— Я Ванда, и, думаю, я видела и похуже. — Она берет купюру и аккуратно засовывает ее в лифчик как раз в тот момент, когда подходит Уилл. — Помяни дьявола.

Мы с Вандой, смеясь, смотрим друг другу в глаза.

— Что тут смешного? — Уилл хочет знать.

— Твое лицо, — говорит Ванда, подмигивая, и просто так я люблю ее. Миру нужна армия Ванд — сильных, саркастичных, бесстрашных женщин, которые говорят то, что думают, и действуют прямолинейно, без извинений или разрешения. Женщин, которые рычат вместо того, чтобы вздрагивать.

— Забавно, — категорично говорит Уилл. — Просто принеси мне выпить, ладно?

Я готовлюсь к очередному раунду лекции Ванды об ответственном вождении, но она явно умнее этого и молча наливает ему пинту, освежает мой напиток, а затем переходит на другой конец бара.

У Уилла явно был тяжелый день. Он осушает свой «Гиннесс» ровно за две минуты, его плечи выглядят покатыми и отяжелевшими. У меня возникает желание обнять его, но я передумываю.

— Каков был результат в Гуалале? — спрашиваю я.

— Чертовски угнетающе. Судя по всему, эта девушка Шеннан — проблема с большой буквы. Привычный беглец к наркотикам любого рода, а также к сексу. В шестом классе ее отстранили от занятий за то, что она отсосала в школьном туалете, очевидно, из-за денег на обед какого-то ребенка.

Я слышу отвращение в его голосе. Отвращение. Поскольку я женщина, мой фильтр другой. Я живу в женском теле. Остро осознаю уязвимые места. Все способы, которыми могут положить на стол в качестве жертвы, или поставить туда. Как секс может быть превращен в оружие изнутри и снаружи.

— Продолжай. Что еще?

— Когда мы с Денни разговаривали с матерью, она даже не могла вспомнить, сколько раз Шеннан убегала. Обычно она возвращается через несколько недель, похудевшая и совершенно разоренная. В последний раз она прислала записку, в которой говорилось, что она уезжает по собственной воле и не хочет, чтобы ее кто-нибудь искал. Почтовый штемпель был отштампован в Укии десятого июня. Иногда Шеннан говорила о переезде в Сиэтл, так что мама предполагает, что она направлялась туда.

— Зачем звонить рассказывать об отсутствии сейчас?

— Ты никогда не догадаешься. — Горечь в его голосе ему не идет, но имеет смысл, учитывая контекст.

— Что?

— Ей позвонил экстрасенс. Местная жительница по имени Тэлли Холландер. Как бы то ни было, этот экстрасент находит Карен Руссо в телефонной книге и звонит, чтобы сообщить ей, что Шеннан мертва. Я имею в виду, кто так делает?

Мне вдруг становится холодно. Если это то, что произошло, это действительно звучит безжалостно.

— Что она на самом деле сказала?

— Что Шеннан была убита. Очевидно, у нее было видение леса. Она думает, что тело Шеннан может быть там.

— Какой лес?

— Полагаю, за пределами ее экстраординарных способностей сузить круг поисков. — Он издает звук отвращения через нос. — Она тоже позвонила мне сразу после исчезновения Кэмерон и была такой же расплывчатой.

— В самом деле? Иногда эти люди вполне законны, Уилл. У меня был хороший опыт общения с несколькими людьми, которые на самом деле были очень полезны. Что она сказала о Кэмерон?

— Что ее похитили, и она находилась в каком-то тесном пространстве в темноте.

— Хм. И это все?

— Да. С таким же успехом она могла бы посоветовать нам поискать на Марсе.

Мои мысли быстро проносятся. Трудно понять, что будет дальше, когда впереди так мало событий.

— У Шеннан была машина, верно? Кто-нибудь проверил номер машины?

— Я не уверен. Я мог бы спросить Денни, но записка была довольно ясной. Шеннан хотела уйти.

— Возможно, но она все еще несовершеннолетняя, Уилл. Мы не знаем, не попала ли она в какую-нибудь настоящую беду или ее каким-то образом не принудили. А что, если она мертва в лесу?

Его взгляд острый.

— Тэлли Холландер, очевидно, чокнутая. Ты же не настолько доверчива, правда?

— Эй, сейчас, — я отталкиваю его. — Это не обо мне, и ты это знаешь. Если Шеннан жива, ей нужна наша помощь. И если уже слишком поздно, она все равно заслуживает того, чтобы ее нашли. Мы не можем просто сдаться.

