Затем что-то щелкает и сияет. Врывается внутрь. Эмили начинает вибрировать, а затем дрожать. Она вскрикивает, закрывает лицо руками, сгибается пополам.

Я легонько кладу руку ей на спину, желая, чтобы она знала, что она не одна. Но я действительно не могу ей помочь. Не с этим.

Когда она встает, ее лицо влажное и ободранное. Тушь растеклась. Она тяжело дышит.

— Какой монстр мог причинить вред маленькой девочке? Мой отец? — Она вздрагивает, испытывая отвращение. — Или даже мой брат. Это так ужасно.

— Сколько лет ваша семья приезжала в Малибу на Рождество?

— Три. Моя мама не могла путешествовать после этого из-за слабоумия. А потом мы переехали сюда, и Дрю начал принимать гостей.

— Значит, Дрю тоже был на всех этих праздниках?

— Был. Я не хочу так думать. Я ненавижу это.

— Знаю. Мне так жаль, Эмили. — Мы стоим на расстоянии фута друг от друга, и тот же пронизывающий ветер дует нам в спину. Я не могу сделать для нее ничего проще. Я не могу забрать ее боль. Все эти вопросы причиняют боль. У правды есть зубы, и она их не отпустит.

— В каком возрасте была Кэмерон, когда все начало меняться?

— Когда мы приехали на север. Мы думали, что это из-за гор, свежего воздуха. Она снова стала больше походить на саму себя. Потом она нашла Кейтлин, и какое-то время все казалось действительно замечательным

— Это время совпадает с общей картиной, Эмили. Насилие могло бы прекратиться тогда в любом случае. Она становилась старше. Скорее всего.

— Боже мой. Это так отвратительно. Что нам теперь делать?

— Продолжайте искать свою дочь. Конечно, нам нужно исключить их из числа подозреваемых. И когда-нибудь, когда все это закончится, мы проведем расследование и попытаемся добиться обвинительного приговора.

Она встречается со мной взглядом, и новая волна страха проходит через нее.

— Моя мама сейчас такая хрупкая. Новости о Кэмерон были достаточно тяжелыми. Это убьет ее.

— Вы разговаривали со своим отцом в последнее время?

— Несколько дней назад. Я говорю с ними, когда могу. Вы же не думаете, что она сейчас у него?

— Возможно ли это? Поддерживали ли они с Кэмерон связь? Пошла бы она к нему?

— Нет. Я действительно так не думаю. Теперь он никогда не оставляет мою маму одну. В этом есть какая-то ирония. — Ее взгляд становится жестче. — Она больше не может путешествовать. Вот почему они не приехали.

— Я попрошу департамент шерифа проверить, просто чтобы убедиться, что мы ничего не упустили.

Эмили говорит:

— Почему Кэмерон никогда не рассказывала мне, что происходит?

Хотела бы я иметь для нее простой ответ, но его нет.

— Возможно, она не помнила, — удается мне сказать. — Это часто случается. Ее подсознание, вероятно, вытеснило это, чтобы помочь ей вынести. И даже если бы она помнила, ей, возможно, было бы слишком стыдно рассказать вам. Большую часть времени жертвы жестокого обращения винят себя в том, что с ними происходит, как будто это вызвано чем-то, что они сделали. Это одна из самых трудных частей для понимания. И самая печальная тоже.

— Я не защитила ее. — Голос Эмили звучит тихо и надтреснуто, надломленно. — Я подвела ее.

Я тянусь к ее руке, желая, чтобы был какой-то способ повернуть время вспять для нее и для Кэмерон. И для меня. Я чувствую, как горе растет между нами.

— Вы никогда не хотели причинить ей боль, Эмили. Вы просто не видели. Может быть, вы и не смогли бы. В конце концов, у вас были свои собственные шрамы. У всех есть. — Слезы подступают к моим глазам, и я позволяю им подступить. — Еще есть шанс помочь. Вы можете начать отсюда.

Она прижимается ко мне, отдаваясь чему-то. Может быть, всему. За ее плечом, далеко на пляже, другая поисковая группа перекрикивает ветер. Гектор вышел вперед, целеустремленно шагая. Море штормит, черная вода обрамлена белыми кружевами.

— Хорошо, — говорит она, тяжело дыша.

— Хорошо, — говорю я в ответ, и мы стоим там, в нескольких дюймах друг от друга, вместе и наедине.

