Поначалу все шло хорошо, но спустя неделю Саэр получил известие, которое привело его в неописуемую ярость, а Осберта заставило мертвенно побледнеть от страха. Король Джон не был разбит, как все уже полагали. Он прорвал осаду Виндзора и направлялся с армией к Линкольну. Пренебрежительное поведение Людовика по отношению к примкнувшим к нему английским баронам вызвало у них такое разочарование, что часть из них вернулась под знамена прежнего сюзерена, а другие просто заперлись в своих замках. Это представляло вопрос о браке Джиллиан в новом свете. Во-первых, не было уже никакой нужды умасливать англичан из числа соратников Людовика – их вряд ли можно было разозлить больше, чем уже разозлили, а Людовика все это, похоже, не волновало. Во-вторых, гораздо важнее было выдать Джиллиан замуж, чем заручаться поддержкой французских сторонников Людовика, приглашая их и качестве свидетелей законности брака. По всей вероятности, французские рыцари окажутся слишком заняты, чтобы прийти на помощь Саэру, если владения Гилберта де Невилля будут оспорены противником. С другой стороны, санкция церкви получена. Саэр велел Осберту запереть и стеречь замок, а сам отправился ускорить бракосочетание Джиллиан, пока его позиции не пошатнулись.
Спустя четыре дня Джиллиан вызвали из женской половины. Она вышла скрепя сердце, готовясь к наказанию за что-нибудь, поскольку прежде ее вызывали только за этим, но остановилась, как вкопанная, задохнувшись от изумления, когда увидела в зале много людей. Там было два священника, и, судя по элегантности их нарядов, это были влиятельные прелаты. Кроме них, там находились еще три человека, которых Джиллиан не знала, одетые не так роскошно, как священники, но явно не слуги или солдаты. Но главное, что привлекло внимание Джиллиан, был сам Гилберт, поддерживаемый Осбертом и шестым мужчиной, которого она тоже не знала.
– А вот и невеста! – воскликнул Саэр. Прежде чем Джиллиан успела издать хоть звук, он вышел вперед и грубо схватил ее за руку. – Тебе предстоит обвенчаться сегодня. Сейчас, – пробурчал он ей в ухо. – Отвечай то, что нужно, или будешь долго рыдать и молить о смерти, прежде чем эта благодать снизойдет на тебя!
Джиллиан угрюмо кивнула, но не боль и не страх связывали ей язык. Слезы на ее глаза навернулись от ненависти и гнева. Саэр опять обманул и опозорил ее. Не брак расстроил ее. К нему она уже была готова. Как ни отвратителен был ей этот брак, он казался ей единственной надеждой на свободу и отмщение, и она не испытывала ненависти или страха к несчастному слабоумному калеке. Ее оскорбила жестокость, с какой выставили ее, совершенно не подготовленную, в засаленной повседневной одежде, даже без подобающего платка, лишь в старой косынке, обернутой вокруг головы, чтобы не рассыпались волосы. Ей хватило бы десяти минут, чтобы переодеться в воскресное платье, вымыть лицо и руки и повесить на шею изящное распятие, вырезанное из морской ракушки, которое она нашла в комнате последней хозяйки Тарринга.
Едва ли умея выразить все эти ощущения словами, Джиллиан позволила отвести себя в часовню. Она не видела, как сочувственно покачал головой один из вассалов Невилля и пожал плечами другой. Им было жаль ее, но, поскольку Гилберт де Невилль умер, а сын его оказался в таком плачевном состоянии, им оставалось лишь принять предложение Саэра. Если они принесут присягу верности Джиллиан и ее детям как наследникам Невилля, продолжая платить ренту и служить, Саэр пообещал защитить их от войск Людовика. От них не требовалось сражаться на стороне Людовика или принимать какое-либо участие в гражданской войне, если они не подвергнутся нападению людей Джона. Только в этом случае Саэр рассчитывал на их сопротивление и уверял, что сам поведет их и поможет вместе со своими наемниками.
Они наблюдали, как дрожащую руку девушки вложили в ладонь младшего Невилля. Один заметил с некоторым удивлением, что она охотно сжала руку своего мужа, когда почувствовала ее прикосновение. Недолгое удивление сменилось догадкой, что страх девушки перед Саэром перевесил в ее душе отвращение, которое она должна была чувствовать к безумцу. Джиллиан действительно не испытывала отвращения к Невиллю. Ей казалось, что бессвязное лепетание идиота не слишком отличается от поведения Осберта, когда тот пьян, за той лишь разницей, что Невилль казался гораздо приятнее. Несколько раз, когда в доме не было ни Саэра, ни Осберта, она подходила к камере Гилберта и приглашала его подползти к двери, где угощала его сладостями и ласково беседовала с бедным калекой.
Поначалу Джиллиан побуждало к этому чувство самосохранения. Если ее втолкнут в клетку к Невиллю или его принесут в ее постель ради свершения супружеского акта, она хотела знать, следует ли ей опасаться насилия с его стороны. Вскоре, однако, из жалости ей захотелось избавить и этого несчастного от страха перед ней. Когда стало ясно, что она преуспела в этом – он охотно приближался, если она звала его, и вроде бы узнавал ее, – Джиллиан осенила еще одна идея. Если она будет вынашивать ребенка от Гилберта, у нее будет больше возможностей торговаться, когда она сбежит от Саэра.
Представлять супружеские обязанности с Гилбертом было не слишком приятно, но Джиллиан была убеждена, что Саэр все равно принудит ее к этому, чтобы обеспечить законность брака. Кроме того, у нее возникло ужасное подозрение, что, если она воспротивится или отпугнет Гилберта, Саэр сумеет подменить мужа либо собой, либо Осбертом, а Джиллиан тысячекратно предпочла бы в этой роли Гилберта, каким бы сумасшедшим и безобразным он ни был, чем кого-либо из этих двоих. Таким образом, когда церемония завершилась, Джиллиан ласково взяла в ладони голову своего мужа и поцеловала его в губы. Он ответил на это, и так, что если бы Осберт и старший вассал Невилля не держали его, он вцепился бы в невесту. Она подавила дрожь. По-видимому, подмену этой ночью искать не придется.
Они вышли из часовни в зал, и Джиллиан заметила, что слуги очистили помост, на котором обычно стоял высокий стол. До нее дошло, что незнакомые ей люди были вассалами и кастелянами Невилля, и ярость вновь охватила ее. Саэр запланировал церемонию принятия присяги, чтобы закрепить брачный договор, а она была одета, как кухарка. Она не вынесет этого. Она была уверена, что Саэр не посмеет бить ее в присутствии всех этих свидетелей. Дрожа от осознания того, какое наказание может ждать ее впоследствии, но движимая потребностью спасти хотя бы остатки собственного достоинства, она резко остановилась и сделала реверанс.
– Вы должны простить меня, господа… – начала она.
– Ты нужна здесь, – пролаял Саэр.
– Да, милорд, – ответила Джиллиан. Голос ее дрогнул, но она так легко не сдастся. – Я прошу лишь несколько минут. Я хотела бы одеться более приличным образом. Я не ожидала, когда вы позвали меня…
К огромному облегчению Джиллиан, Саэр расхохотался, но, прежде чем он успел ответить, раздался голос Осберта:
– Чтобы выглядеть прилично на этой свадьбе, тебя следовало бы повалять в свинарнике.
Саэр перестал смеяться и зло посмотрел на сына. Все видели, что такое Невилль, но открыто произносить подобные оскорбления перед лицом людей, которые дали клятву защищать честь своего сеньора, было неприлично. Саэр почувствовал, как напряглись люди Невилля. Чтобы успокоить их, он улыбнулся Джиллиан.
– Извини, Джиллиан. Я забыл, что женщины придают большое значение таким вещам, как наряды. Мне следовало предупредить тебя заранее. Иди, переодевайся, но помни, что наши гости не хотят ждать застолья дотемна.
Последнее замечание лишило Джиллиан дара речи. Если не будет достойного обеда для гостей, Саэр забьет ее до смерти. Для него не имеет значения, что он не сказал ей о приезде гостей. Она снова сделала реверанс и ушла, но не наверх, в женские покои, а вниз, во двор, где располагалась кухня.
Дав поручения поварам, Джиллиан, задыхаясь, бросилась вверх по лестнице и, сорвав с себя то, что было на ней, надела свою лучшую тунику и верхнее платье. Вновь спустившись в зал к мужчинам, она так раскраснелась от спешки и напряжения, что лицо ее почти сливалось с розовым тоном платья. Она тихо извинилась за задержку и испытала такое облегчение, когда Саэр едва кивнул в ответ, что глаза ее засияли.