— Эта девушка не Кэмерон, Анна. Она бегунья, которая долгое время портила свою жизнь. И ты слышала, что сказала ее мать. Шеннан не хочет, чтобы ее кто-нибудь искал. Конец истории.

— Как ты вообще можешь так говорить, Уилл? Ты же родитель.

— Что это значит?

— Мы несем ответственность за эту девушку.

— Почему? Почему мы?

— Потому что каждый хочет, чтобы его искали, независимо от того, осознают они это или нет.

* * *

Проходит много времени, прежде чем кто-либо из нас снова заговаривает. Тупик подобен физическому объекту между нами, занимающему пространство и воздух. Наконец он замечает экземпляр «Джейн Эйр», и его брови с любопытством приподнимаются.

— Что случилось со Стивом Гонсалесом?

— Он мне понравился. Он кажется порядочным парнем и хорошим учителем, и он явно заботится о Кэмерон. Не думаю, что он вообще замешан в этом, но ты можешь проверить его на детекторе лжи, чтобы исключить. — Погодите-ка. Мои слова доходят до меня и, кажется, звенят. В патрульной машине, до того, как звонок о Шеннан испортил наш день, Уилл начал рассказывать мне что-то важное. — Детектор лжи Эмили, — напоминаю я ему. — Как она его завалила?

— 24-

Когда меня впервые обучали допрашивать подозреваемых, я изучила технику допроса Рейда, как и почти все сотрудники правоохранительных органов того времени. Джон Рид был чикагским полицейским, который придумал этот метод, когда в 1940-1950-х годах Верховный суд объявил вне закона избиения, издевательства и угрозы выбить признания. Рид любил науку. Он был экспертом по полиграфу и считал, что копов тоже можно научить распознавать ложь по бессознательным тикам и жестам подозреваемого, повторяющимся речевым образцам, стрессовым реакциям. Предполагалось, что с помощью серии нарастающих вопросов и шагов интервьюер будет все больше и больше контролировать ситуацию, в то время как полиграф выполнял свою работу, регистрируя мельчайшие изменения частоты сердечных сокращений, кровяного давления, температуры тела и дыхания.

Как и Уилл, я всегда относилась к полиграфу со здоровым скептицизмом, считая его инструментом, да, но ничего такого, на что можно было бы повесить шляпу, не говоря уже об обвинительном приговоре. Конечно, учащенное сердцебиение может свидетельствовать о чувстве вины или поведении. Но в случае, подобном случаю Кэмерон, когда на карту поставлена жизнь ребенка, эмоции субъекта могут быть только горячими, хаотичными и сбивающими с толку. Ненадежными. Кроме того, по моему опыту, виновные люди без проблем проходят проверку на детекторе лжи. Нарциссы, психопаты. Люди без совести.

— Что случилось, Уилл? Что её сподвигло?

По его взгляду видно, что он хочет прекратить этот разговор, но в конце концов он смягчается.

— Вопрос был такой: «Причиняли ли вы когда-нибудь вред своей дочери?» Ответ Эмили был отрицательным, и ты знакома с тем, как это работает. Этот вопрос возникает еще несколько раз, по-другому сформулированный. Каждый раз, когда Эмили говорит «нет», и каждый раз ее сердцебиение учащается.

— Это кажется важным. Ты не согласен?

— Я не знаю. Это несоответствие может означать все, что угодно. Возможно, однажды она слишком сильно отшлепала Кэмерон или заперла ее в своей комнате. Родители годами переживают из-за таких вещей. — Уилл держит свою пинту между ладонями и катает стакан взад-вперед, как будто это может помочь ему взвешивать слова, помочь ему убедить меня. — Насколько нам известно, это может быть именно этот случай. Ее чувство ответственности. Что она не смогла защитить Кэмерон в своем собственном доме.

Слушая, я задаюсь вопросом, не делаю ли я поспешных выводов. Или он упускает из виду то, что находится прямо здесь, перед нами? Родительская вина может быть тернистой и бездонной вещью, я слишком хорошо знаю. Но что-то действительно произошло в доме Эмили, и не только в ту ночь, когда исчезла ее дочь. Эмили не защитила свою дочь, когда это имело значение, когда Кэмерон была слишком мала, чтобы защитить себя. Этот разрыв со временем увеличился, превратившись в трещину настоящего момента. Во всех отношениях, которые имеют значение прямо сейчас, прошлое Кэмерон создало ее настоящее.