Марико Тамаки
Нежный холод
Original title:
Cold
by Mariko Tamaki
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
© 2022 by Mariko Tamaki
Published by arrangement with Roaring Brook Press, a division of Holtzbrinck Publishing Holdings Limited Partnership. All rights reserved.
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2023
* * *
Джорджия. История обо мне
Первая история обо мне была написана моей мамой, когда мне было четыре года.
(И это случилось еще до того, как я вообще поняла, что обо мне можно написать историю, или задумалась о найме агента, который защищал бы мои интересы.)
Книжка называлась «Я маленькая, ты большой». Это был бестселлер. Может, вы видели ее в какой-нибудь коробке с игрушками или на стенде ближайшего книжного магазина. А может, даже читали и она вам понравилась.
Эту книжку один уважаемый критик описал как «изобретательное и убедительное современное переложение “Гензель и Гретель”». В ней я фигурировала как Молли, младшая сестренка, у которой был братец Уолли. Он был списан с моего реального старшего брата – Марка.
На протяжении всей книги маленькая я задаю своему старшему брату вопросы о разных вещах, то есть постоянно твержу что-то типа: «А это что такое? А куда мы идем?»
В книжке Уолли, он же Марк, просто отвечает на все мои вопросы.
– А что это?
– Это луна.
– А это что?
– Это дерево.
Получается, мне четыре, а я даже не знаю, как выглядит дерево?
В какой-то момент я спрашиваю брата, почему он все знает, и он говорит:
– Это потому, что ты маленькая, а я большой.
Неудивительно, что я не фанат этой маминой книги. Среди всех ее книг, коих было немало и подавляющее число которых было написано обо мне, это моя самая нелюбимая. Может, потому, что историю, в которой маленькая девочка блуждает по лесу и не знает, что происходит вокруг, сложно назвать переложением известной детской сказки (даже несмотря на то, что ведьма в ней оказалась очень милой женщиной и никто никого не собирался съесть).
А еще меня целый год заставляли одеваться, как одевалась «я» из книжки. Я носила желтое платьице, желтые туфельки и чепчик. В таком виде меня таскали по книжным магазинам, где я ела дыню с крекерами и сыром. Конечно, все это на мне отразилось не лучшим образом, более того, с тех пор я ненавижу дыни.
А может, я не люблю эту книжку из-за того, что она не обо мне, но в то же время в ней есть что-то от меня.
У меня даже никогда не было шансов стать кем-то другим.
Иногда мне кажется, что я стою в непроходимом лесу, засыпанном снегом. А вокруг натоптаны следы. Причем это мои следы, которые я как-то умудрилась оставить, даже не запомнив этого. Передо мной простирается дорога, но я ее уже прошла.
Серьезно, я большую часть времени чувствую себя потерянной. И порой единственное, чего я хочу, – задавать вопросы.
Тодд. Тодд Майер холоден как лед
Утром 21 января на парк Розмари Пикок опустилась снежная дымка.
Поначалу этот парк носил имя какого-то давным-давно умершего белого мужчины, но в конце 1990-х был переименован в честь Розмари Пикок – почившей местной жительницы, восторженной поклонницы собак и городской богачки.
К февралю парк превращался в застывшее море отпечатков лап и кучек собачьих экскрементов, успевавших за день растаять и снова подмерзнуть. Таким парк был и в эту ночь.
На его западной окраине располагалась детская площадка. На ней стояли качели, пара штуковин непонятной формы на пружинах, на которые можно было забираться, а еще там была высоко натянута веревочная паутина для начинающих спайдерменов.
На южной окраине газон собачьего парка уходил прямиком в овраг.
В этом овраге легко можно было остаться незамеченным. Деревья стояли так плотно друг к другу, что за ними мог скрыться паренек с сигаретой или притаиться какая-нибудь неожиданность.
Например, за ними могло лежать ну очень мертвое тело Тодда Майера.
Сам Тодд Майер парил над парком, размышляя, что отныне он мертв и, в принципе, это очень трагично.
Потому что не так важно, кто ты; если ты умер молодым – это в любом случае трагедия.
Тодд точно знал, что быть мертвым куда лучше, чем находиться в процессе умирания.
По своему опыту он понимал, что умирание ужасно, возможно, это худшее из всего, что вообще может произойти с человеком.
Худшее и последнее.
Тодд знал симптомы переохлаждения. Голод. Тошнота. Утомление. Снижение температуры тела. Спутанность сознания. Вялость. Обморок.
Чтобы спасти продрогшего человека, нужно накрыть его одеялом, раздеть, а затем раздеться самому и обнять его под одеялом.
Впервые Тодд услышал об этом способе оказания первой помощи на уроке ОБЖ в девятом классе. Их преподаватель – мистер Стерман – расхаживал по классу в узких брюках, и Тодд смотрел на него, слушал его бархатистый голос и думал только о коже и льде. Вовсе не об этом следовало думать на уроке ОБЖ.
Тодд не мог удержаться от мысли, что все это звучит романтично. Прямо как сюжет какого-то скандинавского артхауса, типа тех фильмов, которые он не так давно начал смотреть в чисто образовательных целях в старых кинотеатрах, где крутят ретро.
Внезапно паренек, сидевший за ним на ОБЖ, перегнулся через парту и прошипел Тодду на ухо:
– Походу, ты умрешь с обмороженными яйцами, гомик!
Это было в девятом классе, когда Тодд еще не умел сдерживать румянец, не знал, как носить маску безразличия. Он моментально покраснел, а глаза наполнились слезами.
Призрак Тодда склонился над своим мертвым лицом и внимательно всмотрелся в черты, которые раньше его раздражали, а сейчас как будто существовали отдельно. Большой нос. Впалые глаза. Прежде непокорные и не державшие ни одну стрижку густые черные волосы теперь прилипли ко лбу.
Взгляд Тодда остановился сначала на шраме, который он заработал в двенадцать, грохнувшись с лестницы и ударившись подбородком. Потом на прыще над верхней губой; Тодд заприметил его еще два дня назад, но решил оставить в покое, рассудив, что на прыщ можно постоянно давить, чтобы он посильнее налился, и тогда-то будет легче от него избавиться.
Теперь этот прыщ останется на его лице навсегда. Ну, или по крайней мере до тех пор, пока тело не сгниет и не станет набором ферментов или чем там оно становится перед тем, как окончательно превратиться в грязь.
Идея превращения в грязь успокаивала Тодда. Да и вообще, не сказать чтобы что-то во всей этой истории со смертью особенно его расстраивало.
Так просто… получилось.
Взошло солнце. Луч коснулся носа Тодда тонкой полоской света. Прямо как в той сцене, где Пиноккио становится настоящим мальчиком. Тодд наблюдал, как солнце ползет вверх по небу, окрашивая его в разные цвета от багрового до мутно-голубого. Это был первый день смерти Тодда.
Черно-белая собака в синем ошейнике бросилась вниз по оврагу. Она залаяла и запрыгнула в сугроб рядом с телом Тодда. Потом наклонилась и обнюхала его голову, после чего начала рыться в снегу рядом с ухом мальчика.
Тодд еще раз осмотрел свое тело и только теперь заметил, что оно было голым.