Но это все мелькало у меня в голове. А инвалид без ног продолжал:
– Фамилия?
Я назвал. Тут этот дяденька тихонько присвистнул, попросил козью ножку раскурить, посадить его на кровать и безапелляционно заявил:
– Ты, Маркел, будешь моим адъютантом. Что это такое, я потом объясню.
– Не надо, я знаю, мне папа структуру РККА подробно рассказывал.
– Ну и добро. А вот этого цыганенка, – и он посмотрел на Изю, – припишем в наш штаб ординарцем. Согласен?
– Да, – ответил Изя, – только чтоб Маркел был рядом.
Вот так мы поступили «на военно-медицинскую» службу. А что дядя Юра – командир хоть куда, я почувствовал сразу.
– Что, командиры, ужинать будем? – крикнул Юра всей палате.
Палата отозвалась одобрительным гулом.
– Давай, Маркел, зови директора.
Я не успел подойти к дверям, как наш директор уже вошел.
– Мозырев Павел Иванович – представился он.
– Вот что, Павел Иванович. Время ужина. Как, будете кормить инвалидов или скажете, как обычно говорят? Мол, сегодня на вас наряд не спущен.
– Нет, товарищи, не волнуйтесь, ужин готов. Сейчас сестра-хозяйка и помощницы принесут еду. Только вы располагайтесь по кроватям.
– А что на ужин? – спросил лейтенант Гайчук Евгений. Мы потом по его молодости звали просто Женей. У него не было левой руки полностью и левая нога почти до колена отсутствовала[9].
– У нас суп картофельный и каша пшенная с маслом, – торжественно произнес Павел Иванович.
Мы с пацанами радостно переглянулись. Пшенка с маслом! Вот это праздник. Да суп на ужин. Ну, гуляй – не хочу!
Но оказалось, что суп картофельный, это да, но без мяса, как пояснил директор. Что для нас было совершенно обычно.
– А что, бывает же картофельный суп с мясом, – мечтательно тихонько произнес Изя.
И тут послышался рык Юрия Степановича:
– Как это – без мяса! А ну, позови заведующего хозяйством!
Наш директор сплоховал и позиции сдал, не подумав. В том смысле, что не ответил инвалидам достойно. А ведь они, по большому счету, все были в его полной власти: безногие, безрукие, полуослепшие – что они могли сделать.
Но все-таки, все-таки. Они хлебнули беды свыше возможного и уже не боялись ни черта, ни дьявола.
Это директор и чувствовал. Поэтому завхозяйством пришел сразу.
– Вот что, друг, – сказал дядя Юра. – Перед тобой герои войны. Да, покалеченные. Но покалеченные, чтобы сохранить жизнь вот этим пацанам и вам. Нет, нет, я, в отличие от пьяниц вокзальных, вас никого не осуждаю. Вы и в тылу свое получали и получаете. Но нас вы должны с сегодняшнего дня обихаживать, как своих невест и жен. А уж суп картофельный с мясом – это каждый день, как свисток к атаке. Не то поступим по-фронтовому, еще не забыли. То есть сварим завхоза. Это на пять дней мяса. А потом и повара – еще пять дней. Лады?
Я увидел помертвевшее лицо завхоза. И даже директор в растерянности не знал – шутка это или на самом деле окопный обычай.
Через два часа в палату инвалидов въехала тележка с баком. Суп был картофельный, но с луком, морковкой, капустой и… с мясом.
Мы стонали, бросаясь к столам. Хоть и шипели на нас воспитатели, и порции супа уменьшали, но не до них – успеть съесть и успеть хапнуть еще. В смысле – попросить добавки. Неужели голод наш окончился – мелькало в голове каждого.
Школа наша тоже оживилась. Готовили вечер для инвалидов к Новому, 1943 году.
Девочки под патефон танцевали танго, рио-риту. Пели «Бьется в печурке огонь», «Ты меня ждешь», другие военные песни.
В общем, мы были готовы проводить стылый 1942 год и радостно встретить 1943-й.
А тут еще одна радость – в детдом привезли посылки «Американской помощи». И с ними приехал мужчина из этой самой помощи. Машина-вездеход была набита посылками. Американец их раздавал лично. И это хорошо, фиг бы мы их видели. А так огромное богатство, и не нужно его защищать от соседа – у него такое же.
