Мы проходим милю, две мили, двадцать пять поисковиков в шеренге, а иногда и плотным V-образным строем, пока местность не делает это невозможным, все мы промокли до нитки. Даже когда мы достаем фонарики, тяжелая атмосфера затрудняет видимость, растительность вокруг нас сливается в одну густую массу, холмы и долины становятся все более скользкими и крутыми, местами непроходимыми. Каждый раз, когда я подхожу к развилке тропы, я отчаянно ищу ориентиры, любой признак того, что я на правильном пути, но под дождем все выглядит по-другому. Я не могу быть уверена, что я вообще когда-либо была здесь, но борюсь, чтобы не показывать свой страх и сомнения. Команда должна верить, что я знаю путь. Мне нужно верить в это еще больше.

Температура упала, и небо кажется черным, хотя сейчас не может быть намного больше двух часов. Я вижу клочья собственного дыхания за мокрым капюшоном моего пончо и задаюсь вопросом, не заблудились ли мы из-за меня безнадежно. Я измучена всем этим, неуверенностью в себе и напряжением, нарастающим давлением и страхом. Голоса в моей голове говорят мне, что я уже подвела ее, упустив самые важные подсказки и знаки.

И тогда это происходит. Я смотрю вверх и знаю, что нашла правильный гребень. Я карабкаюсь через цепкий кустарник и грязь на вершину, и там, внизу, находится убежище Помо, мимо тенистых мокрых валунов и папоротников, под соснами и болиголовами, сильно поникшими от дождя… там. Команды позади меня производят слишком много шума, прибывая, вытаскивая свое огнестрельное оружие, и я чувствую, что напрягаюсь до предела.

Я дотрагиваюсь до своего «Глока» через куртку, чтобы убедиться, что он все еще на месте, пока Уилл дважды проверяет свой предохранитель.

— Думаю, он знает, что мы идем, — говорю я ему.

— Что заставляет тебя так говорить?

— То, как он сказал мне не следовать за ним, как будто он знал, что я могу это выяснить.

— Ты была одна в тот день, когда увидела убежище. Ты, наверное, единственный человек в мире, который мог бы собрать все это воедино, даже с фотографией в его гараже.

— Хорошо, — говорю я, чувствуя себя не лучше из-за наших шансов. — Думаю, мы скоро узнаем.

* * *

Когда Уилл подает сигнал, мы двигаемся вниз по склону через мокрый кустарник и листву, небольшая армия пытается сохранить внезапность и скрытность на нашей стороне, и, скорее всего, терпит неудачу. Я думаю, может быть, сначала одному человеку следовало пойти одному. Может быть, нам следовало разместить снайперов выше на подъеме… но слишком поздно задаваться вопросом, а потом и совсем поздно.

Когда мы добираемся туда, убежище уже разрушено или почти разрушено. Весь участок выглядит так, как будто здесь прошел циклон. Опорные столбы и куски коры разбросаны, как растопка. Никаких признаков Калеба.

— Кэмерон! — кричу я, но ее здесь нет. Внутри на мокром земляном полу я вижу только следы ее борьбы, пятна крови на скомканной простыне, которая выглядит как зловещая акварельная картина, и куски разорванной, промокшей вязи. Ведро на боку пахнет, как отхожее место. Запятнанная фанерная кровать выглядит как алтарь и, вероятно, была именно такой, поскольку он насиловал и пытал ее все эти недели, пока она была его пленницей.

Уилл дает сигнал большей части команды рассредоточиться и продолжать поиски. Затем он передает по рации, чтобы вход в парк был заблокирован. Когда он снова поворачивается ко мне, выражение его лица выглядит серьезным и целеустремленным.

— Он увез ее куда-то. О чем ты думаешь? Куда бы он пошел?

— Не уверена, — говорю я, пытаясь сосредоточиться, несмотря на свой страх. Из-за очень реальной возможности того, что независимо от того, как близко мы подошли или как сильно мы старались, мы не смогли спасти ее.