— 58-

Тяжело оставлять Эмили у ее двери после такого дня, который у нас был, но Трой дома, и я знаю, что им нужно время, чтобы поговорить.

— Звоните в любое время, — говорю я.

— Спасибо, Анна. Сейчас все это не кажется ни хорошим, ни даже выполнимым. — Ее голос дрожит, как тонкая проволока. — Но я знаю, что вы хотите помочь. Что вы заботитесь о Кэмерон.

— Я знаю.

* * *

Я как раз направляюсь обратно в деревню, когда патрульная машина Уилла проезжает мимо меня, направляясь в другую сторону. Я вижу его в зеркале заднего вида, сворачиваю на грунтовую дорогу, нахожу место для парковки и иду ему навстречу на полпути.

— Я искал тебя повсюду, Анна. Одна из патрульных групп в Монтгомери-Вудс нашла некоторые вещи Шеннан, одну из ее туфель, браслет, сумочку с деньгами внутри, несколько сотен долларов. Так что это была не кража, но мы это знали.

— Отпечатки пальцев есть?

— К сожалению, нет. Там также была камера. Никаких пригодных для использования отпечатков, но мы обработали пленку внутри, и, возможно, есть что-то, что можно было бы сделать с отметками времени и даты.

Давление материализуется у основания моего черепа, как будто там сжимаются настоящие руки. Я пытаюсь игнорировать это чувство.

— Где они сейчас? Могу я их увидеть?

— Конечно. Я сделаю тебе копию. Я возвращаюсь, чтобы встретиться с Дрю Хейгом и специалистом по детектору лжи, если хочешь следовать за мной.

— Я сделаю это, но должна сказать тебе, что сегодня утром у меня был долгий разговор с Эмили. Похоже, ее отец тоже мог быть тем, кто причинил Кэмерон боль.

— Значит, ты рассказала ей о своих подозрениях?

— Да.

— Как она сейчас?

— Довольно потрясена. Убедись, что техник спрашивает Дрю, в частности, об отпусках. Рождество в Малибу. Отца зовут Эндрю Хейг, он живет в Боулинг-Грин, штат Огайо. Эмили говорит, что в эти дни он не путешествует, потому что ее мама очень больна, но мы все равно должны исключить его.

— Понятно. Давай проверим позже. И тебе следует немного отдохнуть, если сможешь. Ты выглядишь ужасно.

— Мне все равно, как я выгляжу, Уилл. Мне просто нужны эти фотографии.

Похоже, он неохотно идет на попятную.

— Полагаю, я не могу настаивать?

— Ни за что.

* * *

Как только у меня в руках оказываются фотографии с камеры Шеннан, я раскладываю их на полу своей хижины, ища на изображениях знаки или подсказки. Большинство из них — глупые, спонтанные выкидыши — босые ноги Шеннан с узловатым одуванчиком между двумя пальцами. Шесть банок пива на клочке травы. Размытая картина природы, которая может быть изображена на чем угодно, снятая практически где угодно. Часть голой ноги Шеннан, возможно, затвор случайно щелкнул.

Когда Крикет расхаживает вокруг меня, я чувствую, как нарастает разочарование. Глупо, я думала, что что-то выскочит немедленно, но каждый снимок кажется одинаково безобидным, даже тот, на котором она в чем-то похожем на таинственную куртку из кроличьего меха, ее волосы распущены и взъерошены, глаза цинично прищурены. Штамп с датой — май этого года, почти за месяц до ее исчезновения. Однако нет никакого способа узнать, кто сделал снимок, был ли это тот же парень, который дал ей фотоаппарат и пальто, или что-то еще. Может быть, она украла их обоих. Может быть, все это тупик, и фотографии ничего не значат ни для кого, даже для Шеннан, пока она была еще жива, чтобы волноваться.

Поскольку Уилл весь день занят, я решаю съездить в Компче, чтобы поговорить с Тэлли. Вероятно, это будет пустой тратой времени. Очевидно, у нее нет хрустального шара, и, возможно, она не лучше меня разбирается в фотографиях. Но прямо сейчас мне просто нужно куда-то двигаться, идти по следу, даже если это бессмысленно.

Мы с Крикет приезжаем после двух и застаем ее в саду, подвязывающей виноградные лозы, готовя их к зиме. Ее лицо розовое и обветренное над воротником зеленой флисовой куртки.