– Так вот, что вы хотите мне сказать? Что я делаю вас несчастным? - ощетинилась Хлоя.

– Вы запретили мне использовать нежные слова!

"Справедливо", – подумала она.

– Какой-то абсурд. – Он провёл рукой по волосам. – Я люблю тебя. Вот так прямо и говорю. Простым языком, без поэзии. Я люблю тебя.

Как странно. Встав с постели этим утром, Хлоя пребывала в уверенности, что у неё имелись колени. Но она не знала, куда они подевались сейчас. На их месте возникло что-то наподобие заварного крема.

– Я люблю тебя, – повторил он. – Я раньше никогда не говорил этих слов. Никому.

А ей никогда не говорили этих слов. Во всяком случае мужчины.

– Понимаешь, постоянно, каждую секунду я не нахожу себе места. Из-за любви к тебе я безнадёжно несчастен. Стоит услышать, как ты смеёшься, и у меня перехватывает дыхание. Стоит увидеть, как ты танцуешь, и я не могу сдвинуться с места. Когда ты бросаешь мне вызов, я теряю почву под ногами. Едва ты вставляешь цветок в волосы, и весь мир для меня расцветает. Ты слизываешь глазурь с кончиков пальцев, и я жажду почувствовать сладость твоих губ. Можешь себе такое представить? – Он ткнул себя пальцем в грудь – Я жажду!

– Совсем не похоже на тебя.

– Если тебе необходимо доказательство, то лучшего и не найти. – Граф провел руками по расстегнутому отвратительному жилету, щёлкнув ногтем по одной из кисточек. – Я носил это. На себе. У всех на виду.

Хлоя тяжело сглотнула. Она не могла не признать, что довод прозвучал довольно убедительно.

– А знаешь, что ужаснее всего? Теперь, когда я знаю, что ты изготовила жилет своими руками, я даже не смогу его сжечь. Мне придётся хранить его в шкафу. И когда я напьюсь встельку, наверное, даже его надену. Я люблю тебя. С этим ничего не поделать. Я пытался.

– Пытался? – Что ж, очень интересно. – Что именно ты пытался сделать?

– Что я только не пробовал! Поверь мне, я предпринял несколько отважных попыток излечиться. Я приложил много усилий для этого, не испытывая недостатка ни в ресурсах, ни в силе воли. Если бы какое-то средство затерялось между страницами скучного гроссбуха, или прилипло ко дну графина с бренди, или слонялось без дела по академии фехтования, или было зарыто в лисьей норе на территории моего поместья, уверяю тебя — я бы его нашёл. Но я ничего не отыскал. Хотя я всё-таки обнаружил кое-что похуже, чем ничего.

– Что может быть хуже, чем ничего?

– Найти всё. Не знаю, как влюблённые справляются. Мой мир превратился в болезненный до ошеломляющей степени. Я как оголенный пульсирующий нерв. Моё сердце живёт вне моего тела, чаще страдает, нежели радуется. Это мучение, и всё же, – смирившись, он выдохнул, – я готов прожить так всю жизнь. Я люблю тебя всю, без остатка.

"Господь всемогущий!"

– Теперь, конечно, я осознаю, что неправильно понимал тебя всё это время, и что мои чувства никогда не были взаимными. Не могу представить, по какой причине мой конюх чертовски задерживается, – сказал он, посмотрев в сторону каретного двора.

Они застыли в неловком молчании.

– У меня возникла идея. Ты должен меня поцеловать, – объявила она.

– Может быть, это и идея. Но не очень хорошая. – Он пристально на неё посмотрел.

– Хоть раз выслушай меня, прежде чем поправлять. Когда мне было четырнадцать, я провела лето со своей старшей сестрой Элизой и её мужем. У них есть поместье в Гэмпшире. Сын их управляющего приехал домой из школы на каникулы. Ему исполнилось почти шестнадцать, и он выглядел довольно привлекательно, несмотря на рябое лицо.

Всё лето я была безумно влюблена. Я не хотела выходить за него замуж, но надеялась на ответные чувства с его стороны, душевные терзания с моей стороны и, возможно, несколько романтических писем из Хэрроу.

– Больше всего я желала поцелуй. Мой первый поцелуй, – тараторила она, и с этим нельзя было ничего поделать. – Лето подходило к завершению и... Ничего. Наконец за день до его отъезда, я загнала парня в угол в сарае садовника. Я ущипнула себя за щёки, чтобы они порозовели, взмахнула ресницами, словно крыльями бабочки, и едва ли не нарисовала мишень для стрельбы из лука на губах. В конце концов, он либо понял намёк, либо просто сдался. Поцелуй превратился в сущий кошмар. Возникло ощущение, будто саламандра забралась ко мне в рот и с ней приключился апоплексический удар. – Она отмахнулась от неприятного воспоминания. – Я тут же исцелилась. Не хотелось ничего: ни влюблённого поклонника, ни романтических писем из Хэрроу, ни душевных терзаний. Поэтому я подумала... возможно, если бы мы поцеловались, то это обернулось бы подобным разочарованием.

Лорд Шеверел долго молчал. Хлоя нервничала, постукивая сбивающим с толку кольцом по ладони.

– Прости меня, – наконец произнёс он. – Я не знаю, как это воспринимать. Ты хочешь сказать, что если бы я тебя поцеловал, то ощущения напомнили бы поцелуй пятнадцатилетнего школьника с оспинами на лице и языком саламандры в сарае садовника?

– Нет, – поспешно сказала она. – Нет, совсем нет.

– Но ты считаешь, что поцелуй превратился бы в разочарование.

– Для тебя. Ты разочаруешься. У меня было так мало поцелуев, и из них ни одного хорошего. В лучшем случае я целуюсь посредственно. Я толком не знаю, что делать.

– Зато я знаю. – Его взгляд стал напряжённым.

– О!

– И если бы я тебя поцеловал, Хлоя, то это не стало бы разочарованием. Если я поцелую тебя, то целью моей жизни, единственной причиной для существования станет сделать этот поцелуй таким глубоким, пылким, страстным, будоражащим душу, что после этого вечера и до конца твоих дней поцелуй любого другого мужчины не пойдёт ни в какое сравнение. – Он наклонился ближе. Его голос звучал волнительно и порочно. – Это нехорошая идея, – проговорил он, делая паузу после каждого слова.

Этот разговор совершенно выбил Хлою из колеи, но одно она знала наверняка. Хорошая идея или нет, но граф собирался её поцеловать. Он это знал. Она это знала. Этому суждено было случиться.

Но, очевидно, ещё не совсем. Ожидание тянулось целую вечность. Хлоя была бы не против подождать. В конце концов, Рождество – сплошное предвкушение. Но это? Сладкая, мучительная пытка. Она не могла вынести её больше ни секунды.

– Лорд Шеверел, я начинаю думать, что вы только и делаете, что болтаете, а не целуетесь. – Схватившись за кисточки отвратительного жилета, Хлоя притянула его к себе под звон колокольчиков.

Его губы изогнулись в понимающей полуулыбке. На этот раз граф, похоже, не возражал против её поддразнивания. И на этот раз она не возражала против того, чтобы её поправляли.

Граф обнял Хлою за талию, наклонил голову, и их дыхание смешалось. Его губы нашли её после долгих месяцев ожидания.

И Рождество наступило на два часа раньше.

Губы Хлои таяли под его губами. Он действительно знал, что делал. Пусть её впервые поцеловал мальчик, но это был первый поцелуй с мужчиной. Восхитительно сильным, волевым, с чувственным напряжением в теле, но нежностью в поцелуе.

Могло ли это быть правдой? Происходило ли на самом деле? Вместо того, чтобы ущипнуть себя, она сжала кольцо в руке, пока бриллианты не вонзились ей в ладонь, будто ряд зубов.

Хлоя коснулась его лица свободной рукой. Подбородок был гладко выбрит, но когда она погладила графа по щеке, едва заметная щетина оцарапала ей ладонь. Хлоя скользнула рукой к затылку Джастина, пропуская между пальцами чёрные тяжёлые пряди. Гораздо мягче, чем она ожидала.

Из его груди вырвался стон, Хлоя затрепетала. Он вцепился в шелковистое платье и притянул её к себе.

У неё перехватило дыхание. Возможно, его волосы и мягкие, но всё остальное?

Всё остальное определённо не такое.

Даже будучи невинной, Хлоя знала, что он хочет от неё большего, чем поцелуй. А ещё она знала, что он не возьмёт ничего из того, что она не предложила бы добровольно. Хлоя чувствовала себя отчаянно желанной и в то же время надёжно защищённой.

Желанной.

Защищённой.