— 64-

Государственный лес Джексон занимает пятьдесят тысяч акров заповедной земли и во время нынешнего шторма черен, как неизведанная планета, кошмар, который сбывается минута за минутой. В своих десятках историй за эти годы Хэп описал все виды проблем в этих лесах: хищников и неудачные падения, переохлаждение, заблудившихся туристов. Если Кэмерон каким-то образом освободилась — дикая, маловероятная мысль, — она может быть в ужасной опасности даже без Калеба. Но, по крайней мере, она в этом лесу, а не где-нибудь еще. Я знаю эту территорию в своих клетках, в своих нервных волокнах. Если Кэмерон здесь, я верю, что смогу ее найти.

* * *

Оставшиеся команды разделились и разошлись веером от места раскопок, освещая фонариками папоротник, тупики и губчатые, выдолбленные секвойи, общаясь по рации, выкрикивая имя Кэмерон. Дождь ослабевает до холодных, прерывистых брызг, но небо остается темным и набухшим, создавая тени из всего, холодного черного воздуха и коры деревьев, скал и оврагов, становясь все более и более коварным. Количество потенциальных направлений кажется головокружительным и бесконечным, троп почти не существует. В какой-то момент я оказываюсь по пояс в липких папоротниках, а гребень такой темный, что кажется, будто я плыву, а не иду пешком. Я бросаюсь вперед, слыша Уилла прямо позади себя, и жду, когда он догонит меня.

— Я собираюсь спуститься в эту долину, — говорю я, указывая на склон слева от нас. — Если она пытается спрятаться от Калеба, она бы держалась подальше от хребта и придерживалась густых низменных районов.

— Хорошая мысль. Я пойду первым.

— Мы пройдем больше, если разделимся, — настаиваю я. — У нас все равно не может остаться много света. Если ты направишься в ту сторону, — я указываю на противоположный склон, — долина тянется с востока на запад примерно на полмили. Я пойду в том же направлении и встречусь с тобой перед следующим подъемом. Мы воспользуемся нашей рацией, если понадобится.

— Хорошо, но Анна? Будь осторожна.

Я обещаю ему, что сделаю это, прежде чем проверю свою опору, и начинаю медленно спускаться боком. Через несколько минут он исчезает из виду, и я углубляюсь в заросли папоротника. Они хлопают по моему пончо и цепляются за мои руки, когда я пытаюсь найти более безопасный угол на склоне. Затем, прежде чем я понимаю, что происходит, земля становится совершенно скользкой, и я качусь вниз по склону с пугающей скоростью, сворачиваясь, чтобы защититься, в то время как мокрые черные ветки забрасывают меня со всех сторон.

Когда я наконец добираюсь до дна долины, я запыхавшаяся и вся в синяках. Я пролетела двести метров или больше, почти вертикально.

— Уилл! — зову я, а затем напрягаюсь, ожидая его ответа.

Ничего.

Я начинаю тянуться за рацией, но затем сначала быстро сортирую свои травмы. Мои руки порезаны, а правое бедро пульсирует. Я касаюсь жгучего затылка кончиками пальцев и чувствую собственную мокрую кровь. Израненная и истекающая кровью таким образом, я знаю, что для любого ближайшего хищника я пахну обедом. А еще есть Калеб, который может быть где угодно, в любой из этих теней, которые капают и дрожат. Однако присутствие Уилла рядом со мной не обязательно защитит меня от Калеба, если он не намерен меня убить. И я не так уж сильно пострадала от своего падения. Я решаю пройти немного дальше самостоятельно, чувствуя благодарность за то, что, по крайней мере, не уронила фонарик по пути вниз.

Медленно, запинаясь, я начинаю продвигаться вперед, дно долины заболочено. Через несколько минут мой фонарик, кажется, начинает икать, как будто он начинает терять заряд батареи. Я встряхиваю его в знак предупреждения, а затем спотыкаюсь о корень и снова падаю, сильно ударившись правым коленом в грязь. Стоя на четвереньках, я вижу, как что-то метнулось слева от меня, черное движущееся крыло, как будто я спугнула сову или что-то большее.

Я замираю, прислушиваясь всем телом. Мое сердце сильно бьется. Горло словно сдавило и сжалось. Налево под углом тридцать градусов — вот где я видела движение. Я нащупываю свой упавший фонарь, а затем заставляю себя снова встать. Продвигаясь вперед по губчатому траверсу, я чувствую, как лесная подстилка поднимается под ногами, как мягкая черная пасть. Я в ужасе от того, что могу найти или кого.