Пемброк улыбнулся.
– Леди Джиллиан существенно переменилась в своих политических пристрастиях. Она начала с того, что закрепила власть Людовика над владениями Невилля, а теперь стала преданной Генриху. Интересно, с чего бы это?
Этот шутливый вопрос означал лишь комплимент мужской привлекательности Адама, но задел того за больное место.
– Потому что именно на таких условиях я сохранил за ней ее земли, – довольно резко ответил Адам.
– Вы хотите сказать, что в душе она не переменилась? – несколько удивленно спросил Пемброк. – Почему же? Ведь вы только что сказали, что она приказала захватить французский корабль.
– Я не знаю, – несчастным голосом ответил Адам, жалея о том, что выдал Джиллиан. – Она всегда действует в полном соответствии с данной мне клятвой. Я не знаю, что вынуждает меня сомневаться, кроме того, что она женщина, а клятвы для женщин стоят немногого.
– Увы, мы все знаем об этом, – улыбнувшись, сказал Джеффри, – но я не думаю, что тебе следует сомневаться в леди Джиллиан. Моя жена говорит, что у нее вообще нет никаких политических пристрастий, что также вполне обычно для женщин, а Джоанна очень проницательна.
Джеффри не сказал, что Джиллиан готова верить во все то, во что верит Адам, но Пемброк кивнул, увидев слабую улыбку на его губах и подмигивание. Сомнения Адама были просто беспокойством юного любовника. Адам бросил признательный взгляд на Джеффри, гадая, действительно ли Джоанна так сказала или Джеффри придумал это, чтобы защитить Джиллиан как члена своей семьи, и напряжение исчезло с его лица.
– В любом случае, – сказал Адам, – вы можете рассчитывать на гавани Вика и Тарринга. Правда, они невелики, но нескольким кораблям мы могли бы оказать помощь в ремонте и снабжении, если сам Добни и его люди будут вести себя прилично. Я не хотел бы сменить одну банду разбойников на другую.
– Это еще одна причина, почему Добни должен приехать сюда. Будет лучше обсудить все с полной откровенностью – на какую помощь он может рассчитывать и какие должен принять на себя обязательства, – глаза его скользнули по залу, уперевшись в сына, который продолжал беседовать с Арунделем. – Поскорей бы он принял, наконец, какое-нибудь решение и уехал, – тихо сказал Пемброк. – Если Добни придется ждать слишком долго, он начнет сомневаться.
Желание его исполнилось с поразительной быстротой. Не успели слова слететь с губ Пемброка, Вильям-младший отошел от Арунделя и жестом подозвал отца сменить его. Завтра Арундель возвращается домой, чтобы обсудить вопрос со своими вассалами. Он не сомневался, что они с радостью согласятся вернуться к королю. У них тоже накопилось недовольство французским принцем и его сторонниками. Арундель был настолько уверен в реакции своих людей, что уже назвал точную дату своего возвращения к юному королю и принесения клятвы. Пемброк вздохнул с облегчением и выбросил все это дело из головы. Арундель не нарушит слова.
Встреча с Филиппом Добни состоялась примерно спустя неделю, и итог ее оказался столь же удовлетворительным. К концу февраля Юстас уже не чувствовал себя по-прежнему вольготно. Добни не мог, правда, снарядить столько же кораблей, сколько Монах, и его суда были поменьше, но моряки на них были в большинстве своем жертвами нападений Юстаса и сражались храбро и изобретательно. Все большее число торговцев обретали уверенность в своей безопасности, зная, что их не атакуют в пути, и направляли свои суда в безопасные английские порты. Только корабли Юстаса все чаще не возвращались в родные гавани. Пролив уже больше не был их вотчиной.
Срок перемирия с Людовиком истек, но сам он все еще оставался во Франции, а его люди били баклуши в Лондоне. Пемброк не преминул воспользоваться этой возможностью. Он захватил почти все замки, удерживавшиеся сторонниками Людовика в Суррее, Сассексе и Гемпшире, включая крепость самого Саэра де Квинси в Винчестере. Пемброк не обманывал себя надеждой, что ему удастся сохранить все эти замки за собой, но из них полностью вывезли золото, продовольствие и все, что было ценного, и на вырученные средства было нанято еще больше солдат для юного короля.
– Кроме того, – сказал Пемброк Адаму и Джеффри, когда они приехали к нему, желая хоть «что-нибудь делать», – я предпочел бы, чтобы война велась на землях вассалов Людовика, а не Генриха.
Джиллиан опять пребывала в страхе, но письма от Адама приходили часто, и ужас, который преследовал ее всю жизнь, возвращался только периодическими вспышками. В начале апреля Адам и Джеффри вернулись, невредимые и довольные весело проведенным временем и добычей, распиравшей мешки и корзины, привязанные к спинам вьючных животных. Пришло известие о том, что Людовик уже находился на французском берегу, готовясь к отплытию в Англию. Были предупреждены все временные управляющие замками, захваченными Пемброком. Они содрали с людей Людовика семь шкур и покинули замки. Ограбленные дочиста, при том, что новый урожай едва пустил ростки, а зимние припасы были полностью истощены, эти замки стали для новых владельцев скорее обузой, чем добычей. Людей короля, вроде Джеффри и Адама, распустили по домам, пока Пемброк ждал, что предпримет Людовик, прежде чем намечать планы дальнейших действий.
Осберт, обретавшийся в Лондоне, не знал, радоваться ему или нет возвращению Людовика. Его денежные средства опасно истощились, и он все чаще встречал растущее нежелание местных вельмож принимать его в качестве гостя. Таким образом, он остро нуждался в покровительстве принца. Людовик не принял его перед своим отъездом из Англии, занятый более неотложными делами. Осберт не без оснований полагал, что его информация о том, что именно Адам был тем человеком, который очернил имя Фиц-Уолтера, хотя теперь это было уже запоздалой новостью, принесет ему какое-никакое вознаграждение. Недостаток средств также убеждал Осберта, что ему необходимо вернуть себе Тарринг. Это был единственный доступный ему источник дохода. Он понимал, что уже не может вернуться во Францию. Его отец умер, а брат скорее убьет его, чем поможет в чем-нибудь. Он должен заполучить Тарринг, даже если ему придется сражаться за него.
При этой мысли Осберта передернуло, и в его голове пронеслись картины ужасов. О, понаблюдать за этим со стороны он был не прочь. Так приятно видеть, как другие визжат и корчатся. Но когда Осберт представил, что подобная опасность угрожает ему самому, все удовольствие пропало. Должен же быть какой-то другой способ забрать то, что по праву принадлежит ему. Но он знал, что такого способа нет. Если бы Адам оставил в замке прежних наемников, может, и был бы шанс подкупить их, например, позволив разграбить портовый город. Однако то, что он узнал от проституток, не оставляло надежд на это. Люди Олберика гордились своим хозяином, своей дисциплиной, даже уважением, которое испытывали к ним горожане. Конечно, несколько гнилых яблок нашлось бы и среди защитников Тарринга, но…
Мысли Осберта завертелись вокруг гнилых яблок. Наверняка есть какой-то способ взять Тарринг обманом. Но чем могут помочь один-два человека? Большая часть отряда искренне верила, что солнце всходит и заходит только ради их господина. К тому же, если предатель и сумеет провести внутрь несколько человек тайным ходом, остальные окажут яростное сопротивление, а участвовать в бою Осберт не хотел. Кроме того, он не до конца доверял информации проституток или тем из Тарринга, кто утверждал, что не любит Адама. Возможно, они примут вознаграждение, а потом побегут докладывать своим командирам. Потом будет расставлена западня, и если люди Людовика попадутся в эту западню… Осберта снова передернуло.
И все-таки идея взять Тарринг с помощью хитрости не покидала Осберта. Охлаждало его пыл только приходящее всякий раз вместе с этой мыслью понимание того, что нельзя будет избежать сражения, а поскольку это его замок, от него будут ждать, что он возглавит бой. Чтобы измена могла послужить целям Осберта, должны быть выполнены два условия. Во-первых, он сам должен избежать участия в бою, а во-вторых, людей Адама нужно будет как-то обезвредить, чтобы солдаты Людовика могли войти в замок и захватить его. Конечно, самым лучшим выходом было придумать какое-нибудь средство, чтобы вынудить защитников Тарринга сдаться вообще без боя.