А что было. Свитер, варежки, носки теплые, шапка вязаная. Дальше – шоколад, банка тушенки, банка сгущенного молока (да как ее есть-то), печенье и арахисовое масло. Да, чуть не забыл, две пачки сигарет «Кэмел».
Американский человек выдавал посылки, хлопал нас по плечам, кричал: «Ок, малшики», «дружба энд фридом», «смайл, герл, смайл».
Мы «американского» не знали, да и наплевать. Вот плохо кончилось, когда американец, этот волшебник, под ночь уехал. Оказалось, он совершенно не знал о «наших» инвалидах.
Директор нас собрал, и было решено: с каждой посылки пачку сигарет «Кэмел», пачку печенья, коробку арахисового масла, одну пачку шоколада, банку тушенки. Получилось военным много-много. Вот уж были удивлены наши офицеры. Да-а, тянули, при таком харче снова воевать захотелось.
А мы спали. Счастливые, но руки держали под подушкой. Под которую и сложили все драгоценности. Как говорится: «доверяй, но проверяй».
И вечер новогодний прошел на славу. Мы на общий стол выложили кое-что, себе тоже оставили. И пошли с девочками, с директором и учителями к «нашим».
Ионов Борис Николаевич, ему глаза обожгло. Видит, но очень плохо. Он сразу заиграл «Катюшу». Потом девочки грянули: «У самовара я и моя Маша», конечно, «Землянку». А мы спели «Мы летим, ковыляя во мгле…» – этакий реверанс нашему доброму американскому дядюшке.
В общем, спали в тепле и сытости. В тепле, потому что сразу надели вязаные шапочки и теплые носки. И свитер. Уж тут спи – не хочу.
Хотя многим не удалось. Непривычная еда, да в неограниченных количествах заставила нас побегать кой-куда. Да ладно. Все равно спасибо американскому человеку. Мы теперь через слово вставляли «о’кей». И хохотали, как этот дяденька. Других, таких хохочущих, веселых и здоровых мы не видели никогда.
А утром январским 1943 уже года из палаты военных тянуло ароматом необычайным. Мужчины пили чай с печеньем и курили «Кэмел».
У офицера Гладкого Константина не было рук. Это я оттирал ему замороженное лицо. Так вот, три наши девочки ему помогали. Правда, одеваться и в туалет – просили нас, а так – все сами. И кормить, и поить. Сейчас курил сигарету, а Ритка наша так важно ему ее в рот вкладывала. Да я заметил, несколько раз курнула. Во, шалавка.
А он веселый. Ногами выделывает Бог знает что, а уж чечетку. Мы все, конечно, чечеткой загорелись. И к Косте стояли в очереди и девочки, и мальчики. Что говорить-то, чечетка. В жизни это поважнее слесарного или сапожного мастерства. Уж точно. Что вы хотите, нам от 7 до 13 лет. Конечно, чечетка важнее.
И как вы думаете, кто ее бил (или бацал) лучше всех? Да шкет, Изя. Выходил так небрежно, руки в брюки и пошел. Где видел? Как учился? В общем, наша палата стала пользоваться не только вниманием, но и уважением. Вечером девочки вместе с Изей бацали и бацали. Только, к сожалению, тихо. Ходили-то почти все в матерчатых тапочках. А другой обувки пока, извините, не было.
* * *
К нашим инвалидам стали ходить деревенские. Тетеньки. А что? Приносят шамовку, сало, лук. Картошка вареная. Правда чищенная, это плохо. Сколько очистков пропадает. Изя этот вопрос обсудил с тетками. Они объяснили, что кожура картохи идет кабанчику. Так что – не пропадает. Правда, кабанчик уж точно пробежит мимо нас.
Тетя Клава все говорила с директором. Не один день. Мы уж думали – может, кого нас хочет или помочь с овощами. И вдруг все неожиданно разрешилось. Да мы не ахнули. Просто присели от изумления.
Клава, или тетя Клавдия, приехала на санях. В них – сена много, да сверху сена – вышитый коврик.
Все разъяснилось. Предложила она майору ВВС Гладкому Константину Константиновичу к ней переехать. Да не просто кабы как, а законным супругом. Оказалось, он отказывался больше месяца. Конечно, куда в деревенской жизни мужик. Совсем вроде справный, так говорят, только без рук!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».