– Вы не запрещали мне, милорд, – улыбаясь, ответила Джиллиан. – Я изо всех сил постаралась, чтобы этот вопрос не возник: я помню, что вы запретили мне в прошлый раз.
Адам рассмеялся.
– Да, да. Ты не послушалась меня тогда и, конечно, не послушалась бы и сейчас. По крайней мере, сейчас ты тепло одета и не дрожишь, прислонившись к каменной стене.
– Ты сердился, что я не послушалась тебя?
– Ты же знаешь, что нет. Я бы бросился к тебе, но боялся, что если я… – он не договорил и затем спросил: – Зачем ты пришла?
– Наполнить глаза тобой. Ох, Адам, мне так плохо от того, что ты уезжаешь, – ее голос дрожал.
Стоявшая на лестнице Элинор напряглась. Адам опустил кубок с теплым вином, который держал в руке, и обвил рукой Джиллиан, прижимая ее к себе. Помолчав немного, он жестко произнес:
– Джиллиан, не плачь. Ты не знаешь, какую боль это доставляет мне. Я спрашиваю, спрашиваю, а ты никогда не отвечаешь. Почему ты против атаки на Вик?
В голове Джиллиан раздался предостерегающий звон: плачущая женщина сковывает дух, мужчин нельзя отговаривать от необходимых действий, страх смерти замораживает разум. Она отстранилась, чтобы взглянуть Адаму в Лицо, и улыбнулась со слезами на щеках.
– Меня не волнует, захвати ты хоть десять Виков. Меня волнует только, что ты оставляешь меня за шитьем и смертельной скукой. Ты не хочешь взять меня с собой, Адам? Я буду тихой и послушной. Я не буду ничего советовать или вмешиваться в твои отношения с моими людьми.
Адам на мгновение остолбенел. Элинор зажала обеими руками рот, чтобы не засмеяться. Она сама часто просила мужа взять ее с собой в самые не подходящие для этого места, но на осаду крепости – никогда. Однако вреда в таких словах не было, если только женщина снова не зальется слезами или не закатит истерику. Адам может злиться, или забавляться, или делать то и другое одновременно, но такого рода просьба не навредит ему, не наполнит его мысли беспокойством.
– Вот увидишь, – быстро продолжала Джиллиан, ободренная молчанием Адама, – я окажусь очень полезной. Я могу заниматься кухней и ухаживать за ранеными, – голос ее дрогнул при этих словах, и она поспешила исправить оплошность. – Еще я могла бы стирать и чинить твою одежду, чтобы…
Оправившись от изумления, Адам прижал Джиллиан к себе так крепко, что она застонала от боли, придавленная к стальной кольчуге. Затем он чуть отпустил ее, чтобы крепко поцеловать. Наконец, он отвел губы и уставился на нее в задумчивой нежности, лаская густые пряди ее волос, сверкающих красно-бурым оттенком молодого спелого каштана.
– Так ты возьмешь меня? – прошептала Джиллиан, не особо веря, но, начиная надеяться.
Адам стряхнул с себя наваждение и расхохотался.
– Нет, конечно, нет. Сердце мое, ты самая умная и самая глупая женщина на свете. И не начинай снова свои рассуждения, что ты можешь быть мне полезна и не доставишь проблем. Ты станешь для меня важнейшей проблемой хотя бы потому, что я буду постоянно желать быть рядом с тобой, вместо того чтобы заниматься делом. А если учесть, что там находятся твои люди, я не посмею даже взглянуть на тебя. Ты хочешь убить меня?
– Я же не умираю от того, что рядом с тобой, – с упреком прошептала Джиллиан.
– Что ж, у мужчин по-другому, – хмыкнул Адам. – Состояние… жажды, которую невозможно удовлетворить, малоприятно.
Он снова поцеловал Джиллиан, но легко и, подняв свой кубок, торопливо выпил вино, так как по яркому свету в окнах понял, что солнце уже взошло. Его не слишком огорчал обиженный вид Джиллиан. «Она ревнует», – подумал он. Вреда от этого не будет. Он улыбнулся и поставил пустой кубок.
– Я должен ехать, любовь моя.
– Ой, подожди, – пролепетала Джиллиан. – Скажи мне, когда ты вернешься и… и что мне делать, пока тебя не будет.
– Как я могу сказать, когда вернусь? Откуда я могу знать, как быстро захочет сдаться Вик? Может, месяц, может, чуть дольше, если погода продержится. А что касается…
– Адам, пиши мне, – прервала его Джиллиан, – пиши часто. Я… – губы ее замерли на словах «умру от страха за тебя». Она помолчала и затем продолжала с едва заметной дрожью в голосе: – Мне захочется знать, что ты делаешь и… как ведут себя мои люди и все такое. Пообещай, что будешь писать.
Элинор снова зажала рот, увидев, как на лице Адама отразилась мука, а затем смирение. Для него взять в руки перо было худшей пыткой, чем вырвать зуб.
– Хорошо, я буду писать.
– Часто! – взволнованно воскликнула Джиллиан.
– Хорошо, часто, – покорно вздохнул Адам. Из-под ладоней Элинор вырвался сдавленный смешок.
Это была любовь, настоящая любовь, абсолютная преданность. Ничто другое не смогло бы вырвать у Адама подобного обещания. Звук, который Элинор издала, был негромкий, но она тут же вышла из укрытия. У Адама хороший слух, и ему не понравилось бы, что за ним шпионят, даже если он знает, что это для его же блага. Кроме того, сцена явно затянулась. Джиллиан была безупречна – достаточно эмоций, чтобы продемонстрировать любовь, но не слишком много, чтобы разорвать Адама на части, но не стоило и дальше подвергать ее такой пытке. Она еще привыкнет к расставаниям – не то чтобы они станут для нее легче, но ее поведение станет более сдержанным и менее напряженным. Глаза Адама оторвались от лица Джиллиан, обратившись к Элинор, но он только улыбнулся, решив, что мать просто кашляла или разговаривала на лестнице с какой-нибудь служанкой.
Продолжая улыбаться, он снова посмотрел на Джиллиан.
– А что касается скуки и чем тебе заниматься, – сказал он, – уверяю, что у тебя не будет проблем ни с тем, ни с другим. Моя мать никогда не упустит возможности использовать лишнюю пару рук и ног. Ты скорее запыхаешься от работы, чем будешь страдать от скуки.
Джиллиан сконфуженно покраснела. Ей казалось ужасным, что она пожаловалась на боязнь скуки в присутствии Элинор, но та лишь рассмеялась и коснулась ее руки. Потом она ухватила Адама за ухо и, притянув его голову к себе, крепко поцеловала сына.
– Береги себя, дорогой мой, и давай мне время от времени знать, что ты еще жив.
– О нет! – громко воскликнул Адам и взял в руки лежавший рядом с кубком шлем. – Я уже пообещал писать Джиллиан. Этого хватит! Если она получит письмо, ты будешь знать, что со мной все в порядке. И не вздумай читать письма мо… – он чуть было не сказал «моей жены», но вовремя спохватился: не время начинать спор, жена или не жена ему Джиллиан, если она замужем за другим человеком, – моего вассала. Если у меня будет, что рассказать тебе, ты получишь письмо особо.
– Да, милорд, – притворно застенчиво ответила Элинор, вызвав хохот Адама. Однако внимание его уже опять было приковано к Джиллиан. Он погладил ее по голове, лаская ее лицо взглядом.
– Не перегружай мою голубку, – прошептал он, – и не позволяй ей волноваться.
С этими словами он ушел, не дав ни одной из женщин времени ответить. Джиллиан хотела броситься вслед за ним, но Элинор поймала ее за руку и ухватила, словно железными тисками; другая рука ее была уже наготове, чтобы прикрыть Джиллиан рот, если она вдруг закричит. Джиллиан молчала, но лицо ее побледнело, и Элинор почувствовала, что она слабеет. Однако Джиллиан овладела собой, и, как только Адам исчез на лестнице, Элинор подвела ее к окну, с которого сорвала шкуру, закрывавшую проем.
– Ты можешь посмотреть на него отсюда, – твердо сказала она. – Теперь можешь и поплакать, если хочешь, но только тихонько, чтобы он не услышал и не увидел, если поднимет голову.
Но Джиллиан не плакала. Она смотрела на Адама, который отдавал приказы и весело покрикивал на воинов за ту или иную ошибку, пока они вели к нему брыкавшегося и кусавшегося жеребца. Потом он обругал и самого коня, схватил поводья, резко ударил его по голове и вскочил в седло, после чего спокойствие сразу же восстановилось. Элинор покачала головой. Саймон и Адам обладали точно такой же магией в обращении с лошадьми, как и ее дед. Иэн и Джеффри всегда переживали трудные минуты, приводя в повиновение этих бестий перед тем, как оседлать. Она уже открыла рот, чтобы рассказать об этом Джиллиан, но испугалась выражения ее лица. Адам покидал внутренний двор.
