя читала уже несколько раз, и принялась обдумывать каждое слово.

Эту записку она достала из дупла старой ракиты на берегу реки.

Вот что в ней было написано:

"Возлюбленная моя, супруга моя перед Богом, постарайтесь быть сильной и отважной, как и я стараюсь.

Сегодня днем, как всегда, мы должны были встретиться на островке Мирабо. Меня вы там не встретите, а найдете это письмо, которое я кладу в наш обычный почтовый ящик.

Марта, ангел мой обожаемый, нам надо будет расстаться, быть может, на много дней, и я хочу попрощаться с вами; хочу прижать вашу руку к груди и покрыть ее поцелуями; хочу, чтобы вы долго меня слушали и простили мне эту разлуку.

Можете ли вы поздно вечером, когда все уснут, выйти тайком из замка? Спуститься к парковой ограде? Там я буду вас ждать у калитки.

Если хотите видеть меня в последний раз, Марта, любимая моя, вечером сегодня, как войдете к себе в комнату, подайте мне наш обычный знак".

У Марты в глазах стояли слезы. Она взяла шандал и поставила его на подоконник.

Это и был сигнал.

Потом она обхватила голову руками и разрыдалась, приговаривая шепотом:

— Но зачем эта разлука? Ах! Боюсь даже предположить!..

VII

Надо ли добавлять, что Стрелец, утверждавший, что господин Анри де Венаск и мадемуазель Марта де Сент-Мари любят друг друга, был совершенно прав?

Как же так получилось?

Анри с Мартой случайно встретились во время одной из своих конных прогулок. Сначала посмотрели друг на друга с любопытством, посмотрели… ну и та самая волшебная искорка неожиданно вспыхнула между ними.

Свежо останется на свете сказанье о Ромео и Джульетте, достаточно порой отцам ненавидеть друг друга, чтобы их дети влюбились.

Их чувству исполнилось полгода, а за полгода, как принято считать, любовь-то и преодолевает свой путь от сердца к сердцу. Сначала они переписывались — дупло старой ракиты служило им почтовым ящиком, — потом начали чаще разговаривать. И вот однажды оба поняли: господин барон де Венаск любит мадемуазель де Сент-Мари, а она любит его, и не будь той идиотской вражды, что с давних времен разделила их семьи, ничего бы не было проще, как им пожениться. Значит, надобно ждать, соблюдать осторожность и надеяться на случай, который всегда ведь рано или поздно приходит на помощь.

Большой Венаск уже умер. Тетушка, мадемуазель Урсула, была, как мы уже говорили, простая сердцем старая дева, говорившая, что обиды надо прощать, и, конечно, ничего бы не имела против примирения.

Так что со стороны барона Анри де Венаска особых препятствий не предвиделось.

Отец Марты дочь свою просто обожал. Насколько старший брат, господин Жан де Монбрен, был вспыльчив и суров, настолько младший был добр и спокоен.

Во всем они с братом были полной противоположностью — и внешне, и внутренне.

Жан был высокий, худощавый, похожий на хищную птицу. А его брат, Жозеф де Монбрен, был человечек маленький, кругленький, с чуть выпиравшим брюшком и всегда мягкой улыбкой на лице.

Марта не раз видала, как он пожимал плечами при словах Жана де Монбрена, считавшего, что было бы неплохо переправиться через Дюрансу да сжечь замок Бельрош.

Отсюда Марта сделала вывод: имей она дело только с отцом, ее замужество было бы делом нетрудным, но был еще этот несносный человек, сохранивший все феодальные понятия, всю прежнюю вражду — а с ним придется считаться, если дело зайдет далеко.

Каждый год незадолго до Рождества Жозеф де Сент-Мари (отец Марты) перебирался на пару месяцев в Экс, чтобы дочка повеселилась немного на городских празднествах. А господин Жан де Монбрен оставался в замке. Так что Марта, ожидая своего тет-а-тет с отцом, очень рассчитывала усмирить вражду к дому Венасков.

Так она и говорила Анри:

— Потерпим до зимы. Мы с отцом будем в Эксе, вы тоже туда приедете, а когда мы с ним останемся одни, быстро его уговорим — да и поженимся!

И молодые, влюбленные пуще прежнего, запаслись терпением в ожидании зимы.

В последний раз Марта с Анри виделись третьего дня, договорившись о новой встрече. В назначенный день и час Марта явилась на свидание, но нашла только эту загадочную записку.

Что же это за разлука? Что значили эти таинственные слова?

Марта в сотый раз перечитывала записку — и не могла понять ее настоящего смысла. Она поставила шандал на подоконник и все плакала и плакала. Плакала и ждала.

Спать в замке Монбрен ложились рано. В десять часов все уже были в постели, гасли все огни. Лишь Марта не ложилась иногда до полуночи: занималась каким-нибудь рукоделием, писала письма или читала, запершись у себя в комнате.

Итак, к десяти часам все в доме понемногу затихло. Слуги ушли ночевать на верхний этаж — и вот уж воцарилась полная тишина.

Марта утерла слезы, накинула на плечи накидку, потушила лампу и на цыпочках вышла.

Ни разу не оступившись, не наткнувшись ни на стул, ни на стенку, девушка выбралась на лестницу, спустилась вниз, прошла через прихожую и отворила дверцу, ведущую в парк. Огромный сторожевой пес, которого на ночь спускали с цепи, подбежал к ней, признал и стал лизать руки, ни разу даже не гавкнув.

Не помня себя от волнения, Марта скорым шагом сошла по аллеям спускавшегося амфитеатром парка и остановилась только перед калиткой, запертой на засов изнутри.

Тут у нее закружилась голова. Девушка засомневалась. В первый раз она решилась прийти на свидание среди ночи.

Но разве не благороднейшим из людей был для нее Анри?

Итак, Марта сделала усилие воли, потянула засов и отворила калитку. Ночь была темная, небо в тучах; по временам перепадало несколько капель дождя, а предгрозовой ветер гнал тучи по небу. Калитка отворилась, и перед Мартой явился темный силуэт.

Она отступила назад и чуть не вскрикнула.

— Марта, это я… — послышался ласковый шепот.

Барон Анри де Венаск подошел к дрожащей девушке и взял ее за руку.

Возле калитки стояла каменная скамья. Анри усадил на нее Марту, а сам остался стоять рядом.

Только тут к девушке вернулся дар речи.

— Анри, — проговорила она, — что вы делаете? Я вся извелась!..

— Марта, любимая моя! — ответил Анри де Венаск. — Я писал вам о разлуке — это правда. Я пришел попрощаться.

— Попрощаться?!

— Да, но не тревожьтесь: надеюсь, я прощаюсь не навеки. Я оставляю вас; надолго ли — не могу сказать заранее. На неделю, на месяц, на год? Я не знаю